Пятая труба; Тень власти

— Я всё расскажу вам, но вкратце: времени у нас немного.
Она говорила быстро, не переведя дух.
— До восхода солнца вы должны решиться. Выхода нет. Ибо меня сторожат так же, как и вас. Со вчерашнего дня ван Гульст и его люди неотступно следят за мной. Но мне всё-таки удалось послать мою служанку к Марте ван Гирт и в предместье города предупредить, чтобы все вооружались и шли выручать вас. Ибо если многие ненавидят вас, то многие и обожают вас — таких гораздо больше, чем вы знаете. У одного ван Гирта до пятидесяти служащих, которые гораздо больше любят его дочь, чем его самого. Я думаю, что все они явятся. Но, увы! Вам придётся раньше решиться. Я была в вашей комнате и читала то, что написано в книге с серебряными застёжками.
— Мой дневник, — тихо сказал я.
— Да, я искала доказательств вашей невинности и нашла вот что. Застёжки книги были заперты, но инструменты, которыми вскрыли ваш письменный стол, ещё лежали здесь же. Замок, очевидно, подался сразу. Все ваши вещи были перерыты, но не такой любящей рукой. Я надеюсь, вы простите меня. Я начала с конца, переворачивая чистые страницы, пока не дошла до последних записанных вами слов. Я прочла их с жадностью, ибо они как раз отвечали моим мыслям! Подумать только! Вам предлагали целое королевство — ивы отказались! — вскричала она с сияющими глазами. — Потом, — продолжала она, опустив глаза и краснея, — мною овладело непреодолимое искушение. Я не верила, что вы любите меня… А что если так? Не сильно было это сомнение, но раз оно закралось в мою душу, я потеряла над собой всякую власть. Ведь если я переверну ещё одну страницу, я узнаю всё. И я перевернула и узнала. Простите меня.
— Марион, я благодарю вас за это. Теперь между нами нет никаких сомнений.
— Нет, их нет. Когда я показала ван Гульсту вашу последнюю запись, он холодно произнёс: „Это ещё не доказательство. Намерения графа могли перемениться“. Ваш ответ куда-то исчез, и я уверена, что он в руках ван Гульста: он обещал очистить вас от всяких подозрений. Без вашего ответа он не мог бы этого сделать. Он очень сожалеет, что напрасно заподозрил вас, — так, по крайней мере, он говорит. Но теперь речь идёт уже о его собственной жизни, и он не хочет снять с вас подозрения до тех пор, пока вы не дадите слова не мстить за всё, что случилось, а я не соглашусь исполнить его желание. У нас было бурное объяснение, ибо я тоже поставила свои условия, и он знает, что живой я ему не дамся. А ваша честь останется незапятнанной в ваших собственных глазах и в глазах всего света. Если ваша гордость будет иногда страдать, то вспомните, что кое-чем вы обязаны вашей стране и немножко мне.
Голос её опять зазвучал тихо, и опять невозможно было противиться ей.
— Теперь я вам всё сказала. Вы видите, что выхода нет. Его люди стоят за этими дверями.
— Сколько их тут? — прервал я её.
— О, вы не должны вступать с ними в борьбу. Условие наше таково, что если вы его не принимаете, то вы должны идти обратно туда, откуда вы пришли, и ждать смерти. Руки у нас связаны, и судьба наша тяжела. Но любовь наша крепка, и даже смерть не разлучит нас. Я не знаю, что нас ждёт на том свете, и будет ли там жизнь такова, как говорят наши проповедники. Но если любовь следует и в тот мир, то вы не будете там одиноки. Ибо не много времени для печали духа, и, когда наступит час печали, знакомый голос скажет вам, что жизнь коротка, а любовь вечна. Я должна проститься с вами, но раньше я должна поблагодарить вас. Вы спасли меня от костра и дали мне цель в жизни. Благодарю вас за вашу любовь, за то, что вы исполнили мою просьбу. Знаю, что вам трудно было решиться на это. Я поцеловала вашу руку в первый день нашей встречи, позвольте поцеловать её и теперь, когда мы расстаёмся.
Она взяла мою руку и поцеловала её. Она! Мою руку! Она благодарила меня! И я стоял и позволил ей всё это сделать!
Я был подавлен, ошеломлён её величием. Я не мог говорить, и только горячие слёзы застилали мои глаза.
Я страстно бросился к её ногам, стараясь схватить её, поцеловать край её платья. Мои нервы не выдержали, и я едва понимал, что делаю.
 
Она отскочила назад.
— Тише, — сказала она. — Вы не должны этого делать. Пора.
И она посмотрела в конец коридора, откуда доносились звуки, как будто кто-то открывал и закрывал двери. Я овладел собой и встал.
— Теперь я хочу переговорить с этим человеком. Идёмте, Марион.
Мы тихо двинулись по коридору. Мой мозг работал лихорадочно, стараясь оценить положение. Когда мы приблизились к концу коридора, дверь открылась и показалась какая-то полная фигура.
То был барон ван Гульст. Он сделал мне глубокий поклон.
— Надеюсь, вам удалось уговорить его превосходительство простить меня? — спросил он шедшую впереди меня Марион.
— Да, — коротко отвечала она. — Его превосходительство согласен простить вас, если вы поправите дело.
— Сделаю всё, что от меня зависит, — отвечал он, вторично кланяясь. — Ваше превосходительство, я весьма раскаиваюсь в том, что неправильно заподозрил вас. Усерднейше прошу простить меня.
Недалеко от нас на стене висел фонарь. Его свет падал как раз на лицо и смеющиеся глаза ван Гульста. Марион кое-чего не знала. Но он слышал моё недавнее с» ней объяснение, он обвинил меня перед советом, он знал всю гнусность затеянного им торга.
— Может быть, — отвечал я. — Прежде всего я должен услышать все условия договора.
Он повёл бровями.
— Разве вы не сказали, Марион?
От такого обращения к ней меня словно кто ударил хлыстом по лицу.
— Она говорила о них, — отвечал я вместо неё. — Но я хотел бы слышать их из ваших уст.
— О, условия немногочисленны и просты. Вам сохраняется жизнь, и я обязуюсь добиться вашего оправдания в совете. В свою очередь вы должны поклясться, что не будете мстить мне за всё, что произошло в эти дни, и никаким образом. Мне говорили, что, даже когда вы даёте обещание, опасность не устраняется. Поэтому я настаиваю на том, чтобы дана была клятва без всяких ограничений про себя.
— Это всё?
— Всё, что касается лично вас.
— Вы также дадите клятву? Вы не верите мне, а я не верю вам.
Он пожал плечами:
— Как вам угодно. Если вы желаете, я готов поклясться.
— Вы должны дать клятву в присутствии свидетеля, например, ван Сильта, — продолжал я.
— Нет, этого я не сделаю, — резко сказал он. — Свидетелей я не хочу.
— В таком случае вы будете довольствоваться только словом и с моей стороны.
— Здесь мадемуазель де Бреголль, и мы не можем солгать в её присутствии.
— Да, но вы можете. Следовательно, наш договор нужно изложить письменно, нужно его подписать и дать подписать какому-нибудь свидетелю. Им будет мадемуазель де Бреголль.
— Незачем ни писать, ни подписывать, — грубо прервал он меня. — Вы можете принимать или не принимать мои условия.
— В таком случае я их не принимаю, — сказал я и повернул назад. Я знал, что он не даст мне уйти.
— Да вы с ума сошли! — сердито закричал он. — Прошу прощения, — спохватившись, начал он с иронической вежливостью. — Я хотел сказать, что вы чересчур возбуждены. Извольте, ваше желание будет исполнено. Не думаю, чтобы вы признали когда-нибудь благоразумным делать этот договор достоянием гласности, — прибавил он с нахальной улыбкой.
Потом он крикнул в дверь:
— Дайте сюда бумаги, перо и чернил и принесите стол. Да живо!
Когда принесли всё это, ван Гульст быстро написал несколько строк.
— Вот. Я даю здесь клятвенное обещание вернуть вам свободу и оправдать вас перед советом.
— А что же вы ничего не прибавили о восстановлении меня в должности и о том, что мне гарантируется безопасность и в будущем?
— Если ваша невиновность будет вполне доказана, всё это сделается само собой. Действительно, вы сегодня чересчур нервны, — насмешливо добавил он.
— Прибавьте ещё, что во всём этом деле вы действовали относительно меня вполне добросовестно. Я знаю только то, что вы сказали мне. На самом же деле положение вещей может быть далеко не таким, какого я, по вашим словам, могу ожидать.