Ведро, тряпка и немного криминала (СИ)
— Здравствуйте, — вид у него какой-то больной и невыспавшийся, под глазами уютно расположились вместительные мешки (и, судя по виду, они здесь надолго), а шелушащиеся, облезшие губы он сжал очень странно, будто бы держит что-то во рту. Наверно, это мои извинения. — Как вы себя чувствуете?
— Спасибо, прекрасно, — вежливо отвечаю я. Нельзя сказать, что так сильно грешу против истины — для человека, в которого ткнули ножом, мне действительно поразительно хорошо. Вот и ругай после этого отечественную медицину! Впрочем, наверное, это зависит от лечащего врача. К совсем молодому парню со «Скорой» у меня, например, до сих пор есть претензии…
Физик открывает рот, потом, так ничего не сказав, решительно захлопывает его с таким зловещим зубовным лязгом, что две из трех моих соседок многозначительно переглядываются (что делает последняя, я не вижу, потому, что ракурс неудобный). Физик не обращает на дам никакого внимания: внимательно разглядывает меня, останавливает взгляд на тумбочке, некоторое время задумчиво созерцает пакет с мандаринами. Слегка морщит лоб. Шевелит бровями. Чуть-чуть приоткрывает рот и снова его закрывает.
Сначала я с интересом наблюдаю за этой пантомимой, периодически подхихикивая в особо драматических местах, потом спектакль как-то надоедает:
— Берите, если хотите.
Кто знает, может, он их полгода не видел? Кто знает, на что физик тратит свою зарплату — может, она целиком уходит на обольщение Людмилы-Литературы.
Физик удивленно поднимает глаза:
— А…ах да… — берет с тумбочки мандарин и принимается его ковырять. Ногтями. Ладно бы просто чистил, а тут и действия какие-то импульсивные, и взгляд у него уж больно отрешенный. Не похоже это на привычного нам Валентина Павловича. Не похоже!
Все же наблюдение за этим загадочным субъектом не доставляет мне ни малейшего удовольствия. С этим надо что-то делать.
— Кхм… вы что-то хотели?
Физик заметно вздрагивает… и тут же почему-то немного ссутуливается:
— Нет, ничего… выздоравливайте. До свидания.
Какие, к черту, свидания могут быть с этим типом?!
— Угу, — не реагировать вроде не вежливо, «до свидания» я ему точно никогда не скажу (чтобы не накликать), да и «прощайте», боюсь, прозвучит с надеждой.
Впрочем, физик вполне удовлетворяется нейтральным «угу», отворачивается и уходит. Полурастерзанный мандарин он, кстати, уносит с собой.
Я сказала «уходит»? Не тут-то было! Стоит посетителю пройти примерно половину пути, как дверь как-то нерешительно приоткрывается, после чего в палате появляется Катька. А я уж настроилась почитать, мандаринов поесть… растянуть бы все эти визиты дня на три, на четыре, а то утомляет общаться с таким большим количеством сочувствующих сразу.
Физик вполне дружелюбно (ну, насколько вообще возможно для этого типа) здоровается с Катериной, после чего та проходит ко мне, а гадкий Валентин Павлович (уж мне-то прекрасно видно!) провожает ее подозрительным взглядом, после чего наконец-то хлопает дверью. О, чудо, какой же прекрасный звук! Вот интересно, зачем этот тип приходил? Утащил мандарин, один вред от него…
— Привет! — улыбается Катька. Ну вот, в кое-то веки она выглядит довольной, пришла ко мне как на свидание, даже накрасилась. Под белым больничным халатом явно просматривается ее шаль, из-за чего подруга выглядит толще. Ей-богу, ей это только идет, а то обычно скелет скелетом, хоть анатомию изучай.
Осмотрев палату цепким взглядом, Катерина с размаху плюхается ко мне на кровать и начинает пересказывать последние сплетни. Интересно, она до сих пор восседает на «контрольно-пропускном пункте»? Ей-богу, сидячая работа очень странно на нее действует.
— Школа гудит, — в числе прочего щебечет Катька. — Кое-кто говорит, что «это учебное заведение стало чересчур криминальным». Сперва этот несчастный ребенок, — подруга передергивает плечами, зуб даю, она совершенно не помнит, как же его зовут. — Потом Галька и Павлыч, и вот теперь на тебя напали, — ее глаза странно сверкают, — ты видела, кто?
Опять! Сколько можно допрашивать? Сначала Хучик (хотя ему-то это положено), потом директор, сопалатницы, Катька! И все они делают вид, будто им интересно.
— Уф-ф-ф… — демонстративно откидываюсь на подушку и прикрываю глаза. — Надоели. Не знаю, два колдыря. А ка-ак от них воняло, это капец! Составили фоторобот, но, думаю, толку нет, на улице было темно, и я, в основном, их чуяла, а не видела.
Катька косится на меня исподлобья — не верит — но послушно переводит тему:
— Когда ты не пришла на работу, я, конечно же, сразу почувствовала неладное… — Катька поднимает глаза к потолку. Угу-угу. Знаем мы ее экстрасенсорные способности. — И не зря. После обеда в школу приперлись менты, вот тут-то мы и узнали, почем пирожки по четыре копейки, — еще одно Катькино выражение, которое я понимаю не до конца. — Один из них, такой толстый, все время расспрашивал, не замечали ли мы за тобой чего-нибудь странного.
Ого! Интересно. Поправляю подушку, незаметно оглядываюсь по сторонам — мои сопалатницы не сказать чтобы не прислушиваются, но особого интереса не проявляют. Дашка читает, а Людка с Надеждой Геннадьевной устроились на одной кровати и играют в нарды.
— И что вы сказали?
Нет, я вполне представляю, что могли рассказать про меня директор, дражайший физик, и Катька — чистую, пусть и немного подкорректированную их собственным мнением правду — но все-таки хочется знать, как мое поведение выглядит со стороны.
— Давай-давай, говори, интересно, что вы там про меня наболтали.
Катька забавно морщит нос и неуверенно произносит:
— Не знаю, что там сказал Борис Семенович, но я… ну, сама понимаешь, полиция, не хухры-мухры…
Катерина выглядит виноватой, смущенно теребит белый халат, да еще и эти «хухры-мухры» непонятные. Похоже, что дело нечисто.
— Давай уже, говори.
— Ты всю неделю вела себя очень странно, бродила по школе, листала журналы, носилась с какой-то бумажкой, а каждую перемену бежала на последний этаж, — скороговоркой произносит подруга, после чего с надеждой переводит взгляд на меня. Ну точно кошечка у тарелки с едой, только моя Маркизка обычно не просит, она нагло требует.
Закрываю глаза и радостно улыбаюсь:
— Ну, ладно… могла бы сказать, что я всю неделю хожу с окровавленными руками, а в школе опять пропадают ученики.
— Пф, ладно тебе, — ухмыляется Катька. — А я вот тебе почитать принесла.
Подруга извлекает из сумочки толстую черную книгу с брутальным мужиком на форзаце. У мужчины короткая стрижка, большой пистолет и кривая ухмылка, в больших голубых глазах ясно читается что-то непонятное (ну, в смысле ЧТО-ТО там есть, а что же это конкретно — не ясно), черно-белый смокинг подчеркивает гипертрофированную мускулатуру, вокруг раскиданы карты. Так-так, кто же автор? Ян Флеминг. Ого! По правде сказать, я не слишком люблю Джеймса Бонда, но приятно, приятно…
— Спасибо, Кать! Здорово! Почитаю. А что там у вас еще?
— Кхм, — Катька ерзает на кровати, черты ее худенького лица как-то заостряются, в глазах появляется и тут же угасает мистический блеск. Похоже, что новость не из приятных: подруга питает к таким странную слабость. — Кхм. Кхм. Вчера вот Гальку похоронили. Народу пришло… ужасно. А книга, кстати, ее. Ну, была… два года назад подарила на день рожденья, но я же такое не люблю, сама знаешь.
Отлично, теперь у меня в палате есть книга покойной. Насколько я знаю, держать при себе вещи трупов — плохая примета. Отдать назад, что ли?
Да нет, теперь книга Катькина… она у нас, в принципе, к чтению равнодушна, может пролистать любовный роман, если совсем делать нечего, ну а произведения других жанров и в руки не берет. Уверена, что она ее даже не открывала… как, впрочем, и Галька. Она тоже не относится…не относилась к любителям Джеймса Бонда, так что Флеминга, думаю, ей тоже кто-нибудь подарил. Какой-нибудь знакомый нелюбитель детективов. Уверена, рано или поздно книга вернется к нему в коллекцию, если цепочка не прервется на Катьке или на ком-то еще. Говорят, что подарки не передаривают, но и я в этом плане грешна. Подаренная Галиной книжонка про садоводство, к примеру, перекочевала к соседке уже через месяц. А что тут такого? Мне эта книга без надобности, а у нее дача…