Мое роковое влечение (СИ)

Бесит еще больше. Я несу черт знает что. Ору ему о том, какие мужики жестокие, и как они не понимают важности момента для женщины. Что деспотично принимают решение сами, не считая нужным посоветоваться или хотя бы мнение спросить. Меня просто выворачивает наизнанку, по сути, при незнакомом человеке, но нужно отдать должное, он меня просто слушает. Внимательно причем.
— Все? — вежливо интересуется, когда затихаю.
— Все! — жестко бросаю ему это слово и, отвернувшись, утираю сопли.
— Тогда слушай меня. Он не сможет приехать в ближайшее время. Работа. Дождись его. Макс жив. Все в порядке. Я должен был передать, что Тайпанов помнит о тебе. Остальное сама знаешь. Повторять не буду. Это ваши дела.
И это все?
То есть, просто он пока не приедет и с ним все нормально? Это все? Беспомощно хлопаю ресницами. Внутри все на амбарный замок мелочной обиды закрывается. Понимаю, что по-детски реагирую, но обжигающее чувство сильнее меня. Оно сводит меня с ума. Почему не передал хотя бы маленькую записку, почему не прислал хотя бы смайл в сообщении, если он здоров и находится в твердом уме. Что за эгоизм?
Я металась тут, как раненая птица. На кислотную пену исходила, каждый день ждала, что будет хоть какая-то весть от Тайпанова. Не понимала, как мне дальше жить и что делать. Не хочу думать в эту минуту о реакции Кира на мои переживания, в настоящем только об эгоизме Макса думаю. А Кир… Он продолжает осаду. Напористо и непрерывно. И я не знаю, что делать. Но теперь отметаю все.
Во мне забирает первую скрипку дурацкая обида. Он не приехал. Подослал этого Лекса, а сам…
Он всего лишь помнит. И только.
От подступающих рыданий кривятся губы. Где-то очень близко истерика. Я не могу и не хочу сдерживаться. От первого всхлипа перекручивает напополам. Мне плохо! Мне ужасно! Я растоптана и уничтожена. В мозг врывается глухое бормотание, что-то вроде «да ебамать!» и в руки снова падает бутылка воды. Отпиваю глоток, чтобы заглушить рвущийся вой и проливаю на себя добрую часть жидкости.
— Успокойся. Говори куда, я отвезу.
Он и правда везет. Всю дорогу молчит только у подъезда бросает, чтобы не накручивала разного, что как только Макс сможет, то обязательно приедет. А пока мне нужно быть осторожной и не творить глупостей.
Пошел он! Учитель нашелся.
  
20
 
— Кто это был? — громовой голос Кира сотрясает стены квартиры.
— Ты как сюда вошел? — моргаю непросохшими от слез глазами.
Два вопроса ссекаются и остаются без ответа. Кир стоит в прихожей, я около двери замерла.
Я не давала ему ключи. Не давала! Как?
Кир грозовой тучей нависает. Кажется, что в просторной комнате сгущаются тучи, воздух настолько становится осязаемым. Он не имеет права! Отшагиваю назад, прижимаясь к двери. Вся его повадка сейчас тяжелая, давящая. Он словно претендует на что-то. Словно я по-прежнему принадлежу ему, но это не так. Я же говорила.
Кир делает широкий шаг.
Отшатываюсь, но мне некуда отступить. Он нависает надо мною. Блокирует руками выход, упирается ладонями по бокам и склоняется к лицу. Почти соприкасаемся. Тонкая кожа век дергается. Кирилл так рвано дышит, что хочется сползти и сесть на пол. Обхватить голову руками, крепко закрыться.
Понимая порыв, Кир кладет мне руку на горло и немного сдавливает. Нос его заостряется, губы странно выворачиваются и оскаливаются.
Боже… Боже мой…
— Кирилл, — хватаю его за руку. — Остановись. Что ты делаешь? Мне больно!
Задушенный крик отрезвляет его. Хватка слабеет. К щекам снова приливает кровь, и кожа розовеет, убираю восковой цвет кожи. Он обмякает и бормоча слова прощения обхватывает руками, крепко прижимает.
Обнимает настолько сильно, что задохнусь сейчас.
Мне жаль. Мне так жаль, что все так вышло, но теперь не вернуть. Мы отвыкли друг от друга. Это нужно принять. Тянет к себе, словно еще нуждается. Пытается обнимать, как прежде, но не получается почувствовать что-то.
Тысячу раз анализировала. Я пыталась! Но бесполезно падать в прошлое.
 
— Кир, — хлопаю по плечу. — Кир, мне нечем дышать. Давай поговорим, пожалуйста.
— Да, конечно. Прости.
Он помогает мне раздеться. Вешает пальто и бросает сумку на тумбочку. Я же выскальзываю и иду в кресло, даже не помыв рук с дороги. Не хочу. Услышав известия о Максе, не могу думать о чем-то. Знаю одно — нужно все выяснить с Киром и окончательно поставить точку.
— Кирилл, присядь. Прошу тебя выслушать.
Он кивает и присаживается в максимальной близости от меня. Ну пусть так.
Сегодняшняя встреча с Лексом перевернула мою жизнь. Сколько дней я мучилась, сколько ночей выворачивало наизнанку, а сегодня хотя бы малость услышала. Стало легче, свободнее, так что…
— Вероника, — мягко зовет Кир. — Ты хотела обсудить что-то.
Да, точно. Рассеянно киваю и решаюсь. Тщательно подбираю слова. Я не хочу обижать бывшего. Да, именно так. Он бывший. Хочется нам этого или нет.
— Кир, нам не стоит больше видеться. Прости меня, — вновь каменеющее лицо почти сбивает с решительного настроя. — Я… Я не могу. Наше время прошло, понимаешь? Нельзя вернуть то, чего нет. Мы другие теперь.
— Замолчи! — свистящий предупредительный шепот разрывает пространство. — Просто замолчи. Сама не понимаешь, что говоришь. Разве я виноват, что не смог вернуться раньше? Ты сейчас рубишь нас под колени необдуманным решением. Вспомни как мы жили, вспомни! Ты с ума по мне сходила. Я был для тебя номер один!
— Нам было немного за двадцать! — взмахиваю руками. — Конечно, я любила. Это неизбежное чувство в отношениях.
— Плохо любила, Вероника, если не смогла удержать нашу любовь. Ты должна была меня ждать. Верить и ждать.
— Правда? С документами о разводе на руках? Ты в уме?
Кир отворачивается. По лицу катятся бурые пятна. Он злится, видно невооруженным взглядом. Но меня тоже понять можно. Противоречия зашкаливают. Что же нас связывает теперь? Прошлое. Вот именно — только прошлое.
— Это была вынужденная мера, неужели не понимаешь?
Его голос сухой и скрипучий. Тональность распиливает надвое. Там в глубине придушенных звуков слышится глухое отчаяние. Только на секунду острая жалость рвет мои нервы, но вот в том и дело, что это лишь жалость. Этого мало.
— Кир, прошу тебя.
— Я тебя прошу, Вероника! — срывается с дивана и падая у моих ног, хватает за холодные ладони. — Прошу! Давай начнем все сначала. Я прощу тебе все. Даже Тайпанова прощу.
Фамилия Макса падает в возникшую тишину неразорвавшимся снарядом. Есть три секунды до оглушительного взрыва. Сердце начинает стучать на максимальных оборотах. Неуловимо хочется бросится в укрытие и закрыться руками. Это не поможет, потому что чека уже сорвана.
— Я не могу, — вымученно выдыхаю. — Я не могу-у-у.
— Мы все исправим, — целует ледяные пальцы. — Будет еще лучше. Обещаю. Клянусь.
— Прекрати, — вырываю руки. — Пожалуйста.
Кир наседает сильнее. Обхватывает за талию и придвигается ближе. Мне же отодвинуться некуда. Отталкиваю. Прошу прийти в себя, умоляю сесть на свое место. Он звереет еще больше, почти заваливает на неудобную спинку. Руки лезут под юбку. Он хватает за бедра, гладит, нажимает.
— Вероника, — насыщенный голос лезет в сознание. — Я так скучал. Я так по тебе скучал. Дай мне доказать. Дай почувствовать тебя. Все будет как прежде. Обещаю. Обещаю тебе.
— Нет, — отдираю его от себя. — Нет! Не надо. Умоляю. Я не хочу. Не хочу.
Меня колотит, как буйную. Впервые осознаю, что не хочу его прикосновений. Точнее, что они неприятные, чужие.
Я не хочу никого, кроме Макса.
Никого!
Он моя зависимость.
Он мое роковое влечение.
То, как люто сопротивляюсь, приводит Кира в чувство. Резко прекращает. Отодвигается и окатывает злым взглядом. С ужасом опускаю глаза и вижу, как топорщатся его штаны. Внутри все зажимает, уменьшается и мелко-мелко трясется. Боже… Сколько еще…