Лорды Белого замка

Огонек сбился с ноги, когда один из рыцарей Мориса преградил Фицуорину дорогу и обрушил на него меч. Фульк отразил выпад щитом и ударил противника моргенштерном. Затем быстро увернулся и продолжил преследование. Врага надо было поймать раньше, чем он укроется за стенами замка.
Морис и его спасающийся бегством отряд влетели в деревню, распугивая разлетавшихся во все стороны птиц. Мост через ров был опущен. На стенах стояли лучники. Фульк уже почти нагнал Мориса, когда тот неистово замахал рукой, отдавая приказ, и на преследователей обрушился град стрел.
  
Фицуорин выругался, натянул поводья, резко останавливая Огонька, и повернул назад, чтобы вырваться из-под обстрела.
И уже почти прорвался, когда его догнал удар из арбалета. Болт безжалостно пробил кольчугу и габмезон, а острие вонзилось в бедро.
Уильям и Иво быстро оказались рядом. Младший брат перехватил поводья Огонька и увел коня подальше от опасности.
– Фульк, ты как? – побледнев, спросил Уильям.
Тот стиснул зубы. Кровь сочилась вовсю, но было ясно, что рана не смертельная – по крайней мере, пока.
– Нормально, – сумел выдохнуть Фульк. – Кость не задета.
– Ехать сможешь?
– Идти-то я в любом случае не смогу, – невесело рассмеялся Фульк и оглянулся через плечо.
Отдельные стрелы еще со свистом летели в их сторону, но уже не доставали. Двери всех домов в деревне оставались плотно закрытыми, и никто не подавал признаков жизни, за исключением переполошившихся кур и гусей. Отряду Фулька явно не собирались оказывать сопротивления.
– Еще секунда – и мы бы захватили Фицроджера. – Он с досадой стукнул кулаком по седлу.
– Можно ведь и замок осадить, – задумался Уильям. – Там, у леса, Морис потерял нескольких человек и сейчас будет готовиться к обороне.
Фульк покачал головой:
– Если мы останемся и начнем осаду, это будет последнее, что мы успеем сделать на этой земле. Кто-нибудь из деревенских наверняка побежит за подмогой, а у меня нет желания попасть за решетку, когда подоспеют войска из Шрусбери. – Он глянул на Уильяма, желая убедиться, что тот внял его доводам. – Чтобы добиться успеха, мы должны действовать быстро. Надо устраивать короткие набеги и постоянно досаждать Иоанну, чтобы в конце концов он отчаянно захотел мира, даже на наших условиях.
Уильям нахмурился. Он понимал, сколь справедливы аргументы Фулька, но явно не желал сдаваться.
– У нас еще будет возможность сразиться с Морисом, – сказал старший брат, борясь с обжигающей болью. – Мы заявили о себе. А пока пусть Фицроджер помаринуется в собственном страхе.
Он дернул поводья и направил Огонька на дорогу, которая уводила от Уиттингтона обратно в леса. С каждым шагом жеребца бедро Фулька пронзала пульсирующая боль.
 
Глава 18
 
Мод любила ездить на лошади, особенно когда можно было самой сесть верхом, а не в дамское седло позади конюха. Ей нравилось держать вожжи и чувствовать внутреннюю связь со своей смирной кобылой. Чтобы защитить кожу от полуденного солнца, Мод надевала поверх легкой льняной накидки широкополую шляпу, какую носят пилигримы. Шел третий день ее путешествия из аббатства Теобальда у Кокерсенда, что близ Ланкастера, в Хигфорд. Жара становилась все более изматывающей, по мере того как они отдалялись от морского побережья, где дули прохладные бризы, и продвигались вглубь Чешира.
Она пробыла у отца в Эдлингтоне ровно столько, сколько требовалось, чтобы соблюсти приличия и исполнить дочерний долг. Как обычно, Робер говорил с ней покровительственно и бесцеремонно. Барона беспокоило не столько благополучие Мод, сколько ее место на колесе Фортуны.
– Я нашел тебе отличную партию, – самодовольно заявил он, засунув пальцы за пояс. – Ты в родстве с Хьюбертом Уолтером, пожалуй самым влиятельным человеком в стране. Так почему же, скажи на милость, твой муж сейчас имеет не больше, чем в день свадьбы? Даже меньше, ведь король Иоанн лишил Теобальда многих привилегий.
По словам отца выходило, что это вина Мод. Впрочем, возможно, отчасти так оно и было. Без сомнения, если бы супруга Теобальда Уолтера разделила ложе с Иоанном, как это сделали уже многие жены и дочери баронов, добиться королевской милости было бы легко.
Мод передернуло от одной только мысли об этом, и кобыла в ответ шевельнула ушами и отпрянула в сторону. Отцу она в тот раз ответила, что Теобальд не станет завоевывать расположение короля ценой своей чести. Робер ле Вавасур громко фыркнул и сказал, что если зять его столь высоко ценит свою честь, то богатство сие, несомненно, рано или поздно его погубит. Когда неделя подошла к концу, Мод покинула Эдлингтон не оглядываясь.
Существует мнение, что мужские соки сильнее женских, и дитя, которое зреет в утробе женщины, больше наследует от отца, нежели от матери. Боже сохрани, если это правда, подумала Мод. Она не хотела быть подобием Робера ле Вавасура: в своей жадности он был настолько одержим мыслями о положении и власти, что походил на человека, плотно упершегося лбом в стену.
Еще неделю Мод провела у бабушки в Болтоне, но и там радость свидания была омрачена размолвками. Матильда де Шоз, поджав губы, заявила, что Мод следует засесть за иглу и прялку. Дескать, надо не болтаться у мишеней, а производить на свет потомство. Стрелять из лука – занятие не для женщин, и вообще это просто неприлично. Как же она сумеет завлечь мужа в свою постель, если будет вести себя как мальчишка?
Мод с трудом сдержала смех, сжав зубы и укрывшись за вежливой улыбкой. Исполнив родственные обязанности, она поехала к Теобальду – в поместье и аббатство у Кокерсенда. Соленый запах ветра, широкие просторы занесенных песком илистых пойм, красных от заката, морские волны, с шипением набегающие на берег, – все это давало ей ощущение свободы, необходимое, чтобы восстановить душевные силы после исполнения тягостной повинности.
Там и нашел ее гонец с письмом от Теобальда. Двор собирается возвращаться из Нормандии, и Мод должна встретить мужа в Лондоне. Он не писал, добился или нет разрешения посетить свои ирландские земли. Лорд Уолтер сообщал ей другую новость: король Иоанн, разведясь с первой женой, нашел себе новую невесту, девочку двенадцати лет. Ее звали Изабелла Ангулемская, и Теобальд лаконично писал, что Иоанн весьма к ней привязан, а также надеется получить хорошее приданое.
Мод поморщилась, не отваживаясь предположить, что может повлечь за собой эта привязанность. Все-таки двенадцать лет – это возраст, в котором девушка могла быть на законном основании выдана замуж, даже если еще не достигла физической зрелости. Мод вспомнила страхи и тревоги, которые испытала в день собственного бракосочетания. И это притом, что ей с Тео еще повезло. А каково это – быть замужем за Иоанном? Поговаривали, что он добр со своими любовницами, щедро их содержит и признает всех бастардов. Пусть так, но все равно их король – настоящий распутник, жестокий и похотливый эгоист. Мод подозревала, что на каждую женщину, которая наслаждалась его щедростью, приходится с полдюжины других, которым пришлось заплатить за королевское внимание сполна.
За поворотом дорога расширилась. Мод и ее эскорту открылся вид на глинобитные стены домов Хигфорда. Она обещала Эммелине, тетушке Фулька, что будет возвращаться этой дорогой: хотя так и получалось чуть длиннее, ехать тут было приятно и неутомительно. Мод понравилась Эммелина, она хотела вновь ее увидеть и помолиться на могиле Хависы Фицуорин. Да и лошади бы тем временем отдохнули пару ночей, прежде чем продолжить путешествие дальше на юг, к Лондону.
Мод проехала стоявшую на берегу реки мельницу, и женщины, ждавшие своей очереди, чтобы смолоть пшеницу в муку, приветствовали ее, сделав книксен. Мельничное колесо грузно поворачивалось, вода в канале шла рябью, напоминая полупрозрачный зеленый шелк. Рыбак вытаскивал из мережи богатый улов извивающихся угрей. Мод улыбнулась. Возможно, она только что видела свой будущий обед.
Свернув еще раз, она подъехала к особняку. Убаюканная сценами идиллического деревенского труда, Мод вздрогнула, заметив, что возле дома кипит лихорадочная суета, словно кто-то сунул руку в пчелиный рой. Двор был заполнен лошадьми и вооруженными мужчинами, судя по суматохе, прибывшими недавно. Между ними шныряли конюхи Эммелины, а рыцари сами распрягали своих лошадей. Мод почувствовала ревнивый укол тревоги и досады, однако на смену этим чувствам сразу пришло жгучее любопытство.