Пятьдесят на пятьдесят
– Ладно, я понимаю, это звучит глупо, но мне нужно, чтобы вы сохраняли спокойствие. Я здесь для того, чтобы помочь вам, если смогу.
– Сержант Буковски сказал, что мне надо поговорить со всеми этими адвокатами, но ни в коем случае не принимать окончательное решение, пока не поговорю с вами. Я уже и не знаю, что мне надо делать, а чего не надо…
София покачала головой, и на глаза у нее навернулись слезы – глаза, которые оказались гораздо более зелеными, чем мне поначалу показалось. Отведя взгляд, она проглотила всхлип, мышцы шеи у нее напряглись, и вместо того чтобы разрыдаться, она сделала глубокий вдох. А потом, закрыв глаза и позволив слезам упасть на пол, произнесла:
– Простите… Я все никак не могу поверить, что его больше нет. Не могу поверить в то, что она с ним сделала.
Я только лишь кивнул, ничего не ответив, а она подтянула колени к груди, обхватила их руками и наконец расплакалась, тихонько раскачиваясь взад и вперед.
– Очень вам сочувствую. Правда сочувствую, – наконец произнес я. – Но правда еще и в том, что вы оказались в наихудшей ситуации из всех возможных. На вас насели копы, а наверняка и на вашу сестру тоже. Одной из вас или вам обеим может быть предъявлено обвинение в убийстве. Возможно, я смогу вам помочь. Или нет. Пока что мне нужно знать только одно. Мне нужна твердая уверенность в том, что это не вы убили своего отца.
София слушала меня сквозь слезы. А потом вытерла лицо бумажной салфеткой, шмыгнула носом и вроде немного взяла себя в руки, настраиваясь на предстоящий разговор. Если она и притворялась, то это у нее просто отлично выходило. Хотя я не видел за столом напротив себя никакой актрисы. Я видел перед собой терзающуюся, страдающую молодую женщину. Это было по-настоящему. Это было правдой. Но вот чем были вызваны эти ее терзания – смертью отца, или же страхом, что ее могут уличить в убийстве, или еще какой-то причиной, – было пока не совсем ясно.
– Почему вы меня об этом спрашиваете? Другие адвокаты не спрашивали у меня, виновна ли я в убийстве. Вы мне не верите?
– Я задаю этот самый вопрос абсолютно всем своим клиентам. За тех, кого считаю невиновными, я борюсь до последнего. Если люди уверяют меня, что чего-то не делали, и лгут при этом, я обычно могу это распознать, и тогда наши дорожки расходятся. Если они поднимают руки и признаются, что виновны, я помогаю им рассказать свою историю суду – чтобы судья сумел понять, почему они это сделали и какая мера милосердия или смягчения наказания в данном случае может быть уместна. Я не защищаю убийц, которые просто хотят выйти сухими из воды. Это не в моих принципах.
Она глянула на меня как-то по-новому, как будто я снял некий камуфляж и теперь она видела перед собой реального человека.
– Мне нравится, что вы меня об этом спросили, – наконец сказала она. – Я хочу, чтобы вы были моим адвокатом. Я не убивала своего отца. Это всё Александра. Это ее рук дело.
Я не торопил события, внимательно наблюдая за ней, пока она произносила эти слова. В ее глазах, в ее голосе, на ее лице была только правда. Никаких тревожных сигналов, никаких «значков», которые могли бы указывать на ложь. Я поверил ей.
Пора было приниматься за работу.
– Расскажите мне, что там произошло, – попросил я.
– Я была дома у папы на Франклин-стрит. У меня есть собственное жилье неподалеку, и я частенько его навещаю. В последнее время все чаще и чаще, так как он становился все более рассеянным. Когда я зашла, то сначала подумала, что его нет дома…
– Погодите секундочку – как вы попали внутрь?
– У меня есть ключи. У Александры тоже.
– Ладно, простите, что перебиваю. Вы сказали, вам показалось, что его нет дома…
– Я прошла дальше, и в кабинете тоже его не нашла. А обычно он там чуть ли не постоянно торчит – смотрит телевизор или работает. В общем, там его не оказалось. Я подошла к лестнице и окликнула его, но папа не ответил. Я подумала, что он, наверное, вышел прогуляться, поэтому подошла к бару в кабинете, налила себе выпить, а потом поднялась наверх.
– Зачем вы поднялись наверх?
– Я услышала какой-то шум и подумала, что он, наверное, все-таки дома и просто не слышал, как я вошла. Так что поднялась на второй этаж, но там его тоже не нашла.
– А что находится на втором этаже?
– Три спальни и тренажерный зал. В тренажерном зале его не оказалось, а в спальни я не заглядывала. Ему там было просто нечего делать. А потом опять услышала шум, на сей раз этажом выше.
– Какого рода шум? – спросил я.
– Даже не знаю… Это трудно описать. Это было похоже на стон, или мычание, или что-то подобное. Может, даже на какие-то обрывки разговора. Я не знаю – вообще-то уже не помню. Помню только, что поднялась наверх, чтобы проверить, не там ли он. У папы случались провалы в памяти, из-за которых он терял ориентацию. Старость или, не дай бог, начало деменции или чего-то еще в этом роде. Поначалу я подумала, что он просто упал. Когда увидела, что папа лежит навзничь на кровати в собственной спальне. Свет там был выключен, но я помню, что это показалось мне странным. Что-то было не так.
– В каком это смысле?
– Я не могла как следует разглядеть его в темноте, но заметила одну из его ног на кровати. На ней был ботинок. Это было необычно. Папа вечно пилил меня, когда я заваливалась на диван в обуви.
– И вы включили свет? – спросил я.
– Нет, не стала. Просто подошла к нему и спросила, как он себя чувствует. Я решила, что он просто прилег вздремнуть. Папа ничего не ответил. И вот тогда-то и увидела, что с ним сделали. Я взяла его за голову и увидела, что остальная часть лица у него настолько…
София ненадолго примолкла, а затем добавила:
– Вот тогда я запаниковала и набрала «девять-один-один».
– Вы видели, как ваша сестра или кто-то еще напал на вашего отца?
– Нет, не видела. Но я знаю, что это была она. Она пряталась в ванной. Я заметила, как из-под двери ванной просачивается свет. И увидела ее тень, когда она подошла к двери. Готовая выскочить и, наверное, убить и меня тоже. Я знала, что это она. Я закричала и выбежала из дома.
– И почему же вы так уверены, что вашего отца убила именно ваша сестра? – спросил я.
– Потому что хуже стервы, чем моя сестричка, я в жизни не видела! У нее есть этот фасад, который она выставляет напоказ всему миру. Богатая, успешная… Всё это ложь. Она больная на всю голову. Наша маманя дала нам жизни, когда мы росли… Александра еще более чокнутая, чем я. Просто она лучше это скрывает. Копы тоже арестовали ее, когда я сказала им, что видела ее в ванной. Я видела, как они надевали на нее наручники, когда сидела на заднем сиденье патрульной машины.
В дверь постучали. В глазах у Софии промелькнул страх, когда она заглянула мне через плечо. Поднявшись, я увидел, что по другую сторону двери стоят два детектива.
– Всё в порядке, София. Вы отлично держитесь. Дайте мне минутку переговорить с этими ребятами.
Она с трудом перевела дыхание, широко раскрыв глаза, и я понял, что София заново переживает тот момент, когда обнаружила своего убитого отца. Я опять попытался успокоить ее, и она кивнула, опустив веки. Кончики ее пальцев вновь нащупали углубления на столе, задвигались. Я встал, открыл дверь, вышел в коридор и закрыл ее за собой.
Одного из детективов я уже видел – это был тот, в желтой рубашке, который цапался с сержантом. Он был моего роста, примерно моего телосложения, но лет на десять постарше, с копной седых волос. Его напарник был одет в темный костюм-тройку с темно-синей рубашкой и бледно-голубым галстуком. Этот был моложе меня, с чуть ли не напрочь выбритыми висками и зачесанной назад уцелевшей прядью на макушке. Пару они представляли собой довольно странную.
– Детектив Сомс, – представился тот, что в желтой рубашке, ткнув себя большим пальцем в грудь. А затем указал на молодого человека и сказал: – Это детектив Тайлер.
На этом все светские любезности и закончились.
Тайлер заполнил возникшую паузу мертвенным молчанием, даже не кивнув и не улыбнувшись. Просто уставившись на меня. Как и полагается нью-йоркскому копу старой закалки: «Адвокаты – наши смертельные враги». Ни один из них не протянул мне руки, и оба были явно раздражены моим присутствием.