Чудеса за третьей дверью (СИ)

— Нет, — Степан равнодушно махнул рукой. — Я намеревался повесить их в отеле, сделать его изюминкой. Мне подумалось, что поклонники творчества Мадлены Соваж, да и просто те, кто любят такие истории и загадки, будут приезжать сюда уже просто ради одних только картин. Но кроме этого они — часть шато, его истории. Из людей только вы и я знаем, насколько глубоко эти полотна соприкоснулись с самим духом этой земли.
— Да, — тихонько сказал Ника, любуясь одной из картин.
На этом полотне художница изобразила то ли очень раннее утро, то ли поздний вечер. В лесном овраге среди густых теней двигалась какая-то неясная, но, похоже, высокая фигура, то ли сутулая, то ли сильно согнувшаяся. Разобрать, кто именно это был, не представлялось возможным, и ни Дуфф, ни Руй не могли с уверенностью сказать, кого именно написала Мадлена Соваж. Домовой с сожалением заметил, что подобного он в окрестностях никогда не встречал, а гоблин заявил, что силуэт слишком неопределённый, и что это может с равным успехом быть фейри, дух или просто причудливой формы пенёк.
— Картины — часть наследства, поэтому у вас на них такие же права, — заметил Степан. Девушка нахмурилась и прикусила нижнюю губу. Серые глаза потемнели — он уже знал, что это означает у Ники подкатывающую вспышку гнева, которую она сейчас подавляла усилием воли.
— Нет, — решительно покачала она головой.
— Это глупо, — в свою очередь нахмурился Степан.
— Пусть. Я не возьму картины.
— Ника, это само по себе состояние. Вы сможете продолжить учёбу, открыть своё дело, путешествовать.
— Вы меня выгоняете? — спросила девушка, и мужчина с удивлением увидел, что гнев растаял без следа, а в глазах теперь поблёскивают слезы.
— В смысле — выгоняю? — оторопело переспросил он.
— Я понимаю, у вас свои планы насчёт шато, вы уже начали их претворять в жизнь, и это прекрасные планы, и я буду очень рада, если у вас всё получится, и… — Ника говорила быстро, словно боясь, что ей не хватит решимости сказать то, что нужно сказать, — …и я понимаю, что вас с этим имением и с фейри связывает нечто большее, чем просто право наследования. Не знаю, что, но я чувствую это. И вы, конечно, вправе запретить мне появляться в шато, я пойму, я не обижусь… — слезинки уже дрожали на ресницах.
— Ника, да что вы, в самом деле? — испуганно спросил Степан. — Я ничего подобного и в мыслях не имел! С чего вы так решили?
Она улыбнулась сквозь слезы, повела рукой, охватывая расставленные вокруг картины и внимательно наблюдающих за людьми гоблина и кота.
— Просто вы так сказали — учиться, открыть дело, путешествовать… Это всё замечательно, но только это всё не здесь. А здесь — что-то совсем другое, удивительное. Здесь настоящее волшебство, о котором мечтают многие люди, и к которому они никогда не смогут прикоснуться. А мне повезло — я прикоснулась, и…
В комнате на несколько секунд повисло неловкое молчание, которое внезапно нарушил Дуфф:
— Это, к слову, не всё наследство. Видели стол в библиотеке?
— Да, — растерянно повернулась к нему Ника.
— А то, что под столом?
— Я не обратила внимания. Какие-то пачки бумаг?
— Журналы. Подшивки модных журналов за тридцать лет. Они, конечно, стоят не так много, как картины, но тоже неплохой бонус.
— Я про них забыл, — признался Степан, взъерошивая волосы. — Столько всего произошло, что я совсем забыл про эти журналы. Да, они тоже что-то стоят, и это тоже часть наследства, безусловно. Мы перетащили их в библиотеку перед началом работ, и хотели проверить по сайтам аукционов, что именно можно выручить за такую коллекцию. Но, может, вы не захотите их продавать? — спросил он у девушки.
Ника насмешливо фыркнула.
— Вы шутите? Продайте их, и потратьте полученное на ремонт! И пусть картины остаются в шато! — она предостерегающе подняла палец, видя, что мужчина собрался снова начать возражать. — Даже не спорьте! Если вам так будет легче, считайте, что моя часть картин просто хранится в вашем отеле. Кому же мне доверить их, как не кузену? — улыбнулась девушка.
 
Компания спустилась вниз. Ника со Степаном занялись ужином, а Дуфф и кот отправились выгружать покупки из автомобиля. Но не прошло и получаса, как кот снова появился в кухне, шипением и помахиванием лапы призывая их немедленно следовать за собой.
Во дворе, возле главного входа, стоял Дуфф, и, запрокинув голову, смотрел в небо. Краем глаза заметив людей он, не говоря ни слова, махнул рукой, и торопливо скрылся в доме. Вслед за гоблином Степан, Ника и кот поднялись в мансарду, добрались до одного из окон, выходивших на главный фасад дома — и их глазам открылась удивительная картина.
Солнце только-только зашло — стоящий справа от Ники Руй с тихим вздохом сменил облик. Западный край небосвода заливали золотые краски заката, которые у самого горизонта переходили сначала в оранжевые, а затем в алые полосы. На небе не было ни облачка, но зато значительную его часть покрывали какие-то чёрные точки, словно рой гигантских мошек. На глазах изумлённых зрителей «мошки» составили на закатном фоне чёткий силуэт огромной птицы, которая парила, широко раскинув могучие крылья. Затем птица изогнулась, словно собираясь спикировать к земле, но едва она оказалась перевёрнутой вверх ногами, как птичий силуэт распался, превращаясь в восходящую спираль. Она, в свою очередь, растеклась каким-то невероятным перекрученным полотном, похожим на причудливые фигуры математических анимаций с компьютерных заставок.
Полотно быстро расползалось во все стороны, и уже через несколько секунд, казалось, заполнило весь небосвод, но немедленно свернулось в плотный тёмный шар кометы с извивающимися сполохами хвоста. Не теряя формы и плотности, шар взвился по плавной дуге, и в самой высокой точке своего полёта вдруг начал истончаться, вытягиваясь в веретено, а потом снова рассыпался тучей «мошки», которую причудливо пересекали во все стороны более тёмные полосы, словно инверсионные следы множества самолётов.
— Что это? — выдохнул поражённый Степан.
— Мурмурация, — сказал Руй. — Это птицы.
— Это скворцы, — подтвердил Дуфф. — Тысячи и тысячи скворцов. Весточка от Атти. Наши «гости» перешли реку.
  
Глава 19. Чайные ложечки
 
— Вряд ли они будут рисковать, — гоблин мельком посмотрел на окно, за которым уже сгустились сумерки.
Все четверо устроились в гостиной вокруг наполовину размотанной бобины упаковочного шпагата и открытого футляра со столовым серебром. На смущённое бормотание Степана о том, что и серебро — часть наследства, Ника только нервно хихикнула.
— Нас, возможно, сегодня или завтра не станет, а вы всё переживаете, что я посчитаю вас нечестным?
Вконец растерявшись, покрасневший Степан умолк. Ника сидела напротив него, время от времени поглядывая на мужчину и пряча в уголках губ улыбку. Руй, тихий и сосредоточенный, работал со страховочным тросом, который они сняли со снаряжения для кровельщиков. Домовой навязывал на трос чайные ложечки, бормоча какие-то заговоры над каждым узелком. Судя по одобрительному хмыканью гоблина, после манипуляций лютена узелки не должны были развязаться ни при каких условиях.
Ложечки они выбрали как самый компактный вариант — с ними самодельные кнуты должны были получиться более гибкими и подвижными. У входной двери, прислонённые к вешалке, стояли обе алебарды, перенесённые из «берлоги». На столе лежали три берберских кинжала из коллекции дяди Этьена.
Дуфф сразу заявил, что железо, хоть оно и неприятно для некоторых духов, всё же не так эффективно, как серебро. Вместе с тем каждый понимал, что использовать нужно любую возможность. По той же причине большой латунный гонг был теперь привязан к толстому брусу и вывешен за окно башни — Руй считал, что его звук вполне может доставить некоторые неудобства «гостям», к тому же это был хороший способ подать сигнал тревоги.
— Вряд ли они будут рисковать, — в который раз повторил Дуфф.
— Ты ведь говорил, нам нечего бояться до следующего новолуния? — спросил Степан. Гоблин кивнул.