Пятая труба; Тень власти

25 марта.
Сегодня утром, часов в пять, раздался стук в мою дверь. Вошёл ван Стерк. Сапоги его до колен были покрыты грязью.
— Извините, ваше превосходительство, но по дороге в направлении к северу движутся значительные неприятельские силы. Я заметил их ещё часа в два. Я скакал во всю прыть и, судя по тому, как они движутся, должно быть, опередил их часа на два.
— У вас есть какие-нибудь сведения об их численности?
— Было ещё очень темно, ваше превосходительство, и я не мог их сосчитать. Но они ехали мимо меня минут с десять. Это была частью кавалерия, частью пехотные солдаты, посаженные на лошадей. Кажется, это единственный отряд. Во всяком случае, если за ним явится другой, то мои люди, которых я оставил для наблюдения, своевременно дадут сюда знать.
В своём донесении он не упустил ничего из виду. Я поставил его с несколькими верховыми для наблюдения на юге и приказал ему уведомить меня, если с этой стороны неприятель произведёт какое-либо движение. Амстердам сильно желал присоединиться к штабам, и я боялся, как бы испанцы не прослышали об этом и не попробовали вломиться в город силой. Мои предположения, как оказалось, были правильны.
— Благодарю вас, — сказал я ван Стерку. — Идите и передайте начальнику гвардии, чтобы он сейчас же собрал весь гарнизон — всех конных и пеших. Через час мы выступаем.
Он поклонился и вышел.
Облачаясь в доспехи, я обдумывал создавшееся положение. Если б нам удалось опередить их и прибыть к тому месту, где дорога входит в лес, мы могли бы захватить их живьём. Это было бы делом какого-нибудь получаса, самое большее.
Собравшись как можно скорее, я выехал на базарную площадь и бросил клич: силы, находившиеся в моём распоряжении, были невелики. Мне удалось собрать довольно много добровольцев, но те из них, которые уже заранее были завербованы за плату; не отличались особым энтузиазмом. Ради спасения Амстердама стоило рискнуть, но здесь не любят таких внезапных тревог. День был базарный, и, по несчастью, на площади оказался ван Шюйтен, пользовавшийся большим влиянием. Он подошёл ко мне и сказал:
— Прошу извинить меня, но подумали ли вы о том, что может произойти, если ваши сведения о силах неприятеля неверны? Что, если эти силы гораздо больше? Извините меня, но мне кажется довольно рискованным пускаться в дело, не имея более надёжных сведений и не подготовившись как следует.
Ван Шюйтена-то как раз мне и не хотелось видеть.
— Разве я когда-нибудь предлагал вам, мин хер ван Шюйтен, хорошенько подумать, прежде чем вы будете варить ваше пиво? — резко спросил я. — Нет? Ну, в таком случае предоставим каждому заниматься своим делом. Моё дело — война.
Всё удалось блестяще и именно так, как я и предполагал. Был только один критический момент, когда дело могло кончиться очень плохо. Произошло это так: с половиной своего отряда я поместился за изгибом дороги, перед входом в лес. Капитан Брандт был поставлен в засаде сзади меня, и ему было приказано атаковать неприятельский арьергард. Добровольцев я взял с собой: с одной стороны, для того, чтобы своим присутствием внушить им больше мужества, а с другой — чтобы не могли говорить, что я подверг их опасности.
Услышав топот лошадей за лесом, я дал знак, и мы бросились на них, как сокол на свою добычу. Первые ряды мы прорвали, почти не встретив сопротивления, ибо они никак не ожидали нападения. Правда, у них были разведчики, но они выслали их слишком далеко вперёд, так что они даже не видели, как мы прибыли к лесу. Покатость дороги ещё более усилила стремительность нашего нападения. Мы быстро пробились вперёд и скоро оказались у обозов, которые неприятель, по своим соображениям, поместил перед своим центром. Здесь-то мы и встретились с главными неприятельскими силами. Они значительно превосходили нас численностью, и добровольцы, в головах которых крепко засели слова ван Шюйтена, бросились бежать.
На самом деле никакой опасности не было, ибо я знал, что делаю. Хотя перед нами и появились сомкнутые ряды, но я знал, что беспорядок уже внесён в них, к тому же Брандт теснил их сзади. Ещё минута, и мы пробились бы сквозь них. Но добровольцы, увидев перед собой врага, вообразили, что он в бесчисленном количестве, как и предсказывал ван Шюйтен, и заколебались. Тщетно старался я ободрить их и двинуть вперёд. Они бросились назад, и мы оказались между неприятельскими силами и обозами, где нельзя было ни двигаться на наших конях, ни даже взмахнуть как следует рукой. Неприятельские офицеры быстро сообразили выгоды своего положения, и в одну минуту мы были окружены со всех сторон. Через минуту-другую произошла бы паника, и большая часть из нас была бы изрублена в куски.
 
Впрочем, я не преминул принять свои меры предосторожности. На полпути между моими силами и лесом я поставил свою старую гвардию и некоторых ветеранов Брандта.
В воздухе стоял лёгкий туман, который скрывал диспозицию моих войск. Начальство над этим отрядом я вручил ван Стерку, приказав ему спешить к нам на помощь, когда, по его мнению, это будет нужно. Это был день испытания ван Стерка, и он выдержал это испытание. Как раз в самый критический момент он ударил во фланг неприятеля с громким, хорошо знакомым мне криком: «Вперёд, за дона Хаима де Хорквера!»
Казалось, это старое имя имеет какую-то возбуждающую силу. Неприятель заколебался и ослабил напор на нас. Мне только это и нужно было, чтобы получить некоторое свободное пространство. Я сбросил одного-двух ближайших ко мне всадников и пустил лошадь в самую свалку. Крик раздался ещё раз, и это решило участь сражения. Неприятели — большей частью итальянцы и валлонцы — все полегли здесь костьми. Задние ряды бросились бежать в лес, а середина отряда, зажатая между мной и отрядом ван Стерка, сдалась. Тщетно офицеры кричали на них: только арьергарду удалось пробиться сквозь отряд Брандта. Как я потом узнал, это были каталонцы, а они не охотники сдаваться.
Ван Стерк, весь в крови, подъехал ко мне и салютовал мне.
— Прошу извинить, если мы опоздали. На дороге стоял туман, и мы не могли видеть ясно, что происходит.
— Вы прибыли как раз вовремя, и я выражаю вам свою благодарность.
Я приказал войскам выстроиться. Наши потери были значительны, хотя у неприятеля они были ещё больше. Больше всего досталось добровольцам, но тут уж они сами были виноваты.
— Жаль, что пришлось потерять столько народу, — сказал я им. — Но в этом вы сами виноваты. Когда вам придётся в следующий раз выступать со мной, верьте больше мне, а не предсказаниям ван Шюйтена.
Они поняли меня и повесили головы.
Через три часа мы были уже в Гуде. С пленниками и добычей мы привезли и убитых: вместо радости получилась печаль.
8 апреля.
Проходя сегодня по городским стенам, я увидел ван Стерка, который грустно стоял на своём посту возле парапета. Перед ним виднелись крыши домов, залитые солнцем. Кое-где вырывался блестящий шпиль колокольни. В то тихое чудное утро город предстал во всей своей красе. Солнечный свет заволакивал даль, отчего город казался как будто на облаках. Но ван Стерк, очевидно, не мог оценить этого прекрасного зрелища: лицо его было сумрачно, а губы плотно сжаты.
— Вы, кажется, не очень-то любуетесь этим дивным утром, ван Стерк, — произнёс я.
Он вздрогнул:
— Извините. Я не заметил вашего прихода. Не всё же быть весёлым.
Когда человек молод, да ещё влюблён, то не очень трудно заставить его разговориться. Через минуту он уже рассказал мне всё, что, впрочем, я уже знал.
— Она отказала ван Шюйтену дважды, — продолжал он, — и теперь её отец держит её взаперти в её комнате, голодом заставляя её смириться. Так мне рассказывала их служанка. Подумайте только! Каждый может жениться на девушке, если она не выдержит такой пытки! Как только вспомню об этом ван Шюйтене…
И он заскрипел зубами.
Теперь пришло время действовать мне. Было бы жаль, если б в день обручения фру Марта выглядела бледной и исхудавшей! Ван Стерк был молод, его руки не осквернены, и было бы жаль, если б он выпачкал их о такое животное, как этот ван Шюйтен. Поэтому я пригласил его к себе в кабинет и поздравил с производством в офицеры.