Написано кровью
— Да.
«О да, она рассказала мне все. Ничего не утаила. Не пощадила меня». Мерзкие слова снова собрались у нее в голове, чтобы заразить мозг, наполнить грязью эту тихую палату.
«Если бы ты любила его как следует, он бы не умер». Теперь она понимала, что Гонория имела в виду. Много лет тому назад, когда Ральф служил на флоте, он изменил Эми. Она не любила его «как следует», и потому он полюбил кого-то другого и заразился ужасной болезнью, позже убившей его. И Гонория об этом знала, испанские доктора ей сказали. Но она, естественно, думала, что этот кто-то — женщина.
Джеральд был сильно пьян. Выйдя из ванной и увидев, что она разглядывает фотографию, снятую в марракешском клубе, он рассмеялся. Вывалил ей все самые грязные подробности. Как они с Ральфом, едва познакомившись, вышли на задний двор и там занялись сексом, то один поворачивался спиной, то другой, тут же, у стены дома. Как Ральфу это понравилось. Он потом еще с другими пробовал. Ничего удивительного, что подцепил СПИД.
Вот тут Гонория его и ударила. Схватила ближайшую тяжелую вещь и стукнула Джеральда по голове, да не один раз, била снова и снова, пока голова не превратилась в кровавую кашу. Потом она засунула фотографии и одежду в чемодан, потому что никто и никогда не должен связывать ее обожаемого брата с этим кровавым месивом на полу и потому что она сама себе закон.
— Разумеется, это не Хедли заразил вашего мужа, миссис Лиддиард, — сказал Барнаби. Он запросил анализ крови сразу после разговора с Лорой Хаттон и получил отрицательный результат. — Вы ведь не знали, чем он собственно болел?
— Нет…
«Гонория не сказала мне — надеялась, что я тоже больна. Что Ральф перед смертью заразил меня этой болезнью. Она наблюдала и ждала, когда появятся симптомы. Ничего не говорила мне — вдруг я захотела бы провериться и оказалось бы, что я здорова? Тогда бы ей пришлось убить меня самой. Потому что такой обет она дала Господу Богу».
Слезы медленно покатились из глаз Эми, и Одри Брирли вытащила несколько бумажных платков из коробки, стоявшей на тумбочке. Барнаби решил здесь остановиться. Когда он застегнул пальто, замотал шарф и надел перчатки, Эми уже опять засыпала. Он погасил ночник на тумбочке, остался только ночной синеватый свет.
Пока они шли по коридору, Одри спросила:
— Когда вы расскажете ей остальное, сэр?
— Когда она будет готова это услышать. На сегодня с нее довольно, — в холле он бросил взгляд на часы: половина второго, — да и с нас тоже.
Кода
Почти всегда, даже когда дело закончено и официально закрыто, остаются вещи так и не выясненные. И персонажи, чья мера вовлеченности в преступление точно не определена. Целый клубок ниточек, которые никогда не распутать, чьи концы аккуратно не связать.
Зная это, Барнаби не усмотрел ничего страшного в том, что останется неустановленной личность женщины на «свадебной» фотографии Хедли, и выбросил ее из головы. Но однажды вечером ему позвонил взволнованный Трой и сказал, что нашел ее.
Сержант пересматривал, и не в первый раз, к большому неудовольствию жены, видеозапись «Салемских колдуний», где так блестяще сыграла дочь его шефа. В сцене суда, где «всякие женщины бегают и вопят как резаные», Трой разглядел на заднем плане лицо, показавшееся ему смутно знакомым. Он нажал на «стоп» — и вот она, пожалуйста! Миссис X. собственной персоной.
Ее легко нашли, сначала обратившись в Би-би-си, а потом — в профсоюз актеров «Эквити». Она была зарегистрирована в базе данных статистов, а в тот период, к которому относилась фотография с Хедли, значилась также в списках одного агентства, оказывающего эскорт-услуги. Разумеется, она запомнила заказ мистера Хедли, это были самые легкие сто фунтов, которые она заработала в жизни, и, главное, все было совершенно законно. Ей даже позволили оставить себе шляпку и фату, но когда она попыталась выяснить, зачем заказчику понадобилось это поддельное бракосочетание, он ответил ей довольно резко. Церковь была за городом, не далеко от Бёрнэм-Бичис. Скорее всего, Макс Дженнингс не ошибся в своих предположениях.
«Миссис Хедли» нашлась примерно месяц назад. Барнаби, которому полагался отпуск, теперь взял его, потому что Калли и Николас должны были прилететь домой и ему не хотелось упускать ни минуты общения с ними. Они поживут здесь пару дней, а потом вернутся в Лондон.
Просматривая не слишком занимательный раздел «Индепендент», он отвлекся на мысли о том, как хорошо будет повидать их, послушать о театральных и околотеатральных драмах. Жизнь в этом закрытом и перегретом мире постоянно кипит и клокочет. Это, слава богу, так не похоже на его собственную жизнь.
Левая нога онемела. Он вытянул ее, согнул и разогнул пальцы, потом с некоторым усилием закинул на нее вторую ногу. Котенок, который в это время играл со шнурками его ботинка, взлетел в воздух и приземлился на подушку в кресле напротив дивана Барнаби.
— Том!
— Что? — Он опустил газету. — В чем дело?
— Пожалуйста, будь осторожней! — Джой подбежала к Килмовски и схватила его на руки, а тот стал немедленно вырываться.
— Что я сделал?
— Он мог удариться!
Котенок между тем уже вырвался из объятий Джойс, добежал до дивана и начал решительно карабкаться по брючине Барнаби.
— Ты хочешь бокал вина сейчас или за едой?
— Сейчас, пожалуйста, дорогая.
Ему налили бокал «санта-каролина гран резерва», и оно оказалось очень приятным. Барнаби заставил себя отхлебывать понемногу, как ни хотелось осушить бокал несколькими глотками. Когда приедут дети, будет шампанское. Из кухни волшебно пахло. Кролик, запеченный с лемонграссом, каперсами и сельдереем. И еще там, внутри, груши «комис». Соус он приготовил из полужирного сливочного сыра, дважды протертого через сито, и добавил в него капельку мадеры и немного миндальной крошки.
Барнаби сделал еще глоток и, довольный, лег на диван. Вот это жизнь! Даже если крошечные иголочки то и дело покалывают плечо.
Зазвонил телефон. Джойс взяла трубку на кухне и вскрикнула от радости:
— О, здравствуй, дорогая, как я рада снова тебя слышать!
Барнаби замер в ожидании. Что-то там пошло не так. Они не приедут. А если приедут, не смогут остаться. Или смогут остаться только на одну ночь. Может быть, они кого-то с собой привезут, так что ему и Джойс не удастся нормально поговорить ни с дочерью, ни с Николасом.
— Том, — он сначала услышал, как трубку положили на стол, потом в сервировочном окошке появилось лицо Джойс. — Хочешь сказать пару слов? Они звонят из Хитроу, просто сверить часы.
— Хочу.
— Не вставай. Я принесу.
Калли было слышно так, как будто она говорила из соседней комнаты. Здорово будет снова увидеть его и маму. Она купила в Польше суперподставку для его специй. Что он сегодня готовит? Не забыл ли записать «Салемских колдуний»? Турне было умопомрачительное. Директор — настоящая жаба. Николас блистает в роли Дон Жуана. Беатриче ей так и не удалась.
Барнаби с веселым сердцем выслушал все это, но, когда она уже собиралась положить трубку, счел разумным сделать, так сказать, «предупредительный выстрел».
— Калли, тут у нас может возникнуть одна проблема… — Он нежно придержал за спинку Килмовски, который уснул у него на плече и теперь постепенно сползал вниз. — Это я о котенке. Боюсь, твоя мама сильно к нему привязалась.
— Тебе не надо ходить туда, Эми.
— Нет, я должна. Я должна войти туда. — Но ей было трудно нажать на дверную ручку.
Они стояли на лестничной площадке у двери в комнату Ральфа. Эми впервые вошла в Гришэм-хаус с той ужасной ночи, когда чуть не погибла здесь.
Пройти через кухню, потом через залу по каменным плитам, между которыми лезли сорняки, подняться по лестнице на второй этаж уже было нелегко. Но ничто не могло сравниться с этим.
— Может, я открою дверь?
— Если хочешь. — Но стоило Сью протянуть руку, Эми крикнула: — Подожди!