Философский камень (СИ)
— Генерал Лебедев! — настойчиво повторял голос.
Да, я уже являлся генералом, однако в этом была проблема. Очень большая проблема. Ведь от получения звания в командовании войсками я всё ещё толком не разбирался. Во многом поэтому на советах я молчал, набирался опыта. Благо хоть мастер всегда давал советы и подтягивал мои знания в том числе в тактике и стратегии войны.
— На этом закончим урок, — произнёс мастер и рассеял свою волю. — Ты очень силён, Александр. Если бы я в твоём возрасте обладал такой силой и знаниями… как знать, может быть и Москву бы не пришлось тогда сдавать.
— У меня были лучшие наставники. Не уверен, что я смогу превзойти вас, но в любом случае я сделаю всё, чтобы затмить всех великих.
— И ты это сделаешь, — кивнул мастер, после чего встал и поковылял в сторону своего блиндажа.
— Генерал Лебедев! — ко мне же уже мчалась женщина, лицо которой было покрыто жуткими шрамами, а ещё она обладала очень злым взглядом и чем-то напоминала спущенного с цепи цербера.
— Да, слушаю вас, Баторе.
Изабелла Баторе, я её успел забыть после перерождения, однако память быстро освежилась после нашей первой встречи. Эта девушка, рьяно желающая отомстить немцам любой ценой за все те эксперименты, добровольно сдалась в плен и пожелала сражаться в первых рядах. Умоляла офицеров дать ей возможность отомстить.
И офицеры дали эту возможность. И вскоре её прозвали Мясорубкой за необычайно жестокие расправы с врагами. Её два меча-тесака легко забирали жизни десятки воинов, а в кровожадности своей она заходила настолько далеко, что вскоре офицеры ужаснулись. В их руки попал монстр.
Вскоре Изабеллу сделали командиром штрафного батальона. Теперь необязательно было использовать заградотряды, ведь все знали, что от Мясорубки не сбежать. Штрафники в ужасе бежали за госпожой Баторе, боясь даже подумать о трусости, ведь приговоры выносились на месте. Одно невыполнение приказа, забыл крикнуть «Ура» перед броском гранаты, слишком медленно побежал к траншеям — сдохнешь на месте.
Это было против закона, да. Однако офицеры закрывали глаза на жестокость и отдавали под начало Изабеллы Баторе самые худшие кадры: предателей, дезертиров, трусов и преступников. В свою очередь госпожа Мясорубка устраивала бойни и не считалась с потерями, закидывая врагов мясом там, где это требовала ставка.
— Ваш план отклонили, генерал Лебедев, — зло произнесла Баторе.
— Почему? — спросил я.
— Они не нашли его убедительным, а я не смогла найти нужных слов.
— Что же, пойдём поговорим с ними ещё раз.
Нет, я, конечно, не стратег и не второй Македонский, но всё же план мой был хорош. Кроме того, его поддержала треть генералов, неужели они решили в последний момент отказаться от моей задумке? Странно, нужно поговорить лично.
Так что я направился к штабу.
По дороге мне пришлось пройти через взлётную полосу. Нам выделили целый эсминец, три корвета и ещё несколько десятков самолётов. Откуда столько ресурсов? Неужели забрали часть сил с других фронтов?
На самом деле нет, потому что, во-первых, это не такие уж и большие силы. Во-вторых, тяжёлые времена вынудили державу принять очень-очень тяжёлые решение. Великая Война уже не была войной за территории или историческую справедливость. Это стало народной войной, отечественной.
Шутки кончились, накал эмоций достиг предела. Либо наши города будут в руинах, либо их города. Никакого перемирия с честью заключатся не будет. Проигравшую сторону унизят, растопчут, сделаю марионеткой, после чего будет заложен фундамент нового однополярного мира. Ну или не однополярного, а как там уж победители договорятся. Но учитывая силу Германской Империи относительно других союзников рейха… мир будет всё же однополярный.
Поэтому проигрывать было нельзя. Мы будем сражаться до тех пор, пока будет хоть кто-то способный держать оружие. А с учётом новых реформ, касающихся в том числе прав женщин… им было дано право сражаться за Родину, и первые лётчицы уже вовсю бомбили врагов. Также шла подготовка снайперов и целительниц.
Теперь образование давалось всем, так что и талантливые женщины теперь могут не просто сидеть дома и хранить очаг, но и вкалывать на заводах инженерами, а также спасать солдат. Раньше врач являлся исключительно мужской профессией, тем более военный врач. Но тяжёлые времена заставили использовать все ресурсы.
Кроме того, теперь курсантов бросали на фронт уже с шестнадцати. Многие полки проходили обучения прямо рядом с фронтом. Нет, юношей не бросали в ад, однако они уже работали у полевой артиллерии, помогали чинить технику, просто водили транспорт. Однако скоро немец уже готовится к наступлению, возвращает утраченные территории и… когда он будет входить в город, эти шестнадцатилетние юноши возьмут в руки гранаты и винтовки, чтобы защищать свои дома.
Война на три фронта, четыре если отделять австрийский и германский. Приходится использовать всё. Силой никого не гонят, но это и не нужно. Они сами идут и порой врут о своём возрасте. Но все всё понимают.
И во всём этом ужасе текла кровь народа. Поэтому я и предложил совершенно новый план, новую доктрину войны. Однако план отклонили.
— Почему? — тут же спросил я, входя в штаб, где главнокомандующий обсуждал детали по сдерживанию врага.
— Мы пришли к выводу, что в случае поражения в наступлении, мы слишком ослабнем. Тогда шведы воспользуются ситуацией, дезорганизацией наших войск после удачного наступления и нам придётся отступить. Наша задача продержать до конца года, до зимы, как раз успеем создать новую линию укреплений, у которой…
— Вы понимаете, что в затяжной войне нам не победить? Общая экономическая мощь врага превосходит нашу. У нас три фронта.
— Понимаю, но это…
— Вы не понимаете! — рявкнул я и ударил по столу, попутно используя ментальные чары, которые накрыли весь штаб. — Шведы слабы, они не готовились к войне, боялись встревать. Их на это сподвиг Орлов. Он жаждет крови, мести и думает только о наступлении. Их оборона слаба, концентрация войск — низка. Нам нужен блицкриг. Штурмовые отряды и штрафные батальоны пробьют брешь, создадут котлы. Мы обязаны вести манёвренную войну! В глухую оборону уходить нельзя!
— Да-да, мы наслышаны о вас, господин Лебедев, — произнёс один из генералов. — Вы сражались с печально известный Смоленко. Вы прямо говорите его устами, однако текущие реалии…
— Текущие реалии устарели! Мир меняется! Танки, дробовики, экзоскелеты, уже никто не меряется количеством пушек! А вы никак не можете понять этой простой истины!
— Да как вы смеете говорить в таком…
— Я будут говорить так, как сочту нужным! И я считаю, что едва ли треть вашей ставки думает о победе! Вы думаете, как бы не потерять больше территорий, как бы это, как бы то! А думать нужно как победить! Глухая оборона не даст нам победы!
— Я не собираюсь терпеть это хамство! Вы хоть и генерал, Лебедев, но главнокомандующий фронтом здесь я. И даже благоволение Государя не даёт вам права себя так вести.
— А я не собираюсь смотреть, как вы собираетесь проиграть войну. Поэтому буду краток. Адмирал на моей стороне. Также я заручился поддержкой ещё трети ставки. Госпожа Баторе то же со мной согласна. И мы нанесём сокрушающий удар, совершим прорыв. А вы… вы можете дальше играть в оборону. Или поддержать нас на флангах.
— Вы будете обвинены в измене. Всех нарушивших мой приказ — казнят. Это касается в первую очередь старшего офицерского звена.
— Договорились.
В общем, мои переговоры что-то не задались. Наверное, мне не стоило вести себя настолько дерзко, однако могу себе позволить. В плане, я генерал, поддержка у меня есть, в том числе поддержка Государя. Так что я почти уверен, что трибунала дело не дойдёт. Более того, в своей победе я уверен, так что боятся вообще нечего.
Немного переживали мои союзники, однако «Долг и право» очень силён. И если моих товарищей, после удачного блицкрига реально казнят, то начнётся просто сущий политический ад. Солдаты сами этого главнокомандующего на штыки повесят. Так что командует пусть и он, однако власть что сложная и решаю по большей части здесь я.