Долг ведьмы (СИ)
Плоские, круглые, снабжённые множеством лапок-щёточек, похожие на жуков пылесосы, скользят по ковру. По креслам, столикам, стенам и подоконникам, летают разноцветные губки. Ночь — время мупов, отмывающих здание общежития до блеска, с маниакальной тщательностью. По ковровой дорожке катится пузырёк. На его стеклянных боках блестят отражения множества мелких светильников. Поворачивает к лестнице, прыгает по ступенькам, ведя меня за собой. Ниже, ниже, ещё ниже. Сердце всё сильнее сжимается от, внезапно-накатившей жути, от ожидания чего-то, что мне не понравится. Колени подрагивают, нутро сжимает холодная скользкая щупальца. Лестничные пролёты не освещаются, и густой, чёрный, словно угольная пыль, мрак, периодически вспарывается разрядами молний.
Пузырёк останавливается у неприметной, деревянной двери. Хмыкаю, удивляясь. Неужели за этой дверцей, наспех сколоченной из каких-то плохо струганых горбылей, может находится что-то стоящее внимания?
Открываю, захожу, нажимаю кнопку, вызывая кабину лифта, которая распахивается сразу, принимая меня в тёмное нутро. Продольная мигающая лампа, синие стены, единственная кнопка на панели управления. Нажимаю и лечу вниз, вниз, вниз. Тишина, запах железа и страдания. Почему мне кажется, что воняет чьей-то болью, страхом и отчаяньем? Да и могут ли пахнуть эмоции? Могут! За время обучения в академии, моё обоняние обострилось, и я, словно собака могу различить и запах страха, и дух страсти, и аромат радости. Различить и даже увидеть их цвет. Сегодня, к примеру, от Натабеллы, помимо перегара, разило кислотой ревности и уксусным духом обиды.
— Пребывание на Корхебели порой открывает в маге новые способности, — как-то сказала мне Олеся. — Некоторые их пугаются, некоторые начинают считать себя всесильными и пытаются бунтовать.
Эх! Нужно было рассказать Олеське. Авось, хватило бы нам этого пузырька на двоих. По крайней мере вдвоём не так страшно.
Замкнутое пространство и падение в неизвестность. Твою ж мать! Куда ты лезешь, Илонка? В чём ты хочешь разобраться? Ты знаешь, что у него есть девушка, чётко уяснила ваши отношение, а, вернее, их отсутствие, так чего тебе ещё нужно?
Шахта кажется бесконечной, к горлу подкатывает паника, сдавливает крепкой, железной рукой. Чем ниже, тем жарче. Не в само ли жерло ада несёт меня эта коробка? Сердце колотится так, что готово проломить грудину, по спине и лбу струиться пот. Не нужна мне никакая правда! Даже если и узнаю нечто ужасное о Молибдене, что я буду с этим делать? Какая же я дура!
Жму на квадратную, протёртую множеством пальцев кнопку. Наверх! В свой номер! А утром, я появлюсь на занятиях и буду учиться, как ни в чём ни бывало. И даже на индивидуальные уроки с куратором приду. Без восторгов, ожиданий, надежд. Просто стану выполнять его указания, словно идеальная кукла.
Кнопка не работает. Кабина по-прежнему несётся вниз. Лампа мигает ещё чаще, и наконец, гаснет совсем. В тот же миг кабина падает. Да уж, посадочка далеко не мягкая. Грубо распахиваются створки, и я оказываюсь в огромном зале, залитым ядовито-жёлтым свечением, исходящим от рук преподавателей, стоящих вокруг каменного стола овальной формы. Раскрытые ладони направлены вниз, на распростёртое, обнажённое женское тело. Тело моей однокурсницы Светланы Дорофеевой, беззвучно открывающей рот. Из носа тонкими струйками стекает кровь, в глазах боль и безумный, первобытный страх скорой смерти. Рядом с ней лежит пылесос — чёрный, глянцевый круг со множеством лапок-щёточек. Губы преподавателей шевелятся, наверняка, бормочут что-то зубодробительное, так как прочесть по губам я не могу. Зима, Милевская, Крабич, какая-то седая низенькая старушка и Молибден. Что они делают с несчастной женщиной? Может, лечат? Ведь меня тоже лечили магией? Но, почему тогда в подвале, а не в целительской?
Мозг лихорадочно пытается найти оправдание пугающему действу, не желает вешать на любимого человека ярмо мучителя. Да, Данила может быть жестоким, однако, его жестокость, как ни крути, справедлива. Но в чём провинилась Света? Глупая душа скулит от разочарования и ужаса.
Мышцы Светланы натягиваются, ноги и руки сводит болезненной судорогой. Залитые слезами глаза вылезают из орбит, рот искривляется в болезненном оскале.
Меня колотит, словно в лихорадке, хотя в помещении жарко, как в аду. Хочу сбежать, малодушно, по-детски, спрятаться, зарыться головой в подушку, чтобы утром внушить себе, что всё увиденное — сон. Гадкий, отвратительный кошмар, приветик от расшатанной психики. Но я стою и смотрю, не в силах даже закрыть глаза. Смотрю, как Светлана содрогается, пятки и темя упираются в поверхность стола, а всё остальное тело изгибается дугой и, спустя несколько секунд, обмякает. Но перед этим, изо рта женщины вырывается синеватое облачко и втекает в поверхность пылесоса. Что это? Душа? Да, скорее всего. Они одушевляют предметы. Улучшают, делают неживое живым.
Пячусь назад, но иду не к выходу, а в другой зал, откуда отчётливо, до слёз, до рвотных позывов разит болью и ужасом.
В прозрачных пеналах, заполненных лёгкой голубоватой дымкой, словно в гробах, неподвижно лежат люди, женщины и мужчины, молодые и в возрасте. Среди множества лиц я узнаю и холёное, надменное лицо Змеи. Они неподвижны, но живы. Сомкнутые веки, расслабленные мимические мышцы, грудь поднимается едва-едва. Сырьё, для изготовления мупов! Вот почему, Олеся так трепетно относится к магически-улучшенным предметам! И вот к чему утром была обронена Крабичем фраза о новом пылесосе. Светы больше нет, есть теперь чёрный круглый жучок, глотающий пыль день изо дня. Обладает ли душа памятью? Будет ли пылесос знать, что был когда-то Светой, имел троих детей и завивал волосы на старомодные пластиковые бигуди? Однако смрадный запах страданий доносится не от гробов. Им разит от клеток, расположенных у дальней стены комнаты. В них, всхлипывая и ёжась сидят обнажённые люди, двое мужчин и одна немолодая женщина. Кажется, неделю назад я видела их в числе студентов. Что с ними произошло? Не сдали зачёт? Нагрубили кому-то из преподов? Женщина резко дёргает головой, упирается в меня остекленевшим, ничего не выражающим взглядом, раскрывает рот в беззвучном крике. Иду дальше, в чернеющий зев следующей комнаты, а переступив её порог распахиваю рот в удивлении. Гараж, огромный, освещённый лишь маленькой мигающей лампочкой на потолке, наполненный машинами разных цветов и размеров. Юркие гоночные и тяжеловесные вездеходные, мини-автобусы и грузовики, все неживые, молчаливые, ждущие своего часа. В каждую из них рано или поздно отправится душа несостоявшегося студента. Вот он тайный секрет железных коней! Секрет любого транспортного средства, от мопеда до самолёта.
Делаю шаг назад, затем второй и третий. А потом, развернувшись спиной к голым людям и прозрачным капсулам, ухожу, как можно быстрее, проклиная неповоротливую ногу.
Кажется, что я ковыляю слишком медленно, что меня вот-вот обнаружат. Живот скручивает болью, лёгким не хватает воздуха. Нога тяжелеет с каждой секундой. Лифт близко, так близко, что можно рукой дотянуться, однако, я никак не могу дойти. Шаг, ещё шаг. Ноги подкашиваются, обессиленно сажусь возле кабинки, припадаю щекой к холодному железу дверцы, перевожу дух. Затем, встаю, изо всех сил жму на проклятую кнопку, а когда створки распахиваются, вваливаюсь внутрь. Наверх! Немедленно наверх!
Немая душная ночь кажется вечностью. Я, то забываюсь тревожным, тяжёлым болезненным сном, то просыпаюсь, сажусь в кровати, оглядываю комнату и вновь опускаю голову на мокрую от пота подушку.
— Итак, вы- студенты первого курса факультета прикладной магии магической академии. А я-куратор вашей группы, ваш царь и бог, решающий кому из вас жить, кому умереть, а кому остаться калекой или уродом. По сему, уважаемые студенты, искренне советую вам беспрекословно меня слушаться и ловить каждое моё слово.
Вот он — настоящий Данила Молибден. А вся его солнечность, мягкость — романтическая чушь, мною самой и придуманная. И такой Крокодил — безжалостный, жестокий монстр, мне не нужен. Не нужен и этот проклятый остров с лазурными пляжами, живописными закатами, чирикающими птахами и тёплыми ласковыми ветрами. Домой! Немедленно домой! В пузырьке ещё осталось несколько капель зелья, и, возможно, этого количества хватит на то, чтобы следующей ночью, оглушить и меня и Анатолия.