Ты – всё (СИ)

Раньше я бы вполне охотно подхватила это внушение. Но не сейчас.
– Ничего подобного, мам. Какой Олимп? Это просто один из четырех десятков филиалов автоконцерна.
За столом воцаряется тишина. Все ждут чего-то еще. Но я храню молчание.
Пока в разговор не включается дедушка:
– Сразу на полную ставку выходишь?
Его не могу игнорировать.
– Да. На полный рабочий день. С девяти до шести.
– Сложно не будет? У тебя ведь еще дипломный проект на шее.
Тут я ответить не успеваю.
– Молодая. Энергии много. Справится, – брякает папа тем самым менторским тоном, который мигом вызывает у меня желание занять оборонительную позицию.
Кто-то другой, скорее всего, ничего криминального в подобном не уличил бы. Но так уж получилось, что именно я после всех событий малейшее давление воспринимаю негативно.
Не просто замолкаю… Ухожу.
– Спасибо всем за поздравления и поддержку, – благодарю, поднимаясь из-за стола.
Никто меня, естественно, не останавливает. Научились относиться с пониманием.
Позже, когда я уже нахожусь в постели, мама приносит торт и чашку чая. Действует несмело. Словно боится, что я и этот жест восприму как пересечение моих личных границ. Приходится улыбнуться, чтобы шагнула с подносом дальше порога.
– Посидишь со мной? – прошу для самой себя неожиданно.
Это заставляет маму засиять.
– Конечно!
Устраивается на краешек кровати.
Я взбиваю соседнюю подушку и показываю, чтобы садилась рядом.
Поначалу молчим. Едим одной ложкой торт, потягиваем из общей чашки чай – опять же все с моей подачи. С необъяснимым трепетом бережем такие редкие и невыразимо теплые минуты близости.
А потом… Я нарушаю тишину. Добровольно.
– Там шикарно, мам, – отвечаю на шквал ее вопросов, потому как чувствую в том потребность. – У меня не то что голова закружилась… Я зашла и потерялась!
– Правда? – выдыхает с улыбкой.
В глазах слезы стоят. Настолько она тронута тем, что делюсь.
А у меня в голове вдруг всплывает наставление, которое дедушка выдал сразу после того, как я забрала из полиции написанное на Яна Нечаева якобы от моего имени заявление об изнасиловании.
– Мама есть мама. Она любит тебя, а ты – ее. Это одна из самых сильных связей на земле. Разговаривайте, находите общий язык, потому как… Придет время, когда ты будешь очень хотеть обратиться к ней… Ма-ма, – протянул он тогда с дрожью и глубоко тронувшим меня благоговением. – А обратиться будет не к кому, Юния.
С родителями он тоже переговоры вел. Могу предположить, что с ними действовал жестче.
– Это будто другой мир, – рассказываю маме сейчас. Передавая ложку, делаю небольшой глоток чая. И продолжаю: – Просторный, роскошный, сверкающий… Величественный, – не прерываюсь, даже когда Агния прокрадывается в комнату и плюхается между нашими ногами на живот. – Там даже воздух иной. Вдыхаешь и чувствуешь, как эта холодная масса раздувает легкие, словно паруса. Горизонта не видно. Кажется, что границ нет. Перспективы бездонные.
– А мужчины там какие? – толкает Агуся, подпирая ладонью щеку. – Есть красивые? Такие, чтобы прям в животе задрожало!
Эти реплики меня смущают, вызывая румянец. Но то, как выкатывает глаза наша мама, заставляет рассмеяться. Она, конечно, не комментирует, проявляя чудеса толерантности к любым высказываниям. Однако выглядит крайне ошарашенной.
– Один был ничего, – отвечаю, перенимая Агусино озорство. Оцениваю, конечно, не с позиции своих чувств. После Яна к мужчинам равнодушна. Просто представляю, как бы на того статного улыбаку в лифте посмотрела сестра. – Тебе бы точно понравился.
– Ну, опиши хоть! Я жажду подробностей!
Мне трудно сконцентрироваться на деталях. Когда напрягаю память, перед мысленным взором вдруг Нечаев возникает. Я прям вздрагиваю. Коротко мотаю головой, чтобы избавиться от этого морока. Но описать того мужчину все равно не получается. Приходится выдумывать, используя не самые удачные обороты, только бы не напоминал даже отдаленно Яна.
– Стильная лысина, кустистые брови… – по мере того, как перечисляю, Агуся все больше кривится. – …пышные щечки, мясистые губы… – продолжаю, входя в какой-то раж, пока она, выдув последний розовый пузырь, не забывает о своей жвачке. – …усы… кажется, были еще изящные усики… – выдаю задумчиво. Не выдерживает Ага, когда я выпаливаю: – А, и густая борода с шикарными бакенбардами!
 
– Бакенбардами?! – восклицает ошарашенно. Выражение лица при этом такое забавное, что я вынуждена прикрыть рот ладонью, чтобы не рассмеяться. – Мам, что такое бакенбарды?
Мы с мамой переглядываемся и разражаемся хохотом.
– Что вы ржете? – психует Агния. – Капец, красавчик! Чудище! Не дай Бог приснится!
– Тогда тебе лучше не знать, что такое бакенбарды, – с трудом выговаривает сквозь смех мама, утирая выступившие слезы. – Чтобы образ, так сказать, не был завершенным.
– Ма-а-ма! – протягивает сестра возмущенно.
Стихает веселье, когда мы опрокидываем поднос. Посуда к тому времени уже пустая, но ее звон словно электричеством по воде бьет. Мы так давно не смеялись вместе, что сразу после этого застываем в неловкости.
– Что тут у вас происходит?
Забежавший в комнату папа чудом не спотыкается об кота. Это вызывает новую волну хохота. Но уже не такую долгую.
– Пойдем спать, – обращается к папе мама, когда пауза затягивается. И сразу же соскальзывает с моей кровати, задерживаясь только для того, чтобы обнять. – Хорошо выспись перед первым рабочим днем.
Киваю, принимая совет.
– Спокойной ночи, мама.
– Спокойной ночи, Юния.
Агуся машет рукой и выходит вслед за родителями.
В комнате становится тихо.
Я гашу свет и забираюсь глубоко-глубоко под одеяло. Практически с головой укрываюсь. Слушаю свое дыхание, намереваясь игнорировать мысли. Но они, конечно же, не отступают. Наводняют мозг, словно рыбы-пираньи – русло реки.
Есть такое выражение – вечер воспоминаний. У меня им посвящается большая часть ночи. И даже когда засыпаю, вижу то, что было в прошлом… Себя и Яна. Обнаженных. В теплом свете камина. Он целует в губы и двигается внутри меня. Я это чувствую так ярко, словно все происходит в реальности. Стыдно признать, но понимая, что сплю, я не двигаюсь, чтобы не спугнуть этот морок. Пульс гремит так яростно, что кажется, голова вот-вот лопнет.
Постанываю. Боже, слышу это!
Но не делаю ничего, чтобы прекратить.
И в какой-то момент… Сквозь мое тело проносятся жгучие импульсы. Я достигаю оргазма. Распадаюсь на искрящиеся частицы, словно салют. Распахивая глаза, резко подскакиваю. С колотящимся сердцем сажусь. Покрытое испариной тело горит. Особенно там… Где касался только он. Руками, членом, языком… Господи!
Со стоном падаю обратно на подушку. Натягиваю одеяло на лицо.
Стыд… Какой же стыд!
От себя ведь не спрятаться. И что самое ужасное, это чувство заставляет меня вновь возбуждаться.
Интересно… Как Ян Нечаев выглядит сейчас? Изменился ли? Наверное, да. Ведь прошло столько времени. Сколько ему сейчас? Двадцать три? Двадцать четыре. Точно. Он ведь майский, а сейчас июль.
Июль? Мне приходится напоминать себе число, месяц и год!
Я-я… Боже мой, я так потерялась!
Снова там. С Яном.
Снова… Снова… Снова…
Хорошо выспаться перед первым рабочим днем? Миссия провалена.
Но это, как позже окажется, не корень моих проблем. С корнем мне предстоит столкнуться в офисе.
  
3
 
Аромат моей юности. 
© Юния Филатова
– Оу! Ты словно одна из Сукэбан, – оценивает мой офисный лук сестра, едва вхожу утром на кухню.
Стоящая у плиты мама оборачивается. Не выпуская из рук силиконовой лопатки, которой до этого переворачивала оладьи, сто восемьдесят градусов очерчивает, потому как таращится сначала на сидящую на подоконнике Агнию, а после уже с явным опасением смотрит на меня. Эти ее взгляды с тех пор, как научилась сдерживать словесную критику, всегда такие говорящие, чаще всего не в самом хорошем смысле шокированные и отчего-то дико забавные.