Сухой закон (СИ)

Витя пошёл домой — он работал перед этим в ночную смену, а мы отправились в Куинс, где требовалось разгрузить машину около одного из мебельных магазинов. Мишка, не торопясь, вёл «Шевроле» в потоке машин, а я постоянно озирался по сторонам. Я же в «музее». Мне было всё интересно. Вечерняя жизнь одного из самых больших мегаполисов этого времени била ключом.
Куинс был побогаче. Повсюду неоновые вывески. Сотни листовок с рекламой, сорванные ветром. Завтра дворники сметут их с тротуаров и дорог, чтобы крикливые бои опять с утра расклеили новые. Здесь было больше дорогих авто и джентльменов в дорогих костюмах. Женская мода была довольно разнообразна. Девушки в пальто на манер военных френчей попадались то тут, то там — первая, робкая волна феминизма постепенно захватывала Америку. И над всем этим витал пресловутый «дух капитализма». Ревущие двадцатые — время, когда американцы рванули за лозунгом «купи всё, что тебе втюхивают, потому что это модно». Время торговых агентов, биржевых махинаций баснословных масштабов и ужесточающегося неравенства между богатыми и бедными, американцами и мигрантами, белыми и цветными. Страна жирела и напухала перед Великой Депрессией. Хотя как раз на Депрессию у меня были свои планы…
Пока разгружались во внутреннем дворе под пристальным вниманием дымящего папиросой сторожа, я миллион раз возблагодарил небеса, что наш «Шевроле» как и большинство грузовиков, был всего лишь однотонным. Мишка мне помогал, чтобы поскорее справиться с работой и успеть к ростовщику. До него мы добрались быстро. Тут пара кварталов от мебельного.
— Ты уверен, что он пойдёт навстречу? — напряжённо поинтересовался друг, когда я уже вылезал из кабины.
— Во всяком случае, лучшей кандидатуры я не знаю. Моему отцу он не отказал, когда мы только перебрались сюда. Он дал первый займ, который папа выплатил.
Я захлопнул дверцу.
— Можно и потише, — проворчали мне в спину.
Поднявшись по ступеням аптеки, подёргал дверь. Заперто, но внутри ещё горит свет. Позвонил в колокольчик.
— Мы уже закрыты! — приглушённо донеслось из дома.
— Я не за лекарствами. Меня зовут Алексей Соколов. Должно быть, Вы помните моего отца, Ивана Андреевича? Соломон Михайлович, я по делу.
Спустя минуту тишины, когда я уже было отчаялся, дверь всё-таки отворилась. На пороге возник сухощавый пожилой мужчина в пенсне с приличной оправой. Он осмотрел меня цепким взглядом и отошёл в сторону, приглашая войти:
— Проходите, молодой человек.
Я зашёл внутрь с замиранием сердца. Внутренняя «жаба» удовлетворённо крякнула. Аптека представляла собою небольшое помещение с деревянными витринами. Некоторые были накрыты стеклом. Шкафчики с красивой резьбой вдоль стены. Кассовый аппарат с массой ручек и кнопок. В углу стоял металлический шкаф для дезинфекции инструментов.
Хозяин затворил дверь, провернул ключ и оставил его в скважине. Повернулся, стёкла на глазах блеснули, и мягкий голос вкрадчиво поинтересовался:
— Я надеюсь, у Вас действительно важное дело в столь поздний час.
Я обернулся:
— Прошу прощения за беспокойство. Если бы я знал, что Вы закрыты — я бы не рискнул Вас тревожить, и пришёл завтра. Меня ввели в заблуждение, сказав, что Вы ещё работаете.
Соломон усмехнулся и произнёс:
— Хорошие манеры — это прекрасно. Сейчас это редкость. Далеко пойдёте, юноша. Однако Ваш отец должен знать часы моей работы, и подумать об этом, прежде чем посылать Вас. Передайте ему это, пожалуйста.
— Скажу прямо, Соломон Михайлович, я здесь по собственной воле. Моего отца уже нет в живых.
Аптекарь склонил голову, изобразив грусть, и кивнул:
— Примите мои соболезнования. Тогда давайте перейдём к Вашему…эм, делу.
— Спасибо. Скажу прямо, отец погиб три месяца назад, когда тушил пожар в своей лавке. Сейчас нашей семье нужны деньги, чтобы расплатиться по долгам, в связи с этой ситуацией. Я знаю, что когда мы только приехали в Америку, отец обращался к Вам за помощью. И расплатился в срок. Поэтому я решил, что самое разумное — тоже обратиться к Вам.
 
Собеседник достал платок из нагрудного кармана халата, снял пенсне и задумчиво принялся его протирать:
— Присядьте, Алексей.
Я огляделся, нашёл стул около прилавка и расположился на нём, испытующе смотря на собеседника.
— Позвольте спросить, почему я должен быть уверен, что Вы вернёте мои деньги в срок?
— Ну Вы же сами сказали, что я далеко пойду, — я как можно мягче и с улыбкой констатировал факт, — Тем более, мой отец Вас не подвёл. Поэтому мне будет стыдно обмануть Вас. И вряд ли другие Ваши знакомые дадут мне после этого в долг.
— Стыд в карман не положишь, — строго заметил Соломон и добавил, — И мои слова — не более чем комплимент Вам. Так сказать, доброе начало знакомства.
— С этой доброй ноты может начаться и доброе сотрудничество, Соломон Михайлович, — парировал я, переходя на серьёзный и убедительный тон.
— И какого же рода сотрудничество мне можете предложить ВЫ? — удивился ростовщик.
— Я планирую открыть скромный бизнес, а затем развить его, — и Вы могли бы сбывать свой товар быстрее, — я будто бы невзначай махнул в сторону шкафчиков. В одном из них стояли бутылки, среди которых был и спирт и «лечебное вино» — довольно распространённый товар в аптеках того времени.
— О, вот как! — поднял брови Соломон и с усмешкой парировал, — Но тогда я подозреваю, что смогу получить деньги не ранее, чем через три с половиной месяца!
Хитрый жук. Небось, и сам уже затаривает запасы спирта и «лечебного вина». Во времена сухого закона многие аптекари очень круто наварились на продаже спиртосодержащих товаров. Или ингредиентов для собственного производства. Винные концентраты даже официально отпускали покупателям брусками. Поэтому мой потенциальный кредитор прекрасно понимает, какую схему я хочу провернуть.
— Возможно, и раньше, Соломон Михайлович. Я очень не люблю долги. Когда беру в долг, я сплю, а он мне снится, — кстати, здесь я ни капли не покривил душой. Даже в своей «прошлой» жизни ненавидел долги или кредиты всеми фибрами души.
— И сколько же Вы хотите, молодой человек?
— Двести долларов, — развёл руками, будто прошу о мелочи.
— Двести? — задумался аптекарь, — Я могу дать только сто пятьдесят. С условием, что Вы возвратите их мне в течение ровно тридцати дней. Моя ставка — пятьдесят ещё сверху. Если же Вы запоздаете и вернёте их после Нового года, то нужно будет уплатить не пятьдесят, а сто сверху, А дальше — пеня в размере двадцати процентов каждую неделю. И ещё, я должен знать — кто будет Вашим поручителем, — твёрдо назвал свои условия Соломон.
Понятно. Намекает, что чем ближе к семнадцатому января — дню, когда заработает Сухой закон, тем больше будет стоимость продаваемого мною виски. А значит, и навариться ростовщик тоже хочет сильнее. Логично. Аптекарь думает, что раз я беру такую небольшую для бутлегерства сумму, то и выхлоп у меня будет как у рядового поставщика какого-нибудь захудалого спикизи — подпольного бара. Только он не в курсе моих планов…
— Позвольте полюбопытствовать, Соломон Михайлович, почему сто пятьдесят? Неужели для Вас в данном вопросе есть какая-то разница? — вежливо поинтересовался я.
— Вы хорошо говорите, Алексей, у Вас явно было неплохое образование. И поэтому я надеюсь, Вы меня поймёте как цивилизованный и воспитанный человек. У меня есть определённые принципы. Считайте, что в моей голове существует ранжир, по которому я делю людей на предмет финансовой надёжности. Я учитываю Ваш возраст. Смею предположить, что догадываюсь о размере заработка. Поэтому, сто пятьдесят — это предел для Вас. Поверьте, это верхняя граница возможного… — мягко проговорил аптекарь.
Что ж. И то хлеб. Я, конечно, очень надеялся на большее и теперь придётся идти по более бюджетному варианту. Однако и на этот случай у меня были мысли.
— Я Вас понял, Соломон Михайлович. По рукам! — кивнул я.
— Кто будет Вашим поручителем?
— Снаружи меня ждёт друг. Я думаю, он согласится им стать.