Пушкин и компания. Новые беседы любителей русского слова
Б. П.: Любимой ученицы, следовало бы добавить, Иван Никитич.
И. Т.: Да, пожалуй. Учеников и учениц у Гумилева было множество, он любил играть мэтра, называл себя синдиком Цеха поэтов. Одоевцеву считал лучшей своей ученицей. И так часто и настойчиво об этом говорил, что Корней Чуковский в шутку предложил плакат на Одоевцеву повесить с надписью: «Ученица Гумилева». Он научил ее тому стиховому жанру, к которому и сам тяготел, – балладе, сюжетному стихотворению, рассказу в стихах. Одна из ее баллад стала знаменитой – «Толченое стекло».
Б. П.: Ее даже Ахматова вспоминала, активно Одоевцеву не любившая.
И. Т.: Эта нелюбовь и резкие отзывы были связаны с мемуарами Одоевцевой, которые Ахматова могла прочитать в альманахе «Мосты» или в нью-йоркском «Новом Журнале». Она сочла их лживыми. Это, конечно, нельзя не упомянуть, но с непременным добавлением – о повышенно критическом отношении Ахматовой ко всему, что писалось о ней.
Б. П.: Да, Ахматова создавала о себе самый настоящий миф, об этом Александр Жолковский очень убедительно написал. Но вот это сразу же надо зафиксировать: Одоевцева – автор двухтомных мемуаров, написанных в эмиграции, «На берегах Невы» и «На берегах Сены». Это самое известное ее сочинение. Считавшееся до сей поры как бы ее пропуском в передние ряды русской литературы.
И. Т.: Вы хотите сказать, что это лучшее ее произведение?
Б. П.: По крайней мере, самое известное. И самое тиражное. Ведь Одоевцева в 1988 году вернулась из эмиграции на родину, в родной свой Петербург, и еще три года прожила в квартире на Невском проспекте. Родина встретила ее царским подарком – эти ее мемуары были напечатаны громадным тиражом; первый том – 125 тысяч экземпляров, второй – полмиллиона. В эмиграции такие тиражи и не снились.
И. Т.: Последние судороги советской издательской практики, сейчас такие тиражные пиршества невозможны.
Б. П.: Известно, что сейчас готовится научное издание мемуаров Одоевцевой, Олег Лекманов работает над ним. Жалуется в фейсбуке: 900 страниц корректуры со всем научным аппаратом.
И. Т.: Кстати, Лекманов в некоторых своих публикациях коснулся этого вопроса: почему Ахматова считала мемуары Одоевцевой лживыми и так ли это.
Б. П.: Я видел эту публикацию. Лекманов посчитал все высказывания Ахматовой, приведенные Одоевцевой. Их двадцать три, а неверным счел он только одно.
Но давайте все-таки о стихах Одоевцевой поговорим. Она еще в России в 1921 году успела выпустить сборник под названием «Двор чудес» со всеми ее балладами. «Толченое стекло» полностью читать не стоит, очень оно длинное. Вкратце: солдат продавал соль, подмешав к ней мелко истолченное стекло, и как все это плохо кончилось. Но вот концовку разве:
Семь кляч дощатых семь гробовВезут по мостовой,Поет хор бабьих голосовСлезливо: «Упокой».– Кого хоронишь, Константин?– Да Машу вот, сестру —В четверг вернулась с именинИ померла к утру.У Николая умер тесть,Клим помер и Фома,А что такое за болесть —Не приложу ума.Ущербная взошла луна,Солдат ложится спать,Как гроб тверда и холоднаДвуспальная кровать!И вдруг – иль это только сон? —Идет вороний поп,За ним огромных семь воронНесут стеклянный гроб.Вошли и встали по стенам,Сгустилась сразу мгла,«Брысь, нечисть! В жизни не продамТолченого стекла».Но поздно, замер стон у губ,Семь раз прокаркал поп.И семь ворон подняли трупИ положили в гроб.И отнесли его туда,Где семь кривых осинПитает мертвая водаЧернеющих трясин.И. Т.: Макабрическое сочинение!
Б. П.: Давайте еще одну балладу – она и покороче и вроде как повеселее. «Баллада об извозчике»:
К дому по Бассейной, шестьдесят,Подъезжает извозчик каждый день,Чтоб везти комиссара в комиссариат —Комиссару ходить лень.Извозчик заснул, извозчик ждет,И лошадь спит и жует,И оба ждут, и оба спят:Пора комиссару в комиссариат.На подъезд выходит комиссар Зон,К извозчику быстро подходит он,Уже не молод, еще не стар,На лице отвага, в глазах пожар —Вот каков собой комиссар.Он извозчика в бок и лошадь в бокИ сразу в пролетку скок.Извозчик дернет возжей,Лошадь дернет ногой,Извозчик крикнет: «Ну!»Лошадь поднимет ногу одну,Поставит на земь опять,Пролетка покатится вспять,Извозчик щелкнет кнутомИ двинется в путь с трудом.В пять часов извозчик едет домой,Лошадь трусит усталой рысцой,Сейчас он в чайной чаю попьет,Лошадь сена пока пожует.На дверях чайной – засовИ надпись: «Закрыто по случаю дров».Извозчик вздохнул: «Ух, чертов стул!»Почесал затылок и снова вздохнул.Голодный извозчик едет домой,Лошадь снова трусит усталой рысцой.Наутро подъехал он в пасмурный деньК дому по Бассейной, шестьдесят,Чтоб вести комиссара в комиссариат —Комиссару ходить лень.Извозчик уснул, извозчик ждет,И лошадь спит и жует,И оба ждут, и оба спят:Пора комиссару в комиссариат.На подъезд выходит комиссар Зон,К извозчику быстро подходит он,Извозчика в бок и лошадь в бокИ сразу в пролетку скок.Но извозчик не дернул возжей,Не дернула лошадь ногой.Извозчик не крикнул: «Ну!»Не подняла лошадь ногу одну,Извозчик не щелкнул кнутом,Не двинулись в путь с трудом.Комиссар вскричал: «Что за черт!Лошадь мертва, извозчик мертв!Теперь пешком мне придется бежать,На площадь Урицкого, пять».Небесной дорогой голубойИдет извозчик и лошадь ведет за собой.Подходят они к райским дверям:«Апостол Петр, отворите нам!»Раздался голос святого Петра:«А много вы сделали в жизни добра?»– «Мы возили комиссара в комиссариатКаждый день туда и назад,Голодали мы тысячу триста пять дней,Сжальтесь над лошадью бедной моей!Хорошо и спокойно у вас в раю,Впустите меня и лошадь мою!»Апостол Петр отпер дверь,На лошадь взглянул: «Ишь, тощий зверь!Ну, так и быть, полезай!»И вошли они в Божий рай.