Долг ведьмы (СИ)
С каждым её словом на душе становится всё гаже и гаже. По телу волнами прокатывается слабость вперемешку с отчаянием. Левое веко подёргивается, холодеют кончики пальцев.
— Прекрати, — уговариваю себя. — Объяснишь ситуацию, как это было в школе и училище, не зверь же она в конце концов? Подумаешь, пять минут позора под брезгливой насмешкой красивых холодных глаз!
— Итак… Бегом марш!
Шеренга неуклюже, смущённо смеясь и кряхтя бежит по дорожке.
— Учитель Милевская, — обращаюсь я, ненавидя себя за жалкие, молящие нотки в голосе и противную дрожь. — У меня больная нога, я не могу…
Тонкие брови красавицы взлетают вверх, розовые блестящие губы растягиваются в жестокой, какой-то издевательской улыбке.
— Дорогуша, — звенят, искрятся льдинки её голоса. — Кажется, ты что-то путаешь, милая.
От вкрадчивой, нарочитой ласки в животе набухает тугой, холодный комок, а по венам бежит ледяная вода.
— У нас здесь не дом инвалидов, а магическая академия. Здесь учатся, сдают зачёты, экзамены. Никто не станет тебя жалеть. Бегом марш!
— Я просто не сдам норматива! — выкрикиваю, запоздало, ругая себя за высокий тон и, выступившие на глазах слёзы. Ещё реветь перед этой змеёй не хватало!
— Значит, тебе не повезло, — усмешка кривая, равнодушная, отстранённая. — Бегом марш!
И я бегу, вернее, плетусь, с отчаянием глядя в спины бегущих однокурсников. Впереди, удаляясь всё стремительнее, мелькает прямая спина Валерии, обтянутая голубой тканью спортивной кофты. Хвост прыгает вверх-вниз, в такт её движениям. А я, волоча за собой налитую свинцом ногу, задыхаясь и едва справляясь с головокружением и слабостью, тащусь, далеко позади.
— Прыжки в высоту! — командует физручка, и в воздухе вспыхивает ярко-зелёная, светящаяся линия.
Милевская, каким-то чудом оказавшаяся во главе шеренги, прыгает первой. Чёрной стрелой взвивается ввысь, перелетает через барьер и плавно опускается на другой стороне, вызывая восхищённые вздохи студентов.
Лидия, охая прыгает, но неуклюже, как старая каракатица. Растягивается на земле, разбросав ноги и руки. Станислав перемахивает легко, словно делает это постоянно, за ним с такой же лёгкостью перескакивают Светлана, Анна и Милана. Пузатый чиновник, отдуваясь и матерясь сквозь зубы, трясёт пузом, перекидывает одну ногу, и просто сползает вниз. Я же, до линии так и не доползаю. Барьер раствояется в воздухе, и группа бежит дальше.
Каждый шаг даётся теперь с трудом. Звенит в голове, перед глазами мечутся чёрные мушки и нестерпимо колет в левом боку. Во рту сухо от жажды, затылок и спину печёт. Мысли склеиваются, сминаются в один липкий, вязкий комок. Воздух твёрд, неподвижен, слишком горяч, слишком тяжёл.
— Прыжки в длину! Кто не допрыгнет, тому всего-навсего опалит ногу.
Посреди беговой дорожки возникает полоска пламени. Языки нетерпеливо пляшут, трещат, словно предвкушая весёлую охоту за ногами незадачливых студентов.
Обречённо смотрю на то, как группа перелетает через барьер. Кто-то с разбега, кто-то стартует сразу. Но, оказавшись по другую сторону огня, обнимаются, поздравляя друг друга.
Одна, как всегда одна со своей болезнью, со своими проблемами. И если раньше рядом была сестра, которая, хоть и не любила слушать о моих бедах, требуя прекратить нытьё, но хотя бы, я знала, что она у меня есть, и мне становилось легче. А сейчас — полное, беспросветное одиночество, совершенный, неопровержимый крах.
И вновь, барьер исчезает, и группа продолжает бег.
Дальше, однокурсники проползают насквозь какую-то трубу, уворачиваются от летящих в них светящихся шаров, скачут по выпирающим кочкам из сотворённого Милевской болота. Наконец, эта пытка унижением заканчивается. Физручка свистит в, совершенно обыкновенный свисток, требуя построиться.
Разбитая, вспотевшая, отупевшая от бессильной ярости, обиды и ощущения провала стою в шеренге среди однокурсников, весёлых, усталых, успевших сдружиться. Смешки, подшучивания, пьяная радость.
— Вы не справились с заданиями! — лёд в голосе Милевской ощетинивается острыми краями, твердеет. Смех резко исходит на нет. В воздухе висит напряжённое молчание. Лишь резкие крики птиц, разрывают полог тишины, да натужное дыхание чиновника.
— Как это? — взвизгивает Валерия, сбрасывая со лба, прилипшую к потному лицу белую прядку. — Мы всё выполнили.
— Разве вам не объяснили, кто вы, и где находитесь? Солдаты и находитесь на военной базе. После обучения вас начнут отправлять на задания, которые вы будете выполнять не только в одиночку, но и группами. Бросить товарища, оставив его на вражеской территории, всё равно, что провалить всю операцию. И вы это сделали. Провалили!
— Она калека, нам её надо было на руках тащить? — Милана приходит в неподдельную ярость. Красивое лицо девушки багровеет от гнева, изо рта выскакивает ниточка слюны. Все остальные согласно гудят, однако, открыто вступать в спор боятся.
— А это уже ваши проблемы, не мои. На руках, на спине, пинками. Мне глубоко плевать. Я поставила задачу, а выполнять её вам. Наказание всей группе. На вас надеты прекрасные спортивные костюмы, благодаря которым, учитель может легко управлять вашим телом. Давайте испытаем их.
Натабелла выставляет перед собой руки, принимается сжимать и разжимать кулаки, и, какое-то время, мы смотрим на это действо с недоумением. Кто-то даже начинает слегка подхихикивать, кто-то, с нарочитым удивлением шептаться. Однако веселье группы не продлилось и двух минут. Вскоре, как по команде раздаются стоны, и студенты, включая меня, пригибаются к земле, от ослепительной, всеобъемлющей, резкой боли, словно в вены впрыснули серной кислоты, а мышцы и кости выкрутила чья-то злая, но весьма крепкая рука. Сквозь завесу боли и непонимания происходящего, доносится голос физручки.
— И так будет всегда, как только вы решитесь открыть свои вонючие рты, чтобы возразить мне либо другому преподавателю.
Хриплые мольбы о пощаде, унизительные заверения в послушании, стоны. Боже! Это неправильно. Бесчеловечно! Такого быть не должно. А ведь это только первый урок, а будет и второй, и третий, и несколько лет обучение, а потом жизнь и работа на острове. Вот только дотяну ли я до выпускного?
— А теперь! — командует Милевская, в тот же момент боль отпускает, и дыхание перехватывает от внезапно нахлынувшей эйфории. — Два штрафных круга по стадиону! Бегом марш!
Глава 6
Надо ли говорить, что в раздевалке, после урока физкультуры я появляюсь позже всех, и вместо форменного платья, нахожу клочки бежевой ткани, разбросанные по всему помещению. Сумочка оказывается выпотрошенной, а всё её содержимое валяется рядом с перевёрнутым мусорным ведром, вперемешку с использованными тампонами, огрызками фруктов и рваными следками.
Женская половина группы с нарочитым спокойствием и показной озабоченностью стягивает с себя потные костюмы, расчёсывает волосы, кто-то уже плещется в душевой.
Я молча, стараясь ни на кого не глядеть, едва сдерживая бессильные слёзы ярости и обиды, наспех сдираю спортивный костюм и нижнее бельё, направляюсь туда, где хлещет по кафелю пола вода, и раздаётся мелодичное пение Валерии.
— Кто это сделал? — спрашиваю сразу же, как только оказываюсь в соседней кабинке. Водяные горячие капли смешиваются со слезами, а шум, по крайней мере, я на это надеюсь, маскирует дрожь моего голоса.
— А я откуда знаю? — фыркает красотка, брезгливо морща носик и поджимая пухлые розовые губки.
— И ты считаешь это нормальным?
Едва сдерживаюсь, чтобы не вцепиться в её белые, намокшие и отяжелевшие от воды космы. И, наверное, так бы и сделала, если бы не знала точно, кто победит в борьбе. Валерия сильнее, жилистее, у неё две здоровые руки и две здоровые ноги. А я? Растянусь на мокром полу, распластаюсь у её стройных ножек и даже самостоятельно подняться не смогу.
— Мне плевать, — выплёвывает красавица, размазывая душистый гель по, отливающей бронзой коже. — Обсуждать твои сраные шмотки я не собираюсь. Мне даже смотреть в твою сторону противно, убогая. Так что, закрой пасть и не смей со мной заговаривать, а то и без второй ноги останешься.