Хозяйка старой пасеки (СИ)

Грохнул выстрел. Кто-то вскрикнул. Стрельцов помчался куда-то в темноту. На краю двора мелькнула человеческая фигура — сгусток черноты посреди тьмы. Сорвался в воздух светлый ком, полетел в Стрельцова, следом — пламя, такое яркое, что я перестала что-либо различать. Взрыв — но не звонкий, как от выстрела, а глухой. Завоняло жженым пером, во все стороны посыпались искры. Густой дым заполнил двор. Порыв ветра, насланный Стрельцовым, попытался его развеять — тщетно. Исправник исчез в дыму — я охнула, представив, как его там подстерегает мерзавец с ножом. Снова взвихрился ветер, разогнав все-таки дым и явив исправника. По-прежнему в одной рубашке, потерявшей свою белизну. Живого. И одного.
  
— Сбежал. — Он не договорил ругательство.
Я выдохнула — из тела словно выдернули все кости вместе с воздухом. Опустилась на крыльцо, машинально потирая разнывшееся плечо. Очень уж неудачно кинула топор, а он был далеко не пушинкой. Под свободную ладонь подсунулось что-то мокрое.
— Полкан! Очухался!
Пес вильнул хвостом. Я обняла его, зарывшись лицом в теплую шерсть. Все хорошо. Все живы и почти здоровы.
— Барин, целы? — раздался еще один голос.
— Опомнился! — огрызнулся граф. — Собственные похороны проспишь.
Он резко выдохнул, сменил тон, прервав извинения сотского.
— Оставь. Там, где дерутся маги, мужику нечего делать. Все живы, и… Глафира Андреевна?
— Цела, — отозвалась я. — Только перепугалась до полусмерти.
Он протянул мне руку, я схватилась за ладонь — горячую и сильную. Дернул, помогая встать, — чересчур сильно, я и без того поднялась бы, а так — влетела в него всем телом. Слишком отчетливо ощутив, что между нами нет ничего, кроме двух рубашек, что он все еще разгорячен боем и что мое прикосновение — если это можно так назвать — не оставило его безразличным.
Щеки загорелись, будто их обожгло кипятком. Я шарахнулась, едва не споткнувшись о Полкана.
Стрельцов прокашлялся.
— Глафира Андреевна, я очень недоволен вашим вмешательством. Я не знал, что вы у меня за спиной, когда бездумно уворачивался от удара. Вы могли погибнуть…
Он неровно вздохнул, и я подивилась его выдержке: я на его месте уже орала бы матом и топала ногами… конечно, не на учеников. Но и я не была его ученицей.
— Не знаю, каким чудом вы остались живы, когда огневик попал в вас, но очень этому рад. Ваша смерть легла бы тяжестью на мою совесть.
  
16.3
 
Вот ведь заливает, будто на светском приеме!
— Чудом? — переспросила я. — Мне показалось, он разорвался над моей головой.
Стрельцов кивнул.
— Это так. Но огневик изменил направление в последний миг. Так бывает, когда он натыкается на щит, но… — Он осекся, будто только сейчас увидел медальон на моей груди. А может, и правда только сейчас увидел: раньше было не до того.
Я покрутила цепочку.
— Мне его дала Марья Алексеевна. Вообще-то он предназначался вам, но я не успела…
— Зато вы успели с пистолетом.
Он переступил с ноги на ногу, поджимая пальцы.
— Что же я вас на холоде держу в таком виде! — опомнилась я. Стянула с себя шаль — как только не потерялась в этой суматохе! — и накинула ее на плечи Стрельцова.
Даже в свете луны было заметно, как он покраснел. Детский сад, честное слово: как нестись за ночным вором в одной ночнушке — так нормально, а как девушка обратит на это внимание… Или опять разврат творится?
— Я не могу. Вы…
Я поежилась: сейчас, когда адреналин схлынул, стало слишком хорошо понятно, что в наших широтах май — вовсе не лето.
— Я по крайней мере обута.
Я схватила его за руку и потащила к черному ходу. Так быстрее и проще, чем опять подниматься по провонявшей лестнице и объясняться с Варенькой, которая наверняка уже умирает от любопытства.
Стрельцов сделал несколько шагов — видимо, слишком ошалев от моей бесцеремонности. Потом, будто опомнившись, аккуратно высвободил ладонь. Я мысленно ругнулась. Все же есть у юности свой минус — я бы даже сказала минусище: мозги не поспевают ни за эмоциями, ни за реакциями. Кто меня просил хватать постороннего мужика за руку, будто несмышленыша?
— Простите, — сказала я и, чтобы сменить тему, спросила: — А чем это так воняло?
Стрельцов откликнулся с подозрительным энтузиазмом:
— Нюхательными солями. Негодяй либо знал, что в доме собака, либо очень быстро сориентировался. Поджег нюхательные соли. Я сам едва не задохнулся, а уж бедный пес… — Он улыбнулся. — Я рад, что с ним все хорошо и рана, судя по всему, несерьезна.
Полкан, который трусил около меня, гавкнул, будто соглашаясь.
— Я тоже очень рада. Вы любите собак?
— Да. У меня был пес, и я так и не решился… — Он схватил меня за плечо, останавливая. — Погодите.
Что-то мелькнуло, будто дверь черного хода была накрыта сетью, которая вспыхнула и погасла.
— Что…
— Убрал заклинание, чтобы вас не зацепило. Я поставил охрану на все входы. — Стрельцов неловко усмехнулся. — И все же опростоволосился, положившись на то, что флигели заколочены.
— Да уж, этот тип явно понимал, куда лезет. Вы узнали его? — полюбопытствовала я, открывая двери.
Исправник покачал головой.
— Подозрения есть, но подозрения не равно доказательству. Он замотал чем-то лицо, одни глаза остались.
— Тогда это могла быть и она, — заметила я, пытаясь вспомнить очертания фигуры. Не получилось — чудо, что в полутьме вообще смогла разглядеть человека.
— Штаны.
Хотя я подозревала Савелия — а кому еще приспичит лезть в дом, где нет ничего ценного? — невесть откуда взявшееся чувство противоречия заставило меня фыркнуть.
— Какая дура соберется грабить в юбке? Вы еще про корсет вспомните. — Впрочем, я тоже вспомнила кое-что и торопливо добавила: — И, если вы снова начнете про разврат, я выставлю вас из дома в чем есть, наплевав и на гостеприимство, и на вашу должность.
— Не начну. — Он развернулся, заглядывая мне в глаза. — И я прошу прощения за бестактность. Я должен был выбирать…
— Забудем об этом, — поспешно перебила я, хотя прекрасно знала, что про себя буду припоминать этому, этому… еще долго.
— Что касается моей уверенности в том, что тать был мужчиной… Это опытный боевой маг. Очень опытный. Барышень не учат боевым заклинаниям, и, даже если бы какую-то научили, отработать их в реальном бою было бы негде. И это главная причина, по которой я сомневаюсь в его личности.
— Савелий не служил. — Я вспомнила, что в этом веке слово «служба» означало не только воинскую, и добавила: — В смысле, в армии.
— Я проверю еще раз, но, насколько мне известно, нет. Обычно такие вещи не скрывают, а гордятся ими.
— Вы тоже не особо распространяетесь о своих подвигах.
Он поморщился, и что-то болезненное мелькнуло во взгляде.
— Варвара разболтала? Были бы подвиги, а так — недоразумение сплошное.
Я не стала спорить: видно было, что эта тема ему неприятна. Обвела рукой вокруг себя — магический огонек, зажженный Стрельцовым, осветил лавки, оставшиеся с вечера тазы и даже полное ведро чистой воды, которое мы с вечера поленились унести в кухню, решив утром поручить это Герасиму.
— На печи, должно быть, кипяток еще не совсем остыл. Я сейчас принесу и поищу для вас в кладовой что-нибудь вроде халата: все остальное вряд ли на вас налезет.
— Не утруждайтесь, — вежливо улыбнулся он. — Я вполне в состоянии нагреть кувшин кипятка.
— Но вы сражались и, возможно, устали.
— Какое там сражение! — Теперь его улыбка выглядела вполне искренней. — Так, перебросились парой огневиков. Даже прощупать друг друга не успели: появились вы с топором и пистолетом.
  
Я рассмеялась:
— Представляю, как это выглядело со стороны.
— Очень внушительно. Подозреваю, наш тать сбежал от вас, а не от меня.
Я хихикнула. Умеет польстить, зараза!
— А что это так дымило?
— Подушка, насколько я успел увидеть. Очень сообразительный мерзавец: минимум магии — и какой впечатляющий результат! Как и с нюхательными солями.