Полукровка (ЛП)
Как я.
Плененная? Проданная?
Желчь обожгла ее горло, и она перевела потрясенный взгляд на затылок Орека. Если он и заметил ее внезапный ужас, то не показал этого. Он уверенно шагал по лесу, его заплетенная в косички грива развевалась над огромным рюкзаком, который он тащил.
Сорча поджала губы, обеспокоенная осознанием этого.
Его мать была схвачена и продана оркам?
Что с ней случилось?
Боль в голосе Орека эхом отозвалась в ее сознании, и она вздрогнула. Возможно, она не хотела знать.
Какова бы ни была ее судьба, это объясняет, почему он помог Сорче. Она пыталась найти способ спросить его мягко, нуждаясь в том, чтобы самой разобраться в этом.
Резкий, печальный вскрик привлек ее внимание. Впереди нее Орек остановился, навострив уши при этом звуке.
Еще один тихий вопль эхом разнесся среди деревьев, и сердце Сорчи снова сжалось. Безошибочно можно было узнать крик детеныша животного, попавшего в беду.
Эти крики терзали ее, но она была удивлена, когда Орек двинулся в новом направлении, следуя за звуком. Она побежала трусцой, чтобы не отставать, крики становились громче по мере их приближения.
Возле следующего дерева они обнаружили маленькое серенькое тельце, извивающееся на лесной подстилке недалеко от раскидистого дуба. Орек издал горлом звук, не ворчание или фырканье, что-то более мягкое.
Она с удивлением наблюдала за ним, когда он осторожно приближался к маленькому существу.
— Это дитя енота, — сказал он.
Сорча подошла к нему сзади, чтобы посмотреть на бедное создание. Ему было, наверное, несколько недель от роду, глаза были открыты и широко смотрели на них сквозь черную маску. Он не шевелился перед лицом более крупных животных, но его маленькое тельце дрожало от ужаса.
С очередным тихим гудением Орек обошел дерево и нашел дыру расположенную так высоко, чтобы ему пришлось встать на цыпочки, чтобы заглянуть внутрь.
— Там логово, — сказал он. — Еще щенята, но здесь нет матери. Должно быть, он выпал.
И без того маленький, щенок казался крошечным в его огромных зеленых руках, но он держал его с предельной нежностью, поворачивая, чтобы рассмотреть. Густые брови нахмурились.
— Что? — прошептала она, придвигаясь еще ближе.
— У него сломана лапка.
Действительно, она видела, как щенок неловко держал переднюю правую лапку в стороне от них.
— Можем ли мы вправить ее и вернуть его к братьям и сестрам?
— Он не сможет ходить, если мать перенесет логово. И даже если она этого не сделает…
Сорча снова поджала губы, чувствуя боль в сердце. Она знала, что иногда так бывает. Милосердие — это усыпить лошадь, даже жеребенка, если она ранены и больны. Она никогда этого не хотела, но это лучший выход, чтобы они меньше страдали.
Вопрос о том, что они должны делать, застрял у нее в горле.
С гримасой Орек взял маленькую ножку щенка между пальцами и быстрым движением вправил кость. Щенок взвыл от боли, и Орек издал успокаивающие звуки, поглаживая маленькое тельце.
Когда щенок немного успокоился, он оттянул на груди плащ и положил енота между кожей и своей туникой. В тепле, но в обездвиженном состоянии, нос малыша подергивался и издавал писк, но он не пытался освободиться.
Рот Сорчи открылся от изумления, но с ее губ не сорвалось ни слова.
— Я позабочусь о нем, — сказал он. — Возможно, смогу вернуть его позже. Они быстро исцеляются.
Она моргнула, глядя на него, но, наконец, кивнула. Румянец снова окрасил щеки Орека, когда он вел их обратно по первоначальному пути через лес, засунув щенка за пазуху.
Сорча не могла не задаться вопросом, что чувствовал орк, заполучив двух бездомных почти за столько же дней.
6
Енотовидный щенок оказался еще более требовательным спутником в путешествии, чем Сорча, хотя, как и ей, теплый ужин и уютный отдых пошли ему на пользу. Когда они остановились на ночлег, щенок все еще дрожал от страха, хотя остаток дня почти не шумел. Орек провел большую часть вечера, подкармливая его отборными кусочками своей еды.
Щенок казался достаточно взрослым для употребления твердой пищи, но Орек сначала смочил уголок тряпки в бульоне и дал ему пососать его. Маленький енот радостно запищал и загнул свои маленькие коготки в хватательных движениях, требуя большего. Орек вытащил кусочки мяса и моркови из своей миски с тушеным рагу, подождал, пока они немного остынут, чтобы разделить на небольше порции.
— Ах-ах, даррах, помедленнее, — упрекнул он жадное маленькое существо, выхватывающее еду из его пальцев.
Малыш с удовольствием проглотил лакомый кусочек, урча и попискивая, сверкая черными глазами, пока, наконец насытившись, не уснул.
Орек не совсем понимал, что заставило его взять это юное создание. Он повидал немало животных, попавших в беду. Он помогал, где мог, кормил матерей с детенышами, прекращал страдания больных или раненых, воссоединял потерянных младенцев с разыскивающими их матерями. Да, он охотился для клана, но это не означало, что он действовал жестоко или относился ко всему как к добыче.
Щенок был так мал, но обладал сильным духом. Он уже учился доверять, и Орек мог признать, что ощущать теплую тяжесть на груди было приятно.
— Приятных снов, даррах, — промурлыкал он, наконец-то принимаясь за тушеное мясо.
Сорча спокойно наблюдала за происходящим с другой стороны костра, на ее губах играла загадочная улыбка. Он не знал, что это значило, и краснел каждый раз, когда смотрел на нее.
Действительно, он никогда в жизни так сильно не краснел, как с этой женщиной. Это было жалко.
— Как ты его назовешь? — тихо спросила она.
Орек удивленно посмотрел на нее. Он не думал о том, чтобы дать имя детенышу, он вообще ничего в своей жизни не называл. К чему-то с именем было легче привязаться.
Орек посмотрел на спящего щенка. Проведя пальцем по его голове и спине, енотик зевнул и радостно пискнул, зарываясь в тепло груди.
— Я об этом не думал, — признался он.
— Как ты его называешь?
— Даррах.
— Это по-орочьи? Что это значит?
— Это… маленький желудь, — еще один румянец выступил на шее Орека. — Потому что он упал с дерева.
Ее улыбка стала шире, теплая, искрящаяся, что вызвало в нем два совершенно разных чувства. Первым было удовольствие, новое и захватывающее. Ему нравился вид ее улыбки, нравился вид этих ямочек на щеках и то, как улыбка и свет костра играли с веснушками, покрывающими ее кожу.
Но был также глубокий, мучительный ужас. Сродни тому глубокому страху, когда он был юнлингом, прячась от Калдара и других, когда они хотели его избить. Это была угроза чего-то большого и ужасающего… и все же это было чем-то другим. Не… плохим. Даже если что-то внутри него безвозвратно изменилось. Эта улыбка творила с ним такое, чему он не мог дать название или полностью понять.
Эта улыбка могла потребовать от него того, чего никто другой не осмелился бы просить — или даже не захотел бы.
Пугающая мысль: он, скорее всего, готов был сделать всё, что она попросит, просто ради этой улыбки.
На следующий день, наконец, они добрались до деревни людей, про которую говорил Орек. Он знал, что она будет там, знал, что они доберутся до нее в тот же день — и все же первый вид окраинных построек был… нежеланным.
Он услышал резкий вздох Сорчи и остановился, потому что она тоже остановилась. Она широко раскрытыми глазами смотрела на дома, из труб которых поднимался дым. Орек мало знал о человеческих домах, но они казались достаточно большими и ухоженными, окружающие заросли были расчищены для защиты от летних пожаров, а между зданиями проложены небольшие дорожки, по которым годами ходили в ботинках.
— Это она?
Орек кивнул.
Ее рот открылся, но она не произнесла ни слова.
