Это лишь игра - 2 (СИ)

— Ну и в чем проблема? — пожал я плечами.
— Да как-то все равно нервно, знаешь… И так это не вовремя! Тут выборы на носу, сейчас такое внимание ко мне повышенное, а этот дурак… Ей-богу, с таким сыном врагов не нужно! Боюсь, что просочится…
— Конечно, просочится. Если уже не просочилось.
Леонтьев побледнел на глазах. И аж затрясся.
— Ну всё… это конец… Мои вообще-то мониторят, вроде пока ничего, но в любую минуту ведь может рвануть… Это ж будет конец… позорище… А, может, можно еще что-то сделать? Герман, ты же у меня голова, ну придумай что-нибудь, а? Подскажи…
— Запустите эту историю в массы первым, да и всё. Сыграйте на опережение. Расскажите вашу версию. Сделайте упор на ее репутацию.
— Самому? Рассказать об этом?
— Об этом все равно узнают. Вопрос, как и в каком свете. Даже если она потом попробует оспорить, то… — Я развел руками. — Prior tempore — potior jure. Кто явился первым, тот и прав. Да и в целом, общество легко в чем-то убедить, а вот переубедить гораздо сложнее.
— Ну да, да, ты прав. А если скормить журналистам не только про Славку, а еще будто она не первый раз так…
Не дослушав, я извинился и пошел к себе. Пару дней Леонтьев ко мне не лез, во всяком случае, с своим Славиком. А тут опять что-то понадобилось.
Приезжаю как раз к ужину.
— О, Герман, сынок, мы тебя уже заждались, — приподнимается из-за стола Леонтьев.
— Ага, так истосковались… брат… — ерничает Славик и тут же получает подзатыльник от отца.
— Заткнулся бы лучше, паршивец, — цедит он яростно, потом обращается ко мне с заискивающей улыбкой: — Что с дурака взять! Герман, я твою мысль, ну насчет огласки… кому надо передал, препоручил, чтобы всё сделали в лучшем виде. Всё уже готово, сам текст лично посмотрел, одобрил. Хорошо так написали, да… Девка эта пожалеет, что полезла, так ее продернули там! Сегодня выйдет, вчера должна была, но что-то там у них не получилось… бардак везде… Но сегодня точно, пообещали. И везде пустят, в хронике, на нашем официальном… по каналам в этом… как его телеграм… везде, в общем…
— Прекрасно, — киваю я.
— Но я все равно нервничаю… вдруг что не так пойдет… Еще дура эта, свидетельница, ну я говорил тогда… Подруга этой Орловой или кто она ей… В общем, упертая девица оказалась. Вчера с ней ребята побеседовали — не поняла. Сегодня снова наведались…
— А кто она? — без всякого интереса спрашиваю я, просто чтобы хоть что-то сказать.
— Да никто, — пожимает плечами Леонтьев. — Обычная девица. Студентка. Сирота. Никаких там у нее связей… никого, в общем. Третьякова Елена Сергеевна…
  
40. Герман
 
— Герман, с тобой все в порядке? — обеспокоенно спрашивает Леонтьев. — Герман… ты как? Что с тобой?
Я медленно возвращаюсь в реальность. Наверное, если бы сейчас прямо здесь вдруг случился взрыв, меня бы и то так не оглушило. Хотя он и случился, этот взрыв, только где-то внутри, под ребрами, разорвав и раздробив всё в крошево.
— Да, Герман, — поддакивает его жена. — Вы вдруг так страшно побледнели. Прямо жутко. Никогда не видела, чтобы так резко…
Спазм в горле, сковавший горло, потихоньку отпускает.
— Заболело где-то? — спрашивает она.
Я киваю.
— Да.
— Сердце? — сочувствует она.
Снова киваю и наконец выдыхаю.
— Уже прошло. Все нормально.
— Герман, ну сердце надо беречь. Обследуйтесь. Вы же такой молодой. Мальчик совсем.
— Непременно, — соглашаюсь я. — Спасибо.
— Да, с сердцем шутки плохи, — подхватывает Леонтьев. — Ты нас так не пугай. У меня, кстати, есть отличный кардиолог, надо будет ему позвонить…
— Да правда всё уже нормально, — спокойно говорю ему. — Не стоит внимания. Так о чем мы говорили?
— А! Да. Свидетельница эта. Третьякова, — сразу переключается Леонтьев.
Я слушаю его с абсолютно невозмутимым видом. Киваю, поддакиваю, задаю какие-то вопросы скучающим тоном. А у самого в голове апокалипсис. Мысли носятся вихрем, гудят, распирают. Лена. Лена, Леночка… Почему? Откуда? Как ты в этом всем оказалась замешана? Зачем? Неужели и тебя… тронули? И почему ничего не сказала мне? Ты же звонила… звонила как раз в тот вечер… Только ответила Вика, а я увидел твой звонок не сразу… Леонтьев сказал, приходили к тебе уже… И что они тебе сделали? Обидели? Напугали?
 
— … и главное, за душой у нее ничего. Голь перекатная. Парни ей внятно сказали — не обидим. Сумму предложили хорошую. Всего-то скажи, что ничего не видела, ничего не слышала, ничего не знаешь. Всё…
— Ее били? Угрожали ей? — спрашиваю ровно, а внутри всё замирает в эту секунду. Даже не дышу, ожидая его ответа.
— Да нет, что мы, звери, что ли? Там девчонка, соплей перешибешь. Там еще бабка была у неё старая. Откинулась бы со страху, тогда вообще проблем не оберешься. Нет. Просто попросили по-человечески, мол, пойди в полицию и скажи, что ничего не знаешь. А то ведь она там наговорила такого! Я же читал ее показания…
— Да гонит она! — влезает Славик.
— Цыц! — рявкает на него Леонтьев, гневно сверкнув взглядом. — Идиот…
— А в тот день… — обращаюсь теперь к Славику. — Тогда ее тоже… Что-то ей сделали? Обижали?
— Да нет. Я, если честно, плохо ее помню. Но я б и не стал. Зачем? Она ж меня не кидала, как эта шалава…
— Слава! — одергивает его мать.
— Ну а че, мам? Шалава она и есть.
— Не за столом же, — расстраивается она.
— А что, за столом… — гнет свое Славик, но слышит рык отца и замолкает. — Ладно. Короче, свидетельницу эту никто не трогал. Да там кого трогать? Там вообще такая фиалка. Я бы на такую и не… Хотя Нику вот она понравилась. Он там к ней немного подкатывал, но так… лайтово. Без рук. Она его послала и всё. И вообще почти сразу свалила. И какого хрена теперь вдруг вылезла?
— А вот такого, — злится Леонтьев, — что весь ваш концерт по телефону слышала.
На несколько секунд повисает тишина. Леонтьев прочищает горло и подытоживает:
— В общем, попросили ее просто отказаться от своих показаний. Следак, мол, в теме. Ну а мы отблагодарим. Ну, дали ей сроку один день. Завтра посмотрим, а если не согласится…
И в этот момент у меня начинает гудеть телефон. Леонтьев замолкает. Ждет, когда я отвечу. Смотрю на экран — Лена. Ну это просто ирония какая-то… Ни позже, ни раньше.
Сбрасываю звонок. Быстро прячу телефон в карман.
— Кто там? Не Вика, нет? — интересуется Леонтьев.
— Нет. А если не согласится, то что? — возвращаюсь я к больному вопросу.
Но Леонтьев разводит руками.
— По обстоятельствам. Ребята умеют быть убедительными…
Выдавливаю усмешку. Леонтьев тут же ведется.
— Сомневаешься? Зря-зря. Мои ребята и не таких пигалиц ломали…
В груди печет адски, но продолжаю невозмутимо:
— Игорь Юрьевич, убеждать надо уметь, не вынимая рук из карманов. Вы имейте в виду, что теперь, когда дело получит широкую огласку, следить будут не только за этой девушкой, но и за вами, и за всеми, кто хоть как-то причастен. Каждый ваш шаг, каждое ваше слово будут под пристальным вниманием. Ее, вас, Славика будут обсуждать. А теперь подумайте, что будет, если про ваших ребят и их методы станет вдруг известно?
— Ну… — замявшись, бормочет он. Но сдаваться не хочет: — Ну они же не дураки, при людях не станут…
Я ничего не отвечаю, просто смотрю на него молча. Он еще немного мнется, но сомнения берут верх.
— Ну да ты прав. Сейчас же все такие продвинутые, все всё кругом снимают, в туалет нельзя сходить спокойно… Ну а как тогда быть с ней?
— Никак.
— В смысле — никак? Что с ней делать-то?
— Пока ничего. Будете давить на нее или на ту девушку — об этом обязательно узнают. И тогда… ну вы и сами знаете, чем чревато возмущение масс.
— Ну это я понял, но потом-то как… — растерянно моргает Леонтьев.
— Посмотрим, — отвечаю расплывчато, но он сразу успокаивается.
— Ну, полагаюсь на тебя, Герман… Ты уж придумай, как незаметно нейтрализовать эту девицу. Чтоб к суду всё было в ажуре, да? Мне ведь сейчас что важно? Чтобы это всё закончилось как можно скорее. Выборы через два месяца. А надо, чтобы еще об этой истории успели забыть. Кокорин обещал со своей стороны, что всё по-быстрому сделают… А ты, значит, возьмешь ее на себя, да?