Брошенная

Он с видом фокусника открыл скромно висящий на спинке стула пакет, на который до того женщины не обращали внимания.
— Да, с голоду мы не умрем, — потерла руки Вика. — Ты знал, что Иван придет.
— Не знал. Просто я взял нам с тобой по одной и две — Маринке.
— Смейтесь надо мной, смейтесь, — сказала Марина и положила на хлеб отбивную размером с приличный башмак.
— Маришенька, я не смеялась, — жалобно проговорила Вика, следуя примеру сестры.
— Кто хорошо ест, тот хорошо работает, — заметил Гарик и тоже протянул руку к отбивной.
— Ну, вы, городские, и пашете! — восхитился Нестеренко, придвигая к себе последнюю котлету. — А с курицей что будем делать?
— И курицу съедим, — успокоила его Марина.
Так, подшучивая друг над другом, они и прикончили закуску, джин, коньяк, а когда в голове приятно зашумело, стали рассказывать анекдоты. По кругу — кто что вспомнит, пусть и самый бородатый.
На Марину шампанское оказало странное действие: она никак не могла вспомнить ни одного приличного анекдота. Даже странно, что почти весь ее арсенал, оказывается, состоял из всякой пошлятины.
— Давай быстрее, мы ждем! — поторопила ее сестра. — Буквально вчера не останавливаясь штук десять вспомнила, а сегодня ты вне себя от скромности.
— А сегодня ничего не могу вспомнить, — развела руками Марина. — Приличного.
Ей отчего-то захотелось показаться Нестеренко женщиной остроумной, интересной в общении, а вместо этого… Она лихорадочно напрягала память, но единственное, что в ней болталось, — дурацкий анекдот про мужика, который прибегает в аптеку и кричит: «Граждане, пропустите, у меня за углом человек лежит!» Очередь расступается, пропускает его к кассе, а тот: «Пару презервативов, пожалуйста!»
Марина мысленно гнала анекдот прочь — есть же уйма других, но нахальный мужик снова и снова лез без очереди к кассе, а она смогла лишь жарко покраснеть, встретив внимательный взгляд Нестеренко. Что это с ней сегодня? Неужели новая, раскованная, Марина — всего лишь призрачный образ, а в глубине души она все та же кухонная женщина, которую бросил муж?
Нестеренко — почувствовал, что ли, ее самоугрызания? — предложил:
— Давайте пойдем прогуляемся?
— А Юрка? — обеспокоилась Марина.
— Замкнем дверь. Он у тебя крепко спит? — спросил Гарик.
— Пушкой не разбудишь.
— Тогда что ему сделается?
Никто не догадывался, что Марина попросту тянет время. Ее одолевало предчувствие, что сегодня вечером с ней должно произойти что-то, к чему она, возможно, не готова. Не говорить же всем: «Извините, но у меня сегодня предчувствие, что лучше посидеть в домике, а то, не дай Бог, случится нечто…» Хороша же она будет!
Как-то в последнее время так складывалось, что жизнь почти не давала Марине времени на раздумья. Только она соберется отдохнуть, расслабиться, ни о чем не думая, как сразу тут как тут если и не проблемы, то судьбоносное — быть или не быть? Иными словами, судьба упорно не желала отпускать Марину из своих цепких объятий. А все тыкала носом: смотри, как живут другие люди, делай что-нибудь, не спи на ходу. А делать было страшновато. Все время вертелось в голове осторожное: «А вдруг?»
Как водится, прогулка вчетвером постепенно превратилась в гулянье парами. Вика с Гариком поначалу шли впереди, потом будто невзначай отстали, потом вообще куда-то делись, и Марина тщетно их окликала. Забоялась. Разве не описывали ей Нестеренко чуть ли не как женоненавистника? А если это так, как прикажете ей себя вести?
Не такой уж у нее большой опыт общения, чтобы в разговоре с малознакомым мужчиной сразу найти верный тон. Да к тому же после посещения с ним кафе, из которого она ушла, чуть ли не хлопнув дверью. Правда, она была собой довольна: смогла щелкнуть по носу эту гору мышц! Но, как оказалось, надолго ее не хватало.
— Наверное, им хочется побыть одним, — мягко предположил в ответ на ее старания Иван.
Для чего-то же он сегодня появился перед их домиком? Ведь не решать и в самом деле свои производственные проблемы. А что, если он всего лишь вышел к людям потому, что не может больше оставаться один? Наедине со своей тайной. Или бедой. Или… что могло с ним случиться, если он удалился от света сюда, в поселок у моря, где жизнь бьет ключом всего четыре месяца в году?
 
Что может делать на базе отдыха, особенно во времена межсезонья, этот еще молодой человек, один, без семьи? На работе, которую с радостью выполнял бы любой пенсионер, но никак не мужчина в самом расцвете лет.
А чего она вообще засуетилась? Может, человеку всего лишь нужно выговориться, и так ли уж трудно выслушать человека, который ей все-таки симпатичен? Только вот захочет ли он с ней поделиться тем, что его гложет?
Марина так прямиком ему и сказала:
— Расскажи мне о себе.
Иван остановился, как если бы она своим вопросом застала его врасплох. Будто споткнулся о невидимую в темноте преграду. Удивился, наверное, но спросил:
— Думаешь, история моей жизни будет для тебя интересна?
Он выговорил эту фразу излишне торопливо, словно не веря в то, что Марина и в самом деле захотела узнать подробности его жизни. Но наверное, вечер и вправду сегодня был особенный и располагал к откровенности.
— Боюсь, я предстану перед тобой не в самом лучшем свете, а мне бы очень этого не хотелось.
Вот что было особенного, вдруг поняла Марина, между ними протянулась невидимая глазу ниточка, благодаря которой они стали ближе друг другу.
— Мне кажется, такой человек, как ты, не может сделать ничего дурного, если его не вынудили к тому обстоятельства, — проговорила она и опять себе удивилась.
— Подумай, Мариша, — усмехнулся он. — В том, что произошло со мной, нет ничего героического, возвышенного, все пошло, постыдно, но ты права… Сколько можно пересказывать это себе самому, как единственному слушателю, который и так все прекрасно знает.
  
Глава 20
 
То, что случилось с Иваном, можно было бы назвать обыденным, тривиальным, если бы речь шла о каком-то постороннем человеке. Но он был здесь, рядом, и рассказ — Нестеренко старался вести повествование бесстрастно, но это ему не очень удавалось — Марину захватил.
Случилась эта история в Санкт-Петербурге, бывшем Ленинграде, куда курсант Рязанского высшего военного училища Иван Нестеренко приехал на каникулы к дяде по материнской линии, морскому офицеру.
Двоюродная сестра Надя тут же взяла братца Ивана в оборот:
— Все, на время твоего пребывания в Ленинграде ты — мой кавалер. Как здорово, я как раз купила себе туфли на шпильке, а пойти на дискотеку не с кем. Все мои знакомые, как назло, недомерки…
Надя и вправду была роста высокого, статная, гренадерша, в отцовскую породу. Понятное дело, такой дылде подыскать себе кавалера было непросто. Тем более что Наденька даже ради дела не собиралась отказываться от высоких каблуков.
Ее отец, капитан первого ранга Анисимов, как раз уходил в боевой поход и приезд племянника одобрил.
— Помоги моим женщинам, Ванюша, — попросил он. — По дому там доделай, что я не успел, Надежду поводи по ее дискотекам, а то девчонка и вправду дома засиделась. Мало ли прохиндеев вокруг, а на тебя я хоть положиться могу. Я тебе на это время свою «тойоту» отдам — доверенность вон на столе лежит. Поезди, пофорси перед девчонками. Может, и себе какую кралю приглядишь.
И началось! Ванечка, привези, Ванечка, отвези. Днем жену дядьки Елизавету Павловну по городу туда-сюда — магазины, салоны, клубы, вечером — Надежду. Правда, при сестрице он не просто в роли шофера выступал. Тут Надя не скупилась на краски, описывала подругам будущего офицера-десантника крутым парнем, который далеко пойдет. У Ивана проблем с девушками не было. Надо честно признаться, сам бы он такого успеха не достиг, потому что в то время еще не очень-то умел с женским полом обращаться…
Он и прежде мало пил спиртного, занятия спортом тому способствовали, а тут и вовсе перестал — все время за рулем. Но Иван не печалился: Покорно ходил за двоюродной сестрой в ее компании, но в отличие от других молодых людей всегда оставался трезвым, а потому мог оценивать обстановку, в которой они с Надеждой оказывались.