Чудеса за третьей дверью (СИ)

— А как же те, что выли за рекой?
— Праздник весны, — наставительно произнёс гоблин, — это время добрых духов. До следующего новолуния нам нечего бояться. Кстати, может быть, заодно узнаем что-то о тех, кто выл. Шанс мизерный, но мы ведь ничего не теряем.
— А гномы точно не придут? — Степан с сомнением посмотрел в окно. — Нехорошо, если мы уйдём, а они явятся на стройку и останутся без еды. Уговор есть уговор.
— Точно. Ни сегодня, ни завтра их можно не ждать. Ни один фейри не станет работать в это священное для нас время.
* * *
— Эй, рыбак! — весело позвал Дуфф. Степан обернулся.
— Проверь-ка свою куртку, — посоветовал гоблин. Человек снял рюкзак, стянул куртку — и обнаружил, что кто-то приклеил на спину вырезанную из бумаги и раскрашенную рыбку.
— Твоя работа? — поинтересовался он у Дуффа.
— Нет. Честное слово!
Оба посмотрели на кота. Тот в широченной улыбке продемонстрировал клыки, а потом указал лапой на гоблина.
— Ну-ка, повернись, — попросил Степан. На спине Дуффа тоже обнаружилась бумажная рыбка. Кот довольно зашипел.
— И когда успел, хитрюга! — беззлобно прокомментировал гоблин, снимая рыбку.
— Я так понимаю, мы должны были в таком виде гулять весь день? — поинтересовался Степан. Кот кивнул.
— Интересно, а почему именно рыбка?
— Есть такая легенда, что то ли какой-то король, то ли римский папа, решил перенести празднование нового года с первого апреля на первое января. К праздничному столу подали, среди прочих блюд, огромную рыбину. А когда наступил апрель, главный повар решил пошутить, и сделал точно такую же рыбину, но только из теста — пирог с начинкой. Папа, или король, уж не знаю, кто там развлекался с календарём, шутку оценил, и так появилась апрельская рыбка. Кстати, на неё, помимо французов, претендуют ещё и итальянцы.
Спустя примерно час они уже перебирались через реку по узенькому мостику над шлюзом Сен-Эрве.
— Да уж, надо будет поскорее заказать велосипеды, — заметил Степан. — Прогулка замечательная, но на велосипеде было бы быстрее.
— Ага, а в лесу ты бы его тащил на себе, — возразил Дуфф.
— Кстати о лесе. Чего ради Старый Али шастает в рабочий в общем-то день по лесам?
— Так ведь Старый Али шастает вместе с хозяином. И это никого не должно заботить. Может, мы подыскиваем растения для сада.
— Надо бы тебе познакомиться с последними изменениями в законодательстве. Это у себя в Кебире мы можем свободно распоряжаться дарами леса. А на общественных землях нас в два счёта прищучат, если нарушим правила.
— Например? — они теперь шагали по асфальтированной дорожке вдоль берега реки, и гоблин время от времени останавливался, высматривая что-то в подлеске, тянущемся по левую руку от них.
— Разрешённые к заготовке виды, разрешённые объёмы… Мэтр Блеро мне любезно предоставил несколько распечаток на эту тему, чтобы я получил представление, какое на самом деле сокровище — собственный лес.
— Лес действительно сокровище, — согласился Дуфф, и, сойдя с дорожки, полез прямо в чащу. — Только вы, люди, и здесь умудрились всё задушить своими бумажками. Вместо того, чтобы прижать к ногтю жадных дельцов, которые ворочают миллионами и способны свести на корню лес ради своей наживы, вы устанавливаете правила, сколько штук грибов нищий старик может собрать для себя к ужину. По-моему, это свинство.
— По-моему тоже, — согласился Степан.
* * *
Дуфф предостерегающе поднял руку, и они остановились. Сначала человек ничего не услышал, но затем где-то вдалеке, невесомый и зыбкий, как весенний ветерок, стал различим задумчивый, плачущий голос флейты. Он то чуть нарастал, то почти затихал. Степан не знал мелодии, которую играл невидимый музыкант, но за этой музыкой хотелось идти, она манила обещанием каких-то неведомых далей и давних, ещё в детстве позабытых, мечтаний. Казалось, что сам лес, проснувшийся после зимней дрёмы, расправляет могучие плечи под ласковыми лучами солнца.
Гоблин довольно кивнул и указал куда-то вправо, хотя человек не смог бы с уверенностью сказать, откуда доносится мелодия. Они постояли ещё несколько минут, пока флейта не смолкла окончательно. Но едва все трое двинулись дальше, как с противоположной стороны, глубоко в чаще, послышался рокот, в котором Степан узнал барабан. К первому почти сразу присоединился второй, потом третий, ещё и ещё, и вдруг поверх ворчливо переговаривающихся барабанов взвились высокие, даже немного писклявые, звуки.
 
— Волынка. И бомбарда, — пояснил Дуфф.
— А бомбарда это что?
— Что-то вроде дудочки. О, а вот и виола!
В дикую, яростную, но в то же время очень ритмичную мелодию, вплёлся новый звук, похожий на грубоватый голос простуженной скрипки.
— Ну, Руй, твой выход, — сказал гоблин, и кот скрылся в зарослях.
— Это не опасно для него? — спросил Степан.
— Нет. Лесной народ диковат, но не причинит вреда лютену. Гоблину тоже, но для такого визита мне бы следовало сначала сменить костюм. А вот тебе к ним соваться незачем.
— Они вредят людям?
— Избегают вас.
— А есть причина?
— Была, — вздохнул гоблин. — Сперва друиды, считавшие себя сильнее и умнее. Надо сказать, не без оснований — их слово некоторых из фейри могло согнуть в бараний рог. А трудно говорить с кем-то на равных и уважительно, когда ты согнут в бараний рог. Потом пришли христианские священники, и их слово было ничуть не слабее. Да ещё добавились колокола. Есть фейри и духи, которые не переносят колокольный звон. К тому же приходило всё больше лесорубов, углежогов, крестьян. Леса начали отступать, а тех, кто в них жил, становилось всё меньше и меньше.
Зашуршали прошлогодние папоротники, и к ним вернулся Руй. На голове у кота был маленький веночек из синих цветов пролески. Зелёные глаза возбуждённо горели.
— Ну вот, полюбуйтесь, — усмехнулся гоблин. — Много их?
Кот кивнул.
— Замечательно, — Дуфф потянул носом воздух, с прищуром прикинул направление, где на поляне играли музыканты — и взял заметно левее. — Не будем мешать веселью.
* * *
Домой они возвращались уже в сумерках, так что часть пути Руй проделал в обычном облике, бережно спрятав полученный от дриады веночек в карман своей куртки. За день они наткнулись ещё на три полянки, где веселился лесной народ, отмечая начало нового года. Всякий раз Руй отправлялся на разведку, но — как он рассказал, едва снова смог говорить — только первое сборище было действительно большим. На остальных плясали совсем маленькие компании.
Тем не менее, Дуфф остался очень доволен их экспедицией. Степан же не знал, что и думать. Он вдруг понял, что удивительно быстро привык к домовому, гоблину и гномам. Даже русалка в пруду теперь казалась чем-то вполне естественным. И хотя хозяин шато ощущал беспокойство из-за неизвестных любителей выть по ночам, он всё же не воспринимал их как непосредственную угрозу. Этот мир, открывшийся ему за последние дни, был относительно небольшим, по-своему уютным и в общем-то понятным.
Но вот за какие-то часы границы мира фейри внезапно раздвинулись, и рябь от камушка, брошенного в тихую воду пруда, превратилась в настоящие океанские волны. Степан невольно вздрагивал, представляя себе, насколько далеко могли зайти последствия его случайной царапины и измазанной в крови волчьей фигурки. Эльфы, фавны и дриады веселились на полянах, древний лес Кенекан возвращался к своей подлинной жизни — той, которую он знал ещё до прихода в эти края людей. И человек задавался вопросом, имеет ли он вообще право претендовать на место в этом изменившемся мире.
Руй, похоже, распознал сомнения Степана, потому что когда они добрались домой и позволили себе, прежде чем заняться ужином, ненадолго передохнуть у камина, домовой тихонько тронул человека за руку:
— Не терзайтесь, хозяин. Может быть, это было предначертано судьбой, и вы не могли бы ничего изменить, даже если б захотели. А может быть, и могли бы — но спросите себя, стали бы?
Степан мгновение-другое подумал, и с лёгкой улыбкой покачал головой: