Адмирал Хорнблауэр в Вест-Индии
– Есть, сэр! – долетел ответ.
– Поголовные, – виновато объяснил Фелл.
– Они всем нам были бы весьма кстати, – вежливо согласился Хорнблауэр.
Британское правительство платило вознаграждение за каждого освобожденного на море раба; эти деньги, как и призовые, делились между командами кораблей, участвовавших в операции. По сравнению со сказочной добычей военных лет то были сущие крохи, но пять фунтов за голову при захвате большого невольничьего корабля давали вполне ощутимую сумму. И четверть ее шла капитану. С другой стороны, восьмая часть доставалась адмиралу, командующему флотом, где бы тот ни находился во время захвата. Хорнблауэр, у которого под началом было двадцать кораблей и судов, получал восьмую часть всех их поголовных. Эта система дележа объясняет, каким образом во время великих войн адмиралы, командующие Ламаншским или Средиземноморским флотом, становились миллионерами, как, например, лорд Кейт.
– Мне – более чем кому-либо, милорд, – сообщил Фелл.
– Возможно, – ответил Хорнблауэр.
Он слышал краем уха, что Фелл в долгах. Тот после Ватерлоо много лет был на половинном жалованье и даже сейчас как капитан пятого класса получал меньше двадцати фунтов в месяц; впрочем, и такое назначение в мирное время считалось большой удачей. Хорнблауэр сам когда-то был нищим капитаном, носил хлопковые чулки вместо шелковых и бронзовые эполеты вместо золотых. Однако у него не было ни малейшего желания обсуждать до завтрака табель капитанских жалований.
– Леди Фелл, милорд, должна поддерживать свое положение в свете, – назойливо продолжал сэр Томас.
Хорнблауэр слышал, что она особа расточительная.
– Будем надеяться, сегодня нам повезет, – сказал он, все еще думая о завтраке.
По мелодраматическому совпадению в этот самый миг с мачты раздалось:
– Вижу парус! Парус на ветре!
– Может быть, это то, что мы ждали, сэр Томас, – сказал Хорнблауэр.
– Возможно, милорд. Эй, на мачте! Каким курсом движется парус? Рулевой, держать круче к ветру!
Хорнблауэр отступил от наветренного фальшборта, чувствуя, что никогда не привыкнет к положению адмирала, вынужденного со стороны наблюдать, как в решительную минуту кораблем правит другой. Мучительно оставаться зрителем, но куда мучительнее было бы уйти в каюту и не знать, что происходит – хуже даже, чем еще на какое-то время отложить завтрак.
– Эй, на палубе! Это двухмачтовик! Идет прямо на нас. Поставлены все паруса до бом-брамселей. Капитан, сэр, это шхуна! Большая шхуна! Все еще идет прямо на нас!
Молодой Джерард, флаг-адъютант, выбежал на палубу при первом окрике с мачты и теперь стоял на своем месте подле адмирала.
– Топсельная шхуна, – сказал он. – Большая. Вероятно, это то, что мы ждали, милорд.
– А возможно, и нет, – ответил Хорнблауэр, изо всех сил пытаясь скрыть нелепое волнение.
– Вот и она! – объявил Джерард, глядя в подзорную трубу. – Быстро приближается! Гляньте, какой наклон мачт! Гляньте на форму топселей! Милорд, это не карибская шхуна.
Не будет очень уж невероятным совпадением, если это и впрямь окажется невольничье судно. Хорнблауэр разместил «Клоринду» на ветре от Сан-Хуана именно в расчете на такую встречу. Испания готовится вслед за другими державами запретить работорговлю, так что каждый капитан невольничьего корабля спешит доставить больше товара и продать по ценам, взлетевшим в ожидании запрета. Главный невольничий рынок испанских колоний – в Гаване, в тысяче миль к западу, но можно не сомневаться, что капитаны по пути из Африки сделают остановку на Пуэрто-Рико, чтобы пополнить запасы воды и, возможно, продать часть груза. Логично было отправить «Клоринду» наперехват.
Хорнблауэр навел подзорную трубу на быстро приближающуюся шхуну и увидел то, о чем говорил Джерард. Над горизонтом уже показался весь корпус. Изящные обводы и высокие мачты – все говорило о том, что строители пожертвовали водоизмещением ради скорости. Это имеет смысл, только если возить скоропортящийся – то есть человеческий – груз. На глазах у Хорнблауэра квадраты прямых парусов сузились, а промежутки между мачтами стали заметно больше. Шхуна повернула прочь от фрегата – окончательное подтверждение их догадки, что это невольничье судно. Теперь она шла правым галсом на безопасном расстоянии, и расстояние это стремительно увеличивалось.
– Мистер Сефтон! – заорал Фелл. – Наполнить грот-марсель! За ней, на правом галсе! Поставить бом-брамсели!
Матросы дисциплинированно побежали к брасам, другие полезли по вантам ставить паруса. Через несколько мгновений «Клоринда» уже летела в самый крутой бейдевинд. Все паруса, какие мог нести фрегат при свежем пассате, были поставлены, все реи круто обрасоплены; корабль сильно накренился, и набегающие волны, разбиваясь о наветренную раковину, прокатывались по палубе завесами брызг, ветер ревел в снастях – разительная перемена в сравнении с покоем, царившим всего минуты назад.
– Поднимите флаг, – распорядился Фелл. – Посмотрим, что они ответят.
В подзорную трубу Хорнблауэр увидел, как над шхуной взметнулся флаг – красно-золотой испанский.
– Видели, милорд? – спросил Фелл.
– Извините, сэр, – вмешался Сефтон, вахтенный офицер. – Я знаю эту шхуну. Видел ее дважды в прошлом плавании. Это «Эстрелья».
– «Австралия»? – изумленно воскликнул Фелл, не разобрав испанское слово.
– «Эстрелья», сэр. «Эстрелья дель Сур». «Звезда Юга», сэр.
– Тогда я про нее знаю, – сказал Хорнблауэр. – Фамилия ее капитана – Гомес. Доставляет по четыреста невольников в каждом рейсе, если не слишком много умрет в дороге.
– Четыреста! – повторил Фелл.
По лицу капитана было видно, как тот умножает и делит в уме. Пять фунтов за голову – получается две тысячи фунтов. Четверть от этой суммы – пятьсот фунтов. Двухлетнее жалованье одним махом. Фелл глянул на мачты, затем на море.
– Держи круче! – крикнул он рулевому. – Мистер Сефтон! Матросов к булиням на бак!
– Они выигрывают на ветре, – сказал Джерард, глядя в подзорную трубу.
Немудрено, что хорошо построенная шхуна идет круче, чем самый лучший фрегат с его прямым парусным вооружением.
– И к тому же отрываются от нас, – заметил Хорнблауэр, прикидывая расстояния и углы. Шхуна шла не только круче к ветру, но и быстрее. Совсем немного – на узел или на два, – но и этого было довольно, чтобы уйти от преследователя.
– Я их все равно догоню! – вскричал Фелл. – Мистер Сефтон! Свистать всех наверх! Выдвинуть пушки наветренного борта! Мистер Джеймс! Найдите мистера Ноукса! Пусть начинает откачивать воду! Вооружить помпы, мистер Сефтон! Выкачать все до капли!
Матросы высыпали из люков. Пушечные порты с наветренной стороны открыли, матросы, налегая на тали, потащили орудия вверх по наклонной палубе. Грохот катков по палубным швам бередил воспоминания о великих сражениях, однако сейчас пушки выдвигали с единственной целью: хоть немного выровнять киль, чтобы корабль мог идти круче к ветру. Вооружили помпы, быстро застучали рукояти, показывая, как усердно трудятся матросы, выкачивая за борт двадцать тонн питьевой воды. Казалось, пресная вода в плавании – величайшее сокровище, но даже небольшое уменьшение осадки вкупе с изменением крена позволит увеличить скорость на несколько ярдов.
По команде «Свистать всех наверх» на палубу вышел и мистер Эразмус Спендлав, секретарь Хорнблауэра. Молодой человек озирал дисциплинированную суету на палубе с выражением олимпийского превосходства, которое всегда нравилось в нем адмиралу. Спендлав выработал в себе подчеркнуто невозмутимую манеру, которая бесила одних и забавляла других, однако секретарем был на редкость толковым, и Хорнблауэр, взявший его по рекомендации лорда Эксмута, ни разу не пожалел о своем решении.
– Вы видите перед собой человеческое стадо за тяжким трудом, мистер Спендлав, – произнес Хорнблауэр.
– Воистину, милорд. – Спендлав глядел на испанскую шхуну в подзорную трубу. – Надеюсь, труд не окажется тщетным.
Торопливо подошел Фелл, по-прежнему глядя то на паруса, то на «Эстрелью».