Написано кровью

  
Женщина в черном
 
Ранним утром Барнаби был уже на службе, хмурый, неотдохнувший и глубоко озабоченный собственными неприятностями. Спал он неспокойно, часто просыпаясь и вновь проваливаясь в забытье, видел плохие сны. Сейчас он не мог вспомнить, что именно ему снилось, но проснулся от удушья, сражаясь с пуховым одеялом, которое словно бы нарочно закрыло ему рот и нос.
Барнаби встал в шесть, за окном была зимняя темень. Он выключил будильник и заварил себе чаю. Потом, пользуясь тем, что Джойс еще спит, приготовил чудесный, очень вредный, хорошо поджаренный завтрак, насмешливо улыбнувшись котенку, который наблюдал в задумчивости, как он переворачивает ломтики бекона на сковородке. Пока старший инспектор ел, пришел почтальон. Принес два садовых каталога и счет за телефон.
Барнаби сложил посуду в мойку, заварил еще чаю и отнес чашку Джойс. Когда он вновь вернулся на кухню, между лопаток давило, предвещая несварение, а Килмовски сидел у холодильника и взволнованно мяукал.
— Быстро разнюхал, где есть чем поживиться, да? — Барнаби надел пальто и шарф. — Ты особенно-то губу не раскатывай. Они вернутся через две недели.
Трой подошел к боссу очень осторожно — знал, что бывает, когда старик в таком настроении. Что бы сержант ни сказал, что бы ни сделал, все будет не так. Даже если просто стоять и молчать, босс прицепится к его мыслям. Придерется к манере одеваться. Или прическе. Или форме левой ступни. Осталось только надеть на голову ведро, и дело с концом. Трой очень осторожно поставил на стол чашку и блюдце.
— И что это такое?
— Кофе, сэр.
— Он холодный.
— Но я только что…
— Не спорьте со мной.
— И в мыслях не было, сэр… — Трой замялся. — Сделать другой?
Появился знакомый Трою пузырек темного стекла, Барнаби высыпал из него в ладонь две таблетки и запил их… обжигающим кофе. Он тут же выпучил глаза. Его прошиб пот.
— Воды, шеф?
Вместо ответа последовал взгляд, от которого у Троя заболели сразу все зубы.
— Это у вас шутки такие?
— Что вы! Я просто…
Гневный жест и сжатый кулак, протаранивший воздух, заставил Троя тихонько, на цыпочках отойти.
Однако в коридоре сержанту сразу полегчало. В общем и целом обстановка в полицейском участке, конечно, оставляла желать лучшего, но то самое лучшее, которого она оставляла желать, сейчас шло Трою навстречу. Это была прелестная блондинка Одри Брирли. Источник сладостных телесных мук, если можно так выразиться.
Трой указал на дверь комнаты, откуда только что вышел, сделал предупреждающую гримасу и провел ногтем большого пальца по горлу. Одри прищурила младенчески голубые глаза, произнесла: «Обещания, обещания!» — и прошла мимо.
Смежив веки и уткнув лицо в ладони, Барнаби спрятался в темной внутренней тишине от звякающих ключей, пронзительных телефонных звонков, гула разговоров и обратился мыслями к сегодняшней планерке, которую назначил на девять тридцать. Он просидел так минут десять, потом кое-что записал в блокноте и поднялся из-за стола.
Старший инспектор пытался придерживаться демократических принципов в руководстве расследованием. Разумеется, насколько позволяла жесткая полицейская иерархия. Если хватало времени, выслушивал всех и каждому отвечал, зная, что хорошие идеи могут рождаться где угодно, в том числе и в головах младших по званию. И если предположение оправдывалось, он, как правило, отдавал должное его автору. Благодаря этому обычному, вообще говоря, нормальному подходу большинство подчиненных его если не любили, то уважали.
Сотрудники были разбиты на две группы. Одна, в которую входило и несколько гражданских служащих, оставалась в диспетчерской, при телефонах и компьютерах, разыскивая и сопоставляя информацию. Члены второй — оперативники — все время находились в движении, наблюдали, слушали, опрашивали. Сейчас три десятка людей смолкли и смотрели, как Барнаби направляется в дальний конец комнаты.
Он встал у стены с пробковыми досками, напоминавшими ржаные хрустящие хлебцы. К ним были прикноплены фотографии и увеличенные стоп-кадры видео, снятого на месте преступления. И когда Барнаби начал с того, что дело очень запутанное, сразу стало понятно, что он имеет в виду. Увеличенный свадебный снимок Хедли тоже был представлен, рядом с фото орудия убийства. Барнаби очень кратко изложил уже собранную информацию, потому что все имели возможность ознакомиться с протоколами вчерашних допросов.
 
— Нам известно, что Дженнингс не улетел в Финляндию или куда бы то ни было еще из Хитроу. Сегодня мы проверяем другие аэропорты. Мы также отправили телексы в морские порты. Возможно, там найдем какие-то следы. То, что он сбежал, соврав о том, куда едет, дает основания подозревать его. С другой стороны, мы не должны забывать, что от Хедли он поехал домой, лег спать, утром велел дворецкому собрать его вещи и позавтракал перед отъездом. То есть не похоже, чтобы он спешил.
Если предположить, что это он убил Хедли, откуда ему было знать, что тело обнаружат только утром? Рекс Сент-Джон достаточно ясно обозначил свою роль телохранителя Хедли. Дженнингс наверняка понял, что через минуту после его отъезда из «Приюта ржанки», Сент-Джон вернется туда. Следовательно, труп будет обнаружен, вызовут полицию, Сент-Джон расскажет, что знает, и Дженнингса тут же задержат. Надо также принять во внимание характер нападения. Такой сокрушительный удар говорит о том, что нападавший был в ярости, а стало быть, преступление вряд ли планировалось заранее. Хотя, разумеется, можно планировать убийство, а потом, приводя в исполнение преступный замысел, впасть в ярость, но все же я просил бы вас учесть сказанное мною ранее.
Дом не был надежно защищен, и это значит, что нельзя исключить возможность проникновения в него какого-нибудь авантюриста или бродяги. Кражи со взломом случаются, как нам всем известно, но здесь все свидетельствует против этого. Приходящая уборщица утверждает, что внизу ничего не похищено. К сожалению, на второй этаж она подняться не захотела. Тем не менее я еще раз поговорил с ней вчера вечером, и, похоже, как я и предполагал, из маленькой спальни исчез большой коричневый чемодан. Когда она убирала на прошлой неделе, чемодан был на месте, и, по-моему, разумно предположить, что человек, опустошивший ящики комода, использовал чемодан, чтобы вынести в нем их содержимое. Надеюсь, криминалисты подскажут нам, хотя бы отчасти, что было в ящиках.
— То есть в качестве мотива убийства мы все-таки принимаем ограбление, сэр? — спросил молодой констебль, румяный, свежий и хрустящий, прямо как печенье.
— На этом этапе трудно сказать, Уиллаби. Возможно, преступник подумал о краже уже после убийства, но в любом случае я не могу отделаться от мысли, что украсть он хотел что-то определенное, потому что очень дорогие часы он не взял. Миссис Банди сказала, что ящики комода всегда были заперты.
Тут подал голос инспектор Мередит, который до сих пор отстраненно молчал, раскидывая мозгами («как невостребованными драгоценностями», позже прокомментировал Барнаби):
— Судя по тому что парнишка использовал чемодан, подвернувшийся под руку, он не ожидал увидеть в доме то, что увидел, иначе захватил бы с собой что-нибудь, в чем вынести барахло. На себе столько не унесешь.
— Не унесешь, Йен, — согласился Барнаби, услышал за спиной слева резкий раздраженный вздох и кожей почувствовал враждебность Троя к Мередиту, впрочем вполне им самим разделяемую.
Инспектора Мередита, возглавлявшего группу оперативников, сержант ненавидел со дня прихода Йена в полицию. Везунчик. Птенец Брэмшилла. Выпорхнул из Оксбриджа с ученой степенью, как с золотой олимпийской медалью на шее. Сержантом стал, даже не сняв полосатый академический шарф [26]. Через четыре года уже инспектор, плюс понты, плюс множество нужных связей. А такта, чтобы сделать лицо попроще, не хватает.
 
— Однако, — продолжил Барнаби, — в редком доме не найдешь пару чемоданов или дорожных сумок, поэтому не думаю, будто тот факт, что он пришел неподготовленным, дает нам так уж много.