Пятьдесят на пятьдесят

– Я сегодня же закажу доски в «Хоум Депо», – заверила Блок. – А вот за это – большое спасибо.
Луис лишь кивнул.
Кейт проводила подругу до входной двери.
– Это, конечно, не мое дело… – начала Блок, спустившись по ступенькам крыльца, и повернулась к Кейт: – Но ты заслуживаешь работать в этой фирме. Без дураков. Ты ведь Кейт Брукс из Эджуотера, штат Нью-Джерси!
Потом она вздохнула, покачала головой и добавила:
– Твоя мама такого не потерпела бы.
Кейт посмотрела, как Блок садится на мотоцикл, услышала, как взревел мотор, и проводила ее взглядом. Блок говорила мало, но стоило ей заговорить, как это стоило послушать. Слова подруги все еще осыпались вокруг Кейт, словно снежинки, и каждое из них было холодным и в то же время нежным напоминанием о том, что она все еще жива, что она настоящая и ощущает каждое мгновение этой жизни. Сокрушительная волна воспоминаний согнула ее пополам, так что ей пришлось упереться ладонями в поручень крыльца. Пришибла ее не боль, а стыд. Ей было стыдно за то, что она все скрывает – за то, что делает вид, будто все в порядке, за то, что ничего не говорит. Капая на выгоревшие серые доски, следы оставляли на них темные круглые пятна.
Кейт не плакала с тех самых пор, как умерла ее мать. За год до того, как Кейт окончила юридическую школу, у матери обнаружили рак. Давали той еще год. Покопавшись в интернете, Кейт нашла специалиста, который согласился повторно осмотреть мать и дать заключение. На следующий день после договоренности с этим онкологом мама объявила ей, что решила не ходить на прием – мол, такое случается, жизнь прожита и просто пришло ее время. Хватит с нее врачей. Сюзанна Брукс умерла за неделю до того, как Кейт окончила школу. Мама взяла с нее обещание не плакать во время церемонии, и Кейт сдержала его – все было выплакано еще за последние дни, и на похороны у нее просто не осталось слез. Она успешно сдала адвокатский экзамен, набрав в том году второй по величине балл среди всех экзаменующихся, и получила работу в «Леви, Бернард и Грофф».
Уже через месяц после начала работы ей пришлось связаться с парой онкологов, чтобы подготовить медико-юридическое заключение для дела о врачебной халатности, которое тогда вела фирма. Одним из них оказался тот самый специалист, к которому она записала свою мать. Они поговорили по телефону, и Кейт упомянула, что они уже общались.
– Да, я помню. Не стану делать вид, будто помню всех своих пациентов, Кейт, но ваших маму и папу я помню хорошо. Знакомая история. Страховые компании – самые отъявленные подонки на свете.
– Простите? Что-то я не пойму… Мама сказала, что просто не пойдет на прием.
– Нет-нет, они приходили и общались со мной. Я сказал вашей маме, что мы, скорей всего, сможем дать ей еще от трех до пяти лет с этим новым препаратом. Ее страховка его не покрывала, а лечение было очень дорогим. Я очень сожалею о вашей утрате.
– Чушь какая-то – у моего отца имелись кое-какие сбережения… У него были деньги на лекарства. Я знаю, потому что он оплатил мои расходы на обучение.
Внезапное осознание поразило Кейт, словно обухом по голове, и она быстренько свернула разговор, поблагодарив врача за потраченное время. А потом съездила домой, и ее отец во всем признался. Сюзанна не хотела, чтобы ее дочь обременяли студенческие долги, которые она никогда не сможет выплатить, и отец использовал семейные сбережения, чтобы оплатить обучение дочери в юридической школе. Деньги, которые у них были, деньги, на которые можно было купить лекарства, способные продлить жизнь ее матери, пошли на обучение Кейт. Они не могли позволить себе сразу и то и другое. Кейт была для своих родителей самым важным человеком на свете. На этом настояла ее мать.
Диплом юриста и работа в фирме достались ей очень высокой ценой. Вот почему Кейт всегда приходила в офис первой и уходила последней. Ее мать подарила дочери несколько лет своей жизни. И Кейт не могла теперь отказаться от этого подарка. Эта жертва двигала ею. Заставляла ее молчать. Она не хотела раскачивать лодку.
  
Кейт подумала, что сказала бы сейчас ее мать. Она бы не хотела, чтобы Кейт страдала молча. Ей бы хотелось, чтобы Кейт могла постоять за себя. И вот все это время ее дочь держала рот на замке в присутствии Леви – стыд пожирал ее, как огонь, хотя и быстро остывал, превращаясь в нечто гораздо более жесткое.
Кейт поклялась себе, что если в офисе фирмы опять произойдет нечто подобное, она обязательно сообщит об этом. Время вышло. Хватит убегать. Хватит прятаться. Хватит кусать губы. В следующий раз она использует свой голос на полную катушку.
Потому что она – дочь Сюзанны Брукс.
Потому что она – Кейт-так-ее-растак-Брукс из Эджуотера, штат Нью-Джерси.
 
Фрэнк Авеллино
 
Запись в дневнике, пятница, 31 августа 2018 г.
 
 
07:55
 
 
Ненавижу писать всю эту херню. Никогда раньше этого не делал. Я не из тех, кто хочет видеть свои мемуары опубликованными. У меня в шкафу столько скелетов, что их хватит на целое кладбище – дважды. Это по предписанию врача. И только для меня. А еще для дока Гудмана. Хрен его знает, чего он хочет, чтобы я тут писал.
 
У меня опять были провалы в памяти. Сейчас половина девятого утра. Я не сплю с четырех. Захотелось отлить, и не смог снова заснуть. Все как обычно. Если не простата, так хотя бы мозг. Хэл Коэн наконец-то уговорил меня обратиться к врачу по поводу обоих. От простаты я принимаю таблетки, а для мозга нужно писать всю эту чепуху. Док задал мне несколько вопросов, на которые я ответил, и он сказал, что со мной всё в порядке. Но, мол, чтобы просто доставить ему удовольствие, просит меня записывать свои мысли и любые симптомы, которые я замечу. Он навестит меня через пару месяцев. Прочтет это дерьмо, и оно его усыпит, я это знаю.
 
Может, он и прав. А может, все это ни о чем. Или это просто старость. В последнее время я хоть что-нибудь да забуду. Могу забыть про таблетки, которые должен принимать вечером. Или оставить открытым кран с горячей водой. Иногда я смотрю телевизор и не могу вспомнить, успел ли поужинать. Но самое гадство – это что я стал пропускать деловые встречи. Если я кому-то говорю, что буду присутствовать на каком-то мероприятии, то всегда являюсь на это мероприятие. Без всяких исключений. Просто не могу поверить, что на прошлой неделе я пропустил целых четыре встречи. Просто тупо забыл про них. Наверное, мне стоит нанять личного помощника. Но он все равно не сможет позвонить мне и напомнить, чтобы я надел носки. Про это я тоже забыл на прошлой неделе.
 
Вроде бы мелочи. Беспокоиться не о чем. Так сказал врач.
 
Сегодня я чувствую себя просто замечательно. Никаких проблем. Я прекрасно помню, что должен сделать и где должен быть. Всё в порядке.
 
А сейчас меня ждет завтрак с Хэлом Коэном.
 
 
23:00
 
 
Вечером приходила Александра. Славная девочка. Умница. Она опять бегала в парке. Сказал ей, что не стоит бегать в парке по вечерам. Это небезопасно, тем более в одиночку. Она сказала мне, что способна постоять за себя, и я ей поверил. Александра принесла мне одно из тех смузи, которые я так люблю, из заведения на Второй авеню. Сказала, что сегодня несколько раз пыталась дозвониться до меня. Наверное, разрядился мой мобильник. Нашел на нем пропущенные звонки, но могу поклясться, что он не звонил. А еще я пропустил сегодняшнюю встречу с бухгалтером.
 
Опять.
 
Александра дала мне таблетки и рассказала о сделке, которую она заключила касательно квартиры на углу Тринадцатой улицы и Третьей авеню. Отличная сделка. Молодец девочка! Звонила София. Она не станет приходить сюда, когда в доме Александра. Эти двое по-прежнему не разговаривают друг с другом. Я уже давно оставил любые попытки. Но хотел бы, чтоб София больше походила на Александру.
 
Когда-нибудь София сведет меня с ума.
 
Я уже лежу в кровати, но не уверен, почистил ли зубы.
 
Сегодня я заметил кого-то на улице. Всего в черном. Мне кажется, он следил за мной. Я шел по Парк-авеню и увидел его на другой стороне улицы, после чего вдруг забыл, куда направляюсь, и поехал домой на такси. Я поговорил об этом с таксистом. Он сказал, что, наверное, у меня просто паранойя. Я ответил, что спрошу об этом у Джейн.
 
Вернувшись домой, я позвал Джейн. И никак не мог понять, почему ее нет дома.
 
А потом вспомнил.
 
Джейн умерла. Я видел ее мертвой на лестнице. Шея у нее застряла в перилах. Перекрученная и сломанная.
 
И было еще кое-что.
 
Господи…
 
Может, это только к лучшему? Есть вещи, о которых я не хочу вспоминать.
 
Это ужасно. Терпеть не могу все это записывать.