У меня к вам несколько вопросов
— Плюс ко всякому персоналу, да? — сказал Ольха. — К садовникам, работникам столовой?
Бритт покачала головой и тихо сказала:
— Здесь уже не было никого, кто не жил в кампусе. Кроме Омара и одного охранника. На Краун-стрит была камера, и подъездная дорожка закрывалась на ночь, так что ни одна машина не могла въехать или выехать незамеченной. А после, то есть когда, наверно, приехала пожарная машина по тревоге, кругом были пожарные. Хотя это уже натяжка.
Ольха спросил:
— А во сколько Омар уехал из кампуса?
— В 23:18, — сказала Бритт. — Что идеально совпадает со временем ее смерти, так что это сыграло против него. Он явно спешил.
— Это было в «Выходных данных», — сказала Алисса.
Я это забыла. Что-то во мне встало на место.
Я сказала:
— Точно. И его единственное алиби состоит в том, что он находился в том же здании, где она умерла, в то же время, когда она умерла. То есть это не алиби. Это противоположность алиби.
41
Теперь все захотели посмотреть «Выходные данные» — это было интересней, чем сидеть и смотреть, как дуется Бритт, — так что Алисса открыла свой лэптоп, и мы нашли эту запись.
Мы пропустили введение и начали минуты с третьей. Майрон и Кэролайн Кит сидели у себя за кухонным столом, за ними стояли серванты, полные изысканной посуды.
Ольха сказал:
— Подождите, отмотайте назад, мы пропустили «Камелот»!
На него зашикали.
Майрон Кит сказал: «Она у нас была сорванцом. — Талия на фотографии в футбольной форме стояла, опустившись на колено, и не скрывала отсутствия передних зубов. — Но не успели мы заметить, как она стала молодой женщиной».
«Дома она не была счастлива, на втором курсе, — сказала ее мать. Кэролайн была прелестна — худенькая, с серебристыми волосами, стриженая под мальчика. — Она тяжело переживала разрыв и рассорилась с подругами. Мы подумали, что школа-интернат станет хорошей переменой. А в школе нас заверили, что они держат детей под присмотром, следят за ними». Ее голос надломился.
Камера переключилась на младшую сестру Талии, которой тогда было чуть за двадцать. Я помнила Ванессу уверенной в себе одиннадцатилетней девочкой, говорившей с фальшивым французским акцентом, когда она помогала Китам собирать вещи в комнате Талии в конце третьего курса. И также я помнила ее мрачной, но вертлявой, сидящей рядом с родителями в Новой часовне следующей весной на поминках Талии. На экране она выглядела усталой, команда визажистов перестаралась с тональным кремом.
«Там она была счастлива, — сказала Ванесса. — По крайней мере, казалась счастливой».
Старший сводный брат Талии, похожий на звезду сериала, с которым я никогда не виделась, серьезно кивнул. Он рассказал о том, как навестил ее в кампусе и это место произвело на него сильное впечатление.
Последовали архивные кадры Грэнби: День основателей, школьники с рюкзаками идут по Среднему мосту, восемь ребят гребут по реке Коннектикут. Полные трибуны на футбольном матче, болельщики поют: «Не одолеть вам Грэнби Драконов! Вы против нас — жалкие гномы!»
— О, — сказала я на следующем кадре. — Это мистер Хоффнунг! Это отец мисс Хоффбарт!
Он царапал мелом на доске, а учащиеся писали в тетрадях.
Возникла доктор Калахан у себя в кабинете, рано поседевшие волосы были безупречно зачесаны за уши. «Талия была отличной ученицей и спортсменкой, располагающей, общительной, — сказала она, подбавив в голос осторожной теплоты. — Она воплощала собой дух Грэнби».
После интервью с директрисой настала часть, интересовавшая нас больше всего: Лестер Холт мрачно излагал хронологию событий третьего марта 1995 года. «К девяти вечера „Камелот“ завершился».
— Под вопросом! — вставил Ольха.
Показали выход на поклон — Талия кланяется под руку с Максом Крамменом, игравшим Мерлина.
«Школьники направились по хрустящему снегу обратно в свои общежития, к ожидавшим их книжкам».
— Неправда, — сказала я. — Была слякоть и грязь.
Показали коридор Сингер-Бэйрда, все двери закрыты. «Однако к началу комендантского часа Талия Кит не появилась». Ни слова о Дженни Осаке, о микроволновке и пожарных, из-за чего мисс Вогел не заметила отсутствия Талии.
«На следующий день была суббота, — продолжал Лестер Холт, — когда не проводилось никаких мероприятий. Даже в строгой школе Грэнби ученики могут свободно проводить выходные. Но время шло к вечеру субботы, а Талия Кит… по-прежнему не показывалась».
— Ненавижу, как он говорит «Грэнби», — сказала Джамиля, и я с ней согласилась — интонация ведущего была одновременно насмешливой и с придыханием. — В этих передачах всегда так говорят, словно кто-то один-одинешенек идет в дом с привидениями.
Именно. Словно все, у кого голова на плечах, должны были держаться подальше от затерянной в лесу школы-интерната, где все такие привилегированные, что их точно настигнет карма.
Лестер Холт объяснил, как подозрение вскоре пало на двадцатипятилетнего спортивного тренера, единственного человека, о котором было известно, что он находился в тот вечер в спортзале.
Как нам сказали, Омар вернулся в 20:15 с хоккейной командой девушек, которую сопровождал на выездную игру в Сент-Полс. Он отпер спортзал, разделался с бумагами в кабинете и с 20:53 до 22:02 разговаривал по телефону. Как и сказала Бритт, из кампуса он вылетел в 23:18 — по мнению полиции штата, у него было достаточно времени, чтобы убить Талию, навести порядок и убраться оттуда.
«Независимый медицинский эксперт, привлеченный защитой, — сказал Лестер Холт, — попытался доказать, что Талия умерла до десяти, тем самым обеспечив Омару Эвансу надежное алиби».
— Кому он вообще звонил? — сказала Джамиля. — Он мог быть в режиме ожидания в какой-нибудь компании и положить трубку на стол.
Бритт покачала головой.
— Это были родитель и врач, которые говорили о ребенке, получившем травму, а сразу после этого — спортивный директор. Они дали письменные показания под присягой.
Далее адвокат Омара объяснил, что Нью-Гемпшир не входит в число штатов, где требуется запись допроса под стражей — это означает, что не было никаких записей о том, что происходило, когда Омара допрашивали более пятнадцати часов без присутствия адвоката. Никаких записей того, что было сказано и сделано до того, как он подписал заявление о том, что он спал с Талией Кит, подкупая ее не только травкой, но и тяжелыми наркотиками, что он разозлился, когда она попыталась порвать с ним, что они поругались у него в кабинете и он ударил ее головой о плакат на стене, а затем задушил, бросил в воду и оставил умирать.
Менее чем через сутки он отказался от своего признания, заявив, что оно было сделано под давлением.
На экране возник Омар в травянисто-зеленом комбинезоне, с выбритой головой, на груди был прилеплен пластырь с его фамилией. Лицо у него оплыло, как и все тело, но подбородок оставался таким же широким, а глаза — проницательными. Он сказал: «Они сочинили эту историю, написали ее своими словами и представили в таком виде, что если я просто это скажу, они объяснят это несчастным случаем, типа это лучшее, что мне светит».
Когда я впервые увидела это, я была твердо уверена, что он лжет. Я пристально всматривалась в телевизор, стараясь что-то прочесть на его лице. Но теперь все, что я увидела, — это смирение, изнеможение, многолетнее недоумение.
— Господи, — сказал Ольха. — Вот почему надо всегда ждать адвоката. Ты думаешь, на тебя из-за этого будут смотреть как на виновного, но, чувак. По-другому никак.
Ребята загомонили, так что окончание передачи уже никто не слушал: как Омару выносили приговор, как он подавал апелляцию, как семья Талии боролась, чтобы удержать его в тюрьме, как Лестер Холт под конец отчаянно старался провести параллели с «Камелотом» в духе «никаких вам долго-и-счастливо».
42
Наконец колесо моего ума повернулось, медленно-медленно.