Ты – всё (СИ)

– Что ты несешь?! – сиплю я, в потрясении забыв о злости, которую он вызывает.
– А неправда, что ли?! Ты как, мать твою, посмела на брата заяву накатать, а?! Как ты, сука, посмела?! Ты брата предала! И потом еще смотрела на меня, словно это мы вас окатили прилюдно дерьмом! Интеллигентные шкуры! Да вас в городе никто не уважает! Все знают, кто вы и что вы!
Растерянность – все, что я чувствую, когда Илья обрушивает на меня свою правду. И дело не только в информации, которую эта речь несет. Но и в том надрыве, который я улавливаю в его голосе. И в том блеске, который вижу в его глазах.
Говорят, человек, который перенес убийственную боль и выжил, будет в будущем сильнее. Лгут. Бессовестно лгут. Оставшись психически здоровым, никто не обрастает какой-то уникальной броней. Напротив, становится восприимчивее к боли других.
Улавливает. Ощущает. Сопереживает.
Я не хочу чувствовать то, что выплескивает Илья. Но, черт возьми, чувствую!
Кроме его боли, захлебываюсь своей. А еще… Меня душит стыд. Я ведь думала, что успела забрать заявление до того, как узнали Нечаевы.
Их не было в стране.
Господи, их ведь не было! Не было!
Боже мой… Боже мой… Какой же дурой я себя ощущаю! Рассчитывала, что сплетни до них не дойдут, тогда как их носили по всему городу!
Думала, что уже никто не может заставить меня почувствовать себя виноватой. Ошибалась. Несмотря ни на что, чувствую. Как бы там ни было, Ян меня не насиловал. А заявление на него было! Хоть и писала его не я. Но другим ведь не скажешь! Да и разве это может что-то изменить?!
– А ты не вписывайся, куда не просят, – выпаливает Мадина, отсекая от меня Илью. – Больше, чем уверена, что Нечай тебя за это по голове не погладит. Так что закрой рот и не лезь больше.
В моем сознании как будто взрыв происходит. Мозги раскидывает по черепной коробке. Неспособна соображать, тогда как критически нужно включить разум.
«Ян молчал… Не писал и не звонил…» – перебираю я остатки здравых мыслей.
Именно поэтому я решила, что до него не дошло.
А он, получается, знал.
Господи… Знает!
И что же? Какие выводы сделал? Поверил, что это я писала?
Боже… Конечно, поверил!
Как мог?!
Господи… Это он Давида, вероятно, по этому поводу отозвал… Предупредить насчет меня…
Унижение, в которое меня в очередной раз макает жизнь, настолько глубоко, что я дна не ощущаю. Не знаю, как должна оттолкнуться, чтобы выплыть.
Мне просто… Просто нужно уйти. Подальше от всех.
Сжимая кулаки, пытаюсь шагнуть мимо Ильи. Но он снова преграждает путь.
На свою, блядь, беду.
Мне слишком больно, чтобы я могла оставаться адекватной. Свирепея, хватаю со стола бутылку. Замахнувшись, разбиваю ее о мраморный столб. Направляю на ублюдка «розочку».
– Пропусти, пока я не вспорола тебе, на хрен, вены.
И именно в этот момент… В зале появляется Ян.
Сталкиваемся взглядами, и меня накрывает взрывной волной, в которой так много чувств, что я даже распознать их все неспособна.
Тяжело втягиваю носом раскаленный воздух. Грудь вздымается. В миг насыщения кислородом ее пронизывает адской болью. Внутренности охватывает огнем. И чем сильнее бьется сердце, тем яростнее это пламя.
Глаза заволакивает слезами, которые сейчас ощущаются как битое стекло. Но прежде, чем видимость размывается, успеваю поймать мелькнувшее на лице Яна удивление.
– Что здесь, мать вашу, происходит? – выдыхает он приглушенно.
Я делаю вдох, несколько раз моргаю и, усиливая позицию, крепче сжимаю горлышко «розочки».
Равняясь с братом, Нечаев отрывает от прозревшей меня свой нестерпимо тяжелый и дико жгучий взгляд, сердито смотрит на Илью.
– Я, блядь, спрашиваю, что здесь происходит?
  
12
 
Только не рядом с Яном! 
© Юния Филатова
Сейчас разницу в возрасте между братьями Нечаевыми можно назвать условной. Илье двадцать лет. Он не пацан, которым можно помыкать. Однако, судя по обмену взглядами, Ян остается на позиции главного. Вероятно, так будет всегда. Это прерогатива, которую он заслужил не просто по праву первенства. Знаю, как много сделал он для своей семьи. В трудный период жизни фактически заменил младшим отца. Видно, что они любят и уважают его. А еще… Злятся, обижаются и болеют за него. Рвутся защищать. Все это понимаю, как бы плохо не относилась к чертовым Нечаевым.
 
Первым делом напряженное лицо Ильи выражает обыкновенное сокрушение. Очевидно, он огорчен тем, что попался. Но, обладая силой и отвагой, с изумляющим меня достоинством принимает разгневанный взгляд брата.
В стенах офиса казалось, что мой Нечаев изменился до неузнаваемости. Однако сейчас, второй раз за вечер, ловлю себя на том, что вижу старого Яна.
Он в бешенстве.
Не хочу думать о том, какие запреты нарушил Илья. Но догадки активизируются вопреки моим желаниям. Подозреваю, что контактировать братьям Нечаевым с нами было нельзя из-за того же заявления. Унижение, которое я по этому поводу испытываю, просто невозможно обесточить. Меня трясет, словно из нутра двести двадцать вольт бьет.
Илья же, получив от брата ментальных припиздов, позволяет себе выкатить наружу собственные эмоции.
Негодование, протест, бесовской азарт.
Все это, конечно же, глядя на меня.
– Просто напомнил Афродите, с чего началась эта вражда, – протягивает с пылом нескрываемой ненависти.
– Никакой вражды нет, – останавливает Ян эту агрессивную волну еще более низким, буквально вибрирующим от кипящей внутри него ярости тоном.
Губы Ильи размыкаются. Мгновение спустя их покидает шумный выдох. Выдвигая нижнюю челюсть, парень угрожающе кривится. После чего подбирает губы и, втягивая их, свирепо стискивает челюсти.
Наблюдаю за ним не только в целях безопасности. Просто не осмеливаюсь больше смотреть на Яна.
Никакой вражды нет? Что это значит?!
– Егор с мелкой Филатовой пятый год воюет, – бросает Илья, как контраргумент.
– Что? – выдыхаем мы с Яном практически в один тон.
Ошарашенно. Возмущенно. Сердито.
– Прости, брат, – толкает Илья вовсе не извиняющимся тоном. Не столько сожалеет, сколько злится. – Если тебе похрен на то дерьмо, в котором эти блядские педомрази изваляли нашу семью, то нам с Егором – нет. Хватит того, что вышло с Усмановым! На хрен благородство! Больше ни одной твари не позволим…
– Молчать! – рявкает Ян разъяренно.
Вздрагивая, испуганно подаюсь назад.
Задыхаюсь от ужаса, но не могу не посмотреть на него.
Сталкиваемся, и неистовое пламя Нечаева обжигает мне не просто тело. Проникает в душу! Сжигает там все! Задевает даже те ткани, которые я считала защищенными.
Вот так вот…
Один взгляд… И внутри меня пепелище!
Разорвать контакт не могу. Ян делает это, когда снова смотрит на брата.
– Еще слово, и я тебе башку снесу, – предупреждает обманчиво ровным тоном.
Каким бы спокойным не пытался казаться, чувствую каждый киловатт таящейся в нем лютой силы.
Страшно представить, какую стихию способна поднять схватка Нечаевых. Присутствовать при этом я, однозначно, не собираюсь.
Господи… Мне так дурно, что кажется, сейчас лишусь сознания.
– Ян Романович, – рядом с нами вдруг вырастает секьюрити. – Все в порядке?
– В полном.
– Должен ли я просить девушку отдать мне осколок? Или могу действовать по протоколу?
– Не трогать, – высекает Ян незамедлительно и все так же гневно. У меня рука дергается, когда после вздоха он смотрит мне прямо в глаза. Столь же внезапно «розочка» вдруг ощущается слишком тяжелым предметом, чтобы продолжать удерживать ее навесу. – Ю, – все, что толкает Нечаев с какими-то необъяснимыми, но действенными интонациями, без лишних слов вынуждая меня сдать «оружие».
Бросаю его на пол и резко шагаю мимо мужчин. Когда взлетаю на второй этаж, сердце продолжает запрягать скачками.
Столько информации… И вся она сокрушающая!