Ты – всё (СИ)

Поздно. Понимаю, что поздно, но все равно редактирую «ты» на «вы». Трясущимися пальцами поправляю окончания глаголов.
Это не спасает.
И даже отправленное вдогонку: «Добрый день, Ян Романович!»
Ответа нет.
НЕТ ОТВЕТА!
Слезы заливают мое лицо. Я отчаянно кусаю губы. Понимаю, что не справлюсь. Захлебнусь, если не сделаю ЭТО прямо сейчас.
Вытряхиваю на кафель содержимое косметички, которую взяла с собой в уборную, уже зная, что воспользуюсь. Шорох, стук, звон… Подхватываю опасную бритву, раскрываю и, раздвинув ноги, резким движением совершаю надрез на внутренней поверхности бедра. Совсем крошечный. Неглубокий. Просто чтобы почувствовать отрезвляющую боль и увидеть кровь.
Пока капля скатывается, выравниваю дыхание. Постепенно удается унять и дрожь.
Привожу себя в порядок. В полном отрешении возвращаюсь к работе.
– Ты знал, что Ян задерживается? – сухо интересуюсь вечером, когда Илья сдвигается, чтобы уступить мне место за рулем.
– Нет. Он мне не говорил.
– Странно.
Не верю ему. Злюсь. Но пытаюсь этого не показывать.
– Знал только отец.
– И теперь что?.. Когда вернется?
Черт… Не могу не спросить!
– Вроде как в среду.
Сглатывая, убеждаю себя, что возможность дышать с этой новостью никак не связана.
Сердце по всему телу колотится. Развалившись на мелкие частицы, свирепо пульсирует в каждой гребаной клетке.
– Не в курсе, что случилось? Из-за чего эта задержка?
– Нет. Не в курсе, – бубнит раздраженно, явно увиливая от ответа. А посмотрев мне в глаза, будто сдается: – В последний раз когда говорили, показалось, Ян чем-то обеспокоен. Или даже… Расстроен. Хер знает. Я спросил, что не так. Он от ответа ушел.
Оглушающий гонг. Кусочки сердца, словно стадо диких зверей, сбегаются на место. Со всей дури друг в друга врезаются. Разбиваясь, слепляются в одну кровавую массу. Принимаясь отрывисто и болезненно пульсировать, общим хором выдают какофонию бешеных звуков.
– Это связано с работой? Или…
– Я не знаю, Ю! – повышает голос, вспылив. – Я, блядь, правда, не знаю! Спроси у него напрямую.
– Он на мои сообщения не отвечает!
– Странно… – удивляется.
– Угу. Особенно если учесть то, что сам писал: «Если возникнут вопросы, звоните».
– Ну так, может, позвони.
– Нет. Не буду.
Иначе… Если не возьмет трубку, я себя не соберу потом.
Сев на мотоцикл, стараюсь забыть о Яне. Мысленно возвращаюсь к тому времени, когда его просто не было… Точнее, не было возможности ждать его.
– Ты молодец, – хвалит Илья, когда прощаемся у подъезда. – Быстро учишься.
Поймав в окне силуэт отца, со вздохом закатываю глаза.
Заставляю себя рассмеяться.
– Если бы не эти ужасные царапины, я бы поверила.
– Нет, правда, Ю… – протягивает «второй» Нечаев тише. Отводя взгляд, добавляет: – Мы же оба знаем, почему ты вчера потеряла управление. Это я, дурак, виноват. Нужно было подождать со своими извинениями.
– Так. Ладно. Мне пора!
– Ян прав… Я вел себя как обиженный пиздюк. Мне было больно, признаю! И не только из-за заявы. А из-за того, что ты вообще… Блядь… Что ты посмела бросить брата! Вышла замуж! Ну и остальное… Знаю, дело не мое! Но я не понимаю, как так можно?! Это же Ян! Это Ян!
Не знаю, чего Илья добивается… Что именно он хочет услышать в ответ… Что способно его успокоить… Не знаю!
У меня не осталось ресурса, чтобы хоть как-то отреагировать на этот эмоциональный взрыв. Поэтому я просто молчу. А потом желаю Илье спокойной ночи и ухожу.
На силе воли без каких-либо всплесков протягиваю так до среды.
В среду же… В девять сорок до меня доходит информация, что Нечаев в офисе. А еще через десять минут, за которые мое сердце успевает с километр ухабистого пути преодолеть, он вызывает меня к себе.
  
21
 
Прости. 
Этого беса невозможно изгнать.
© Юния Филатова
Незамедлительно отправиться к руководителю не могу. Понимаю, что это работа, а в ней недопустимы никакие сантименты.
И все-таки…
Именно поэтому, прежде чем столкнуться с Нечаевым, моей психике нужны кое-какие ритуалы. Собрав документы, подхватываю косметичку и направляюсь в уборную.
 
Минут десять утекают, прежде чем я могу спокойно смотреть на себя в зеркало. Взбиваю пальцами спадающие волнами волосы. Поправляю макияж. Закрываю красной помадой губы.
Вдох. Выдох.
«Холодно», – убеждаю себя.
Представляю, что мое тело сковано толстым слоем льда. Сквозь него невозможно пробиться извне. А если даже удастся силой проломить, сердце бесчувственно. Практически обездвижено. Тихим ходом идет. Много анестезии в него влила. Не подведет.
«Все будет хорошо», – последнее, что говорю себе, аккуратно подтягивая и без того безупречную стойку блузки.
Взгляд по бедрам до края строгой юбки, по голеням к открытым остроконечным туфлям… Пара секунд, чтобы убедиться, что все в порядке.
Подхватываю папку. Косметичку оставляю на тумбе.
Направляюсь на этаж руководителей уверенным шагом. По пути немало сотрудников встречаю. Всем улыбаюсь, здороваюсь, обмениваюсь какими-то фразами.
Горжусь тем контролем, которым сейчас обладаю.
Свежий крошечный порез на бедре считаю не вторым за третий день, а вторым за три с половиной года. Сорок три месяца без причинения себе вреда.
Господи, везде эта тройка…
Я ее ненавижу. Поэтому больше порезов не будет.
Нет, не только поэтому, конечно.
Я понимаю, что селфхарм – больная штука. Уверена, что сегодня с этой проблемой снова завяжу. Увижу Нечаева. Удостоверюсь, что не стоит он той боли, которую вновь причиняет. Сдам план. И спокойно продолжу жить дальше. Как и было до его возвращения.
– Жаль, но вы опоздали, – протягивает Лиля, не забывая нацепить свою чрезвычайно милую улыбку. – Двадцать минут прошло. Ян Романович уже уезжает. У него сегодня весь день распланирован.
Это сообщение заставляет пошатнуться.
Снова уезжает? Куда? Зачем? Какого хрена дергает меня, если времени в обрез?
Задерживая норовящее сбиться дыхание, быстро ловлю равновесие.
– Он еще на месте? – уточняю сухо. – В кабинете?
– Ну да…
– Предупредите, что я вхожу, – приказываю безапелляционно.
Лиля ошарашенно моргает, но тянется к селектору.
– Ян Романович, я прошу прощение… Юния Алексеевна здесь…
– Пусть заходит, – бросает Нечаев резко.
И по моему телу сбегает торопливая волна дрожи. Уже у двери я осознаю, что внутри меня не все так тихо, как я думала. Но повернуть назад возможности нет. Не позволяя себе ни единой заминки, вхожу в кабинет.
Щелчок замка за спиной.
Шаг, еще шаг, еще… Медленно поднимаю взгляд.
Нечаев стоит. Так что тянуться вверх можно практически бесконечно. Серые брюки, в тон им застегнутый на обе пуговицы пиджак, черный галстук, вздутые вены на шее, гладко выбритый подбородок, недобро поджатые губы, напряженные ноздри, прищур… Залом между бровей отмечаю уже периферийно, потому как на глазах Яна останавливаюсь. Их темноту, едва между нами устанавливается контакт, тут же освещает ярость. Она кажется далекой, словно зарница молнии. Но уже устрашающей.
Отлепиться бы… Надо.
А я вместо того еще отчаяннее впиваюсь.
Красивый. Суровый. Злой. И вместе с тем собранный.
Как всегда, идеален.
Однако… Есть одно несоответствие.
Когда мы встретились глазами, он задохнулся, будто ему перекрыли кислород. Я поймала момент. Поймала до того, как он якобы беспристрастно восстановил дыхание.
Мой лед трещит.
Все, потому что сердце без предупреждения и без моего на то влияния ускоряется. Становится гулким, отрывистым и беспощадно-болезненным. Внутри лишенной интеллекта мышцы трепыхаются чувства.
Спасибо всем слоям. Плоти, костям и льду – браво. Вселенная не услышит, как комок гладкой и уязвимой мускулатуры, всосав с кровью гормональной дури, орет во всю мощь о любви. Этот вопль способен не просто оглушить. Он рожден убивать.