Рок царя Эдипа (СИ)
— Чего стала? Столбняк напал? — вернул ее к действительности голос отца.
Инна направилась было в кухню, но Николай Павлович одернул брезгливо:
— А шлепанцы? Натопчут, подтирай потом за ними. Привыкли к эксплуатации человека человеком!
Вздохнув, она разулась и сунула ноги в растоптанные, поношенные, потерявшие цвет и форму тапки, а босоножки протянула Наде:
— Большое спасибо! В них я ощущала себя королевой!
— Вы и есть королева! — выпалила девушка.
А Леша подумал: «Тут она права. Кстати, не забыть эти мерзкие шлепанцы сегодня же выбросить на помойку!»
Спать Инна устроилась на мамином диванчике — тоже сохранившемся с незапамятных времен. Многократно перетянутые пружины визжали и стонали при каждом движении, а все же было так хорошо, так уютно!
«Где ты, мама? Завтра с утра я пойду на твою могилку. Но тебя, я знаю, там нет, ты далеко и высоко. Скажи, мама, ты не встретилась там с Юрой? Ты бы узнала его сразу: он так похож на твоего любимого внука! А впрочем, ты ведь не видела Лешку взрослым: когда ты ушла из этой жизни, ему было всего десять… Мамочка, мама, скажи, любила ли ты отца? Я совсем ничего не знаю о вашей молодости. И теперь уже не узнаю никогда. Папа и раньше не был слишком разговорчив, а сейчас стал совсем плох…»
Инне казалось, что мать отвечает ей, только понять ее она не могла…
Наутро приехала Надя. Она собралась вместе с ними на кладбище.
Инна слышала, как, запершись в ванной, Леша на повышенных тонах объяснялся с невестой:
— Тебе-то чего там делать?
— Ну как же! — убежденная в своей правоте, отвечала девушка. — Отдать долг памяти твоей бабушке!
— Ты что, не понимаешь? Это семейные дела!
— А я скоро стану членом вашей семьи. Разве нет?
— Ну положим. И что? Ты бабу Лену даже не знала.
— А ты… ты свою маму до вчерашнего дня не знал. Ты с ней только вчера познакомился, как и я!
Инна улыбнулась: ребята пустили воду, думая, что она заглушит разговор, а потому не стеснялись и не понижали голоса. Напротив, спор все разгорался, постепенно превращаясь в явную ссору.
— Знаешь что! — перешел почти на крик Леша. — Ты ее не трогай! Мои с ней отношения никого не касаются!
— Неправда! Меня касаются.
— С какой это стати!
— С такой! Это моя будущая свекровь!
Леша ехидно спросил:
— Ты вполне в этом уверена?
Надя, видимо, растерялась:
— А как же… Мать жены — теща, мать мужа — свекровь. Ну да, точно.
— Так это — мать му-ужа!
Последовала довольно долгая пауза. Инна слышала только плеск воды, бьющей об эмаль ванны. Не расплакалась ли там Надя?
И правда, вскоре из-за двери послышались всхлипы:
— Ну ладно… Я с вами не поеду… Мне просто… так хотелось… вместе с тобой… и с ней.
— Зачем? — сурово поинтересовался Леша.
— Просто так… Думала, это нас… сблизит. Я тебя так люблю! А она… она такая красивая…
Надино заявление Инне польстило.
«Наивная девочка! — подумала она. — Что значит — красивая? Некрасивых женщин вообще не бывает. Просто нужно уметь подать себя. А ее этому никто не учил. Она… как это сейчас говорят… типичный совок. Надо же, словечко придумали. Совок! Куда собирают весь мусор. Пожалуй, придется дать Надежде несколько уроков имиджа. Чтоб не навешивала на себя что попало и не клала на лицо грим килограммами. Опять же экономия: покупать не все подряд, а только нужное. Денежный вопрос для них, как я понимаю, немаловажен».
А Надя все еще безутешно повторяла:
— Она красивая… Такая красивая… Я бы на нее все смотрела да смотре-ела!
Кажется, Леша тоже смягчился от этих слов, потому что решил положить ссоре конец:
— Все, не реви… Нос покраснеет…
Девушка хотела еще что-то возразить, но тут в дверь ванной застучал Николай Павлович:
— Эй, вы! Жить там собрались, что ли? Устроили там, понимаешь, заседание Думы! Никакого регламента.
Ребята вышли после препирательств красные, надутые.
Инна же, разливая по чашкам кофе, как бы невзначай предложила:
— Наденька, а не поехать ли тебе с нами на кладбище? Ты ведь, считай, член нашей семьи.
Леша опешил. А невеста, покосившись на него с опаской, принялась вяло отнекиваться:
— Не… Неудобно… Это ваши семейные дела, внутренние…
Инна лукаво возразила:
— Помнишь, ты меня поправила? Теперь я тебя поправляю. Не ваши семейные дела, а наши семейные дела. Решено. Едем все вместе. Алеша, ты, надеюсь, не против?
Ему ничего не оставалось, как только молча кивнуть. Но на Надежду он при этом кинул недобрый взгляд.
А вот кого на кладбище не взяли, так это Николая Павловича. Уж очень он разошелся, громогласно обвиняя Инну в смерти матери:
— Предала и Родину-мать, и мать родную. Погналась, вертихвостка, за длинным рублем…
— Долларом, папа, долларом, — пряча за иронией раздражение, поправила Инна.
— Если б не ты, жила бы Елена и поныне. По трупам, бесстыжая, шагаешь…
— Дед, перестань! — вмешался Алеша.
— А, сговор? — Лицо Николая Павловича исказилось от злобы. — И ты, внук, за валюту продался? Тьфу!
Старик вышел из квартиры, хлопнув дверью. Он не хотел иметь ничего общего с отщепенцами.
Его решили не дожидаться и отправились втроем.
А на кладбище Инна вдруг поняла, что спутники ей мешают. Оба. Не только Надя, но и сын. И она попросила их прогуляться по окрестностям, оставив ее ненадолго одну.
Ребята послушно ушли, но не за руку и не под руку, а врозь. Удалялись по разным тропинкам, огибая разные могилы. Инна глянула им вслед, и на мгновение ей стало страшно: что-то нехорошее почудилось в том, что молодых влюбленных разделяют надгробные памятники и кресты…
Предчувствие мелькнуло — и ушло. Внимание русской американки переключилось на овальный керамический портретик матери, глядящий с дешевой бетонной плиты…
Глава 7
Смотрины
Рязанская электричка! Почему о тебе еще не сложили стихи, поэмы, песни и романы?!
А ведь сколько гениев и просто талантов катались по этой веселой дороге! У каждого хватило времени написать про рязанские березки и просторы, про Оку и Рязанский кремль, но никто не посвятил тебе хотя бы нескольких строк.
А тут есть о чем рассказать, чему подивиться и чем восхититься.
Начать хотя бы с того, что эти единственные во всей России двести километров железнодорожного полотна сделаны по-японски — с левосторонним движением. Почему? Неизвестно. Только до Рязани поезда идут именно по левой стороне. И никто не догадывается просто поменять поезда местами.
Рязанская электричка отходит с Казанского вокзала. И если вы знаете, что отправиться она должна, скажем, в десять ноль-ноль, а на ваших часах уже пять минут одиннадцатого, не отчаивайтесь. Вы не опоздали. Именно ради вас машинист задерживает поезд. Гуманный все-таки у нас народ, душевный. Да и то сказать — попробуй с сумкой на колесиках, двумя баулами и четырьмя связанными вместе авоськами поспеть к электричке вовремя. Ни в жизнь не поспеешь. В какой-нибудь Англии ты остался бы куковать на платформе. А здесь тебя ждут.
Но вот она тронулась.
Рязанская электричка никогда не бывает пустой. Она никогда не бывает полной. Она бывает только битком набитой.
Ну ладно, придется ехать стоя. Теперь начнутся испытания другого рода: через пять минут после отправления все пассажиры начинают есть. Из сумок, пакетов, котомок, баулов достается всевозможная снедь, словно именно для этого момента бедный рязанец бегал за ней по столичным магазинам.
Колбаса, сыр, сардельки и сосиски, хлеб, яйца, масло, майонез, апельсины, мандарины, бананы, ананасы, конфеты, печенье, мороженое, жвачка, кока-кола и пепси, сгущенное молоко и даже соус «Анкл Бенс»…
Следующие шестьдесят — восемьдесят минут это все стремительно исчезает в желудках пассажиров. Вагон заполняется аппетитными запахами, порой совершенно несовместимыми, что, впрочем, на крепких рязанцев не производит впечатления.