Сосед будет сверху (СИ)

— У всех горничных в мексиканских сериалах странные смешные имена.
— Я не твоя горничная, — огрызаюсь, а потом хватаюсь за его слова: — А ты, я погляжу, у нас ценитель мыльных опер?
— Нет, просто Робертовна смотрит сериалы слишком громко.
— Так у вас война?
— Я выкупил эту квартиру раньше нее, а она хотела двухэтажный пентхаус, поэтому да — у нас война.
Мне хочется задать миллион вопросов: откуда у него столько денег? Чем он занимается, если не убивает и не грабит людей — а он слишком хилый для этого. Зачем пристал ко мне? Но вместо всего я замечаю, что Этот Парень почти нависает надо мной. Я не знаю, намеренно или нет, но то, что я снова зову его Этим Парнем, очень и очень плохо.
  
Его руки по обе стороны от меня, я боюсь даже вздохнуть, чтобы не коснуться их. Облизываю губы, которые пересыхают, а он тут же впивается в них взглядом. Мне кажется или он уже мысленно меня поимел? Я вот, например, уже начала. 
Представляю, как поднимаюсь на носочки и стираю языком его дурацкую ухмылку, на деле же не могу пошевелиться, будто под гребаным гипнозом. Почти наяву вижу, как он опускает руку на мое бедро, а после легко подбрасывает и усаживает на барную стойку, где до меня раздвигали ноги все кто не попадя. И почему мне плевать? Наверное, потому что у меня уже все зудит от желания. Низ живота сводит так, что я готова согласиться даже на его член — он будет явно лучше моих пальцев.
Ярко представив себе сочную картину грубых толчков, я делаю слишком резких вдох и все порчу. Или спасаю. Конечно спасаю, блин! Потому что магия исчезает. Краем глаза замечаю движение сбоку и, повернув голову, ловлю кадры передачи «В мире животных», где самец носорога трахает милое кудрявое мальтипу. 
— ОФЕЛИЯ, МАТЬ ТВОЮ! — что есть мочи кричу я.
От ужаса все наваждение исчезает, как будто его и не было. Перед глазами возникает лицо Робертовны, с гордостью заявляющей, что «Фелюшка готовится зачать от интерчемпиона».
Следи, чтобы ни один кобель на нее не посягнул! — наставляла она меня перед отъездом.
А я не уследила, блин.
Да я вообще не думала, что такие... разные, твою мать, собаки могут так... сблизиться! Как? Вот скажите, как это может войти вот в это? Да у него причиндал размером со всю Офелию!
— Ты подлец! — кричу я мудаку в лицо. — И пес твой насильник! Офелия, мы уходим! — все-таки произношу заготовленную фразу.
Резко отталкиваюсь от стола, задеваю плечом ржущего соседа и, подхватив тявкающую самку, с криками, что нас обесчестили, удаляюсь из пентхауса. 
Ночью наверху впервые за все время тихо, но я все равно не могу уснуть.
  
Глава 5
 
Глава 5 
Ничего не было! — проснувшись с этой мыслью, я радостно иду искать собаку. 
За месяц, что я прожила в доме Эммы Робертовны, это вошло в привычку: прогулка с Офелией, пробежка, тренировка, утренний душ, завтрак, собачьи дела, обед, моя личная жизнь, ужин, еще прогулка, ванна с ароматными бомбочками, фанфики, спать. Все это стало для меня настолько обыденным распорядком, что превратило дни в сплошную рутину. И теперь я точно знаю, куда завернет пушистая задница Офелии, чтобы пописать, и где я сама остановлюсь, чтобы переключить трек. 
Вмешательство в нашу жизнь Дантеса перевернуло все с ног на голову, и это очередной повод его ненавидеть.
Впервые с опаской выйдя из квартиры, я не встречаю в лифте ни одной Ирины. Сосед что, взял выходной? Да, вечером было тихо, но я и подумать не могла, что Мудачество совсем лишит себя «сладенького» на ночь. 
Мы с Офелией едем вниз в гордом одиночестве, и, к собственному смеху, я вижу на ее морде недоумение.
— Я тоже ничего не понимаю, подруга.
Притащившись к площадке в «быстром режиме», мы не метим кусты и не гоняем голубей. Это сокращенная версия для тех дней, в которые я совсем без настроения. Пробежка проходит кое-как с постоянными остановками, тренажеры и вовсе остаются без внимания.
По дороге домой мы заруливаем на парковку, чтобы свежим взглядом оценить, насколько все плохо. Фара Дантеса и правда вдребезги — только лампочка тоскливо торчит наружу, еще и краска сбита с капота. Зад «Ауди» выглядит куда приличнее, но почему-то, по словам соседа, ремонт обойдется дороже. Ну ему виднее, наверное. 
В понимании моего деда то, что оставалось на ходу, никогда не нуждалось в ремонте. Бедный его «Субарик» видал такие «поцелуи», после которых даже цвет его определялся с трудом. Вся машина — одна большая царапина. 
Я когда сдала на права, дед, несмотря на мой страх, заставил меня ездить каждый день за рулем и парковаться в самых жутких местах. Тогда, если я задевала мусорный бак или столб, он просто пожимал плечами и говорил, что вот так — не стóит. 
Со временем габариты «Субарика» стали для меня родными, страховка чиста, аварийных случаев — целый ноль. За последний год ни один мусорный бак не пострадал. Я вообще перестала бояться дедову машину, могла на ней влезть без мыла в любую труднодоступную щель — без всяких там парктроников и с зеркалами, всегда покрытыми слоем пыли! А тут, блин... суперсовременная система безопасности, девственная краска, заботливо отполированные бока и привет! 
Только теперь я чувствую весь ужас езды на том, что стоит как наши с дедом четыре почки вместе взятые. Жуть!
Глядя на небольшую вмятину, я мечтаю о волшебной палочке. Да фиг с ней с палочкой! Там прямо-таки хочется пальчиком корпус чуть выгнуть обратно и подмазать слегка, чтобы все как раньше, но увы. Нет у меня такого пальчика, чтобы что-то куда-то выгибать. Умом я понимаю: то, что для меня выглядит как ерундовая вмятина, в мире автомобилей — битая тачка, и это скажет любой эксперт.
Может, деду позвонить? Нет, отметаю эту мысль. Я не готова. Дед не из тех заботушек, что приедет помогать. Он сначала ситуацию со всех сторон оборжет, друзьям в гараже расскажет, и только тогда толпа старых бородатых байкеров примчит на разборки, чтобы защитить честь внучки Поэта. Илюха, Кокос, Бенз и Самба — дедовы кореша — прилагаются к нему, как мушкетеры к Д’Артаньяну, а мне сейчас это совсем не нужно. 
Тоскливо оглядев бампер, я наклоняюсь, чтобы потрогать вмятину, и замираю. Атмосфера вокруг стремительно меняется, накаляется, я бы сказала. Увы, я кожей чувствую приближение соседа, и это очень нехорошо. Очень. Никогда и ни на кого я не была так настроена, чтобы, словно ищейка, принюхаться и с его появлением сразу же развернуться на сто восемьдесят градусов. 
Он стоит за моей спиной, держит на поводке своего носорога. Соседские плечи прикрывает кожанка, под ней — белая майка, и конечно же он одет в джинсы самого потрепанного вида. Интересно, тут цена пропорциональна количеству дыр? Или такое уже не в моде и это ретро из дедовых сундуков?
— Здравствуй, Дантес.
— Привет, Пушкина, — он лыбится, — поехали, че стоишь?
Я его не понимаю. Дергаю подбородком, хмурюсь, смотрю на Офелию, будто она подскажет, что делать дальше, но собака только поскуливает при виде своего кавалера.
— К-куда?
— В мастерскую. Езжай за мной, а обратно вместе доберемся.
— Эт… сейчас? 
Я настолько не готова, насколько это вообще возможно: не была в душе, не сменила одежду, не завтракала, в конце концов.
— Что-то ты не такая разговорчивая, как вчера, — улыбается хищник-мудак.
— Мне нужно собраться.
— Тебе не понадобятся вещи.
— Я не одета.
— Как по мне, ты даже слишком одета.
— Мне нужно в душ.
Он притворно принюхивается и вздыхает.
— Мне кажется, что ничем не воняет, но тебе, конечно, виднее.
  
— Я голодна.
— Я накормлю.
А это разве не моя обязанность? Кормить мачо? И как вообще случилось, что мы стоим нос к носу? Как я могла упустить момент, когда мы с Дантесом оказались настолько близко, что его дыхание теперь касается моего лба? А наши собаки…
— Наши собаки…