Хозяйка старой пасеки (СИ)

— Да и вообще, перебралась бы ты в нормальные покои. Скромность, конечно, украшает барышню, но по сравнению с твоей комнатушкой монастырская келья — царские хоромы.
— Посмотрим, — буркнула я, высвобождая локоть из цепких пальцев исправника и старательно не глядя в его сторону. — Благодарю.
— Не стоит, — ровным тоном ответил он.
Марья Алексеевна шагнула с последней ступеньки пыхтя и отдуваясь, словно не спускалась, а карабкалась вверх по лестнице. Снова подхватила меня под руку, увлекая в гостиную.
  
— Ты, граф, занимайся своими делами, как и собирался, а мы с Глашей своими займемся. Как будем нужны, позовешь.
Удивительно, но Стрельцов не стал возражать ни против приказа, ни против панибратского тона — уселся за стол и придвинул чернильницу. Может быть, потому, что было в «тыканье» генеральши что-то очень теплое, домашнее. Все еще держа меня под руку, она повлекла меня через анфиладу комнат.
— Сколько же я проспала? — изумилась я, разглядывая преобразившиеся интерьеры. Конечно, до идеальной чистоты было далеко, но исчез слой пыли на видимых поверхностях и с пола.
— Часик, не больше. Да мы ничего и не успели особо: так, по верхам пробежались, чтобы совсем уж грязь не растаскивать.
В самом деле, окна оставались мутными, и вон паутина над карнизом. Завтра же с утра займусь.
— До чего противная баба эта Агафья! — Марья Алексеевна доверительно понизила голос. — Никак в толк взять не могу, зачем Граппа ее держала. Ленивая, нерасторопная, да еще и сплетница каких мало. Представляешь, посмела мне жаловаться, будто ты вчера с тетушкой разругалась, да так, что стены тряслись! Никакого, дескать, почтения к возрасту да уму.
Меня прошиб холодный пот. Неужели все-таки правда?
— Ох, Марья Алексеевна, не слышит вас господин исправник, — натянуто улыбнулась я.
— Да что такого, она всем в доме уши прожужжала! А исправник тебя тоже наверняка о том же спросит.
— Спросит — отвечу, — пожала плечами я, проходя вслед за ней в последнюю комнату.
В отличие от предыдущих, эта прямо-таки сияла чистотой. Даже оконные стекла выглядели ясными и прозрачными. Варенька сидела в кресле, вытянув перед собой ногу в гипсе, и лениво перелистывала какой-то древний даже на вид толстый журнал.
— В этом доме совершенно нечего читать, кроме календарей, выпущенных еще до моего рождения, — капризно протянула она.
Я невольно улыбнулась, вспомнив, что так же маялась в детстве в деревне, от скуки зачитав до дыр даже журналы «За рулем». Тоже, кстати, выпущенные задолго до моего рождения.
— Барышне лучше не читать, а рукодельничать, — заметила Мария Алексеевна. — А то начитаются романов тайком от родителей, потом всякие глупости в голову лезут.
Я ругнулась про себя, но генеральша будто услышала. Приобняла меня за талию.
— Не принимай на свой счет, душа моя. Кабы Наташа не только на наследника надышаться не могла, а за дочкой приглядывала, может, и не случилось бы ничего.
— А что случилось? — вскинулась Варенька.
— Что было, то быльем поросло, — веско проронила Марья Алексеевна. — Не хочешь календарь читать, вот тебе жития святых.
С этими словами она опустила на колени девушке здоровенный талмуд. Варенька закатила глаза, а я с трудом подавила улыбку.
  
10.2
 
— Видишь, все неплохо обустроилось, — продолжала ворковать Марья Алексеевна, будто не заметив недовольства девушки. — Нам с Варенькой здесь будет вполне уютно, Герасим вон и костыли отыскал.
Действительно, в углу за шторой приютились костыли, довольно допотопные, на мой современный взгляд, но способные послужить хорошей опорой.
— У Граппы даже кресло-каталка было припасено на чердаке, но раз доктор сказал, что больной надо двигаться, значит, надо его слушать. Верно, душа моя?
Варенька с кислым видом кивнула.
— Удивительно, как много вы успели, — искренне восхитилась я. — Спасибо вам огромное за помощь.
— Пустое, душа моя. В моем возрасте только и радости, что новое дело себе найти. Дома-то все как часы заведенные, а тут… — Она лукаво прищурилась. — Хоть и повод невеселый, а все ж движение. Да и нельзя вас, молодых, без пригляда оставлять. Не прими на свой счет, милая, но одна барышня столько глупостей может наделать, что потом годами не разгребешь. Хотя некоторые и под присмотром умудряются.
Она вздохнула. Варенька поджала губы и вздернула носик, всем видом показывая, что глупости совершала явно не она.
— Трудное это дело, детей растить. Так уж люди устроены, пока своих шишек не набьют, ничему не научатся. Вот и думай, как сделать и чтобы они в пуховой перине не упрели, и чтобы лоб насмерть не расшибли. — Она улыбнулась. — Ну, да это пустые умствования. Простите старуху, люблю языком почесать да жизни поучить. Давайте к обыденным делам вернемся. Глашенька, тебе бы из твоего скворечника перебраться, вон хоть в соседнюю комнату.
— Не стоит хлопот. Поживу наверху, пока вторая половина дома не освободится.
— А не боязно будет в комнатах, где Граппу убили?
Я пожала плечами.
— В каждом старом доме кто-то да умирал. Что ж теперь, оставшимся вовсе не жить?
— Твоя правда, милая. Когда забот полон рот, не до глупых страхов. Баб бы отблагодарить надо да к похоронам готовиться.
Я заколебалась. Признаваться ли во внезапном беспамятстве? Придется: генеральша далеко не глупа и наверняка заметит, если уже не заметила, что я не ориентируюсь в собственном доме.
— Только тут такое дело… — Я потерла лоб, подбирая слова. — Видимо, вид убиенной тетушки слишком сильно на меня подействовал. Я ничего не помню и никого. Как будто и не было ничего до сегодняшнего утра.
— А я-то думаю, чего ты со мной как с чужой обходишься, — задумчиво протянула генеральша.
— Простите.
— Совсем ничего не помнишь? — ахнула Варенька. — Бедненькая! И родителей?
Я кивнула.
— Кирилл Аркадьевич рассказал мне об их последних днях и о брате, с которым он служил, но…
— Господь знает, что делает, и, если на то была его воля, значит, так тому и быть, — решительно заявила Мария Алексеевна. — Кто старое помянет, тому и глаз вон. А трепать о своем беспамятстве на весь уезд вовсе незачем, людям только дай лишний повод для сплетен.
Она выразительно посмотрела на Вареньку, та кивнула.
— Конечно. Никому нельзя доверять, даже лучшей подруге. — Ее личико помрачнело.
— Есть еще одна проблема. Этикет и тому подобное я тоже не помню, — призналась я.
— Так это ерунда, я тебе помогу! — Варенька даже подпрыгнула в своем кресле. Опомнилась. — Можно ведь с вами на «ты»?
— Можно, — улыбнулась я.
— Вот и славно, — резюмировала генеральша. — А с хозяйством вместе разберемся. Впрочем, как я погляжу, тут ты сама кого хочешь поучить сможешь.
Я неуверенно пожала плечами.
— Заболтались мы. — Она снова взяла меня под руку. — А дела не ждут. Пойдем заберем у исправника ключи от кладовой да посмотрим, чем деревенских баб отдарить.
Варенька тяжко вздохнула и с выражением великомученицы раскрыла жития святых.
— Ключи у исправника? — удивилась я.
— Так они у Граппы под подушкой были. Он сказал, что отдаст тебе как хозяйке. Всю комнату перерыл, соседние тоже осмотрел, если чего и нашел, нам не сказал.
Она закончила говорить уже в гостиной. Стрельцов поднял голову над бумагами.
— Хорош бы я был, если бы болтал о ходе следствия направо и налево.
— Не «направо и налево», а особо доверенным лицам, — наставительно воздела палец генеральша.
Исправник рассмеялся, протянул мне связку ключей на металлическом кольце. Отдал записи генеральше.
  
— Прочитайте и распишитесь, пожалуйста.
Марья Алексеевна подслеповато прищурилась.
— Глашенька, у тебя глаза молодые, острые, прочти, пожалуйста.
Она протянула мне листы. Мой взгляд сам скользнул по строчкам.
«Обыск покоев барышни Глафиры Андреевны Верховской произведен…»
Я едва не выронила бумаги, но кое-как справилась с собой. Буквы расплылись, превращаясь в закорючки. Я моргнула. Закорючки снова сложились в слова: «…в присутствии потомственной дворянки…».