Мое роковое влечение (СИ)

— К-р-р-р…
Последнее, что вылетает изо рта, после чего отключаюсь. Темнота. Жар. Пульсация вен. Плохо. Задыхаюсь.
— Вероника! — строгий голос зовет меня.
Я плаваю между прослойками жирного слипшегося тумана. Он сизыми клоками висит в воздухе. Каждое касание противно и мерзко. Это похоже на старый разодранный матрац, из которого выглядывают грязные куски ваты. Холодно и липко.
Внезапно на лицо приземляется мокрая тряпка. Меня от отвращения вырывает из дурацкого сна. Открывая глаза, вижу склонившееся лицо бывшего мужа. Он беспокойно бегает глазами по лицу и придерживает на лбу холодную пропитанную влагой ткань.
— Кир, — слабо пищу.
Не могу поверить. Просто в шоковом шоке пребываю. Он тут. Он вернулся.
Не в силах шевелиться, просто рассматриваю его. Кирилл очень изменился. Взгляд жесткий, безжалостный. Зрачки металлом отливают. Нависает, как каменный утес, готовый придавить в любую минуту.
— Вероника, все в порядке, — ласково говорит, что так значительно отличается от внешности. Все же она обманчива. — Мне многое нужно объяснить. Теперь все станет по-другому. Я все это время думал о тебе.
Слова заставляют вжаться в подушки и замереть. Чтобы не отвечать, прикрываю глаза и громко сглатываю. Зажмуриваюсь крепче, чтобы провалиться куда-нибудь еще. Что же делать…
— Мы снова будем вместе. Ты простишь меня, Ник? Это была не моя вина. Стечение обстоятельств сильнее. Просто был вынужден.
— Да правда, Кир? — громовой голос сотрясает стены моей квартиры. — Это ты мне расскажи тоже. Интересно послушать.
Из-за закрытых век выкатываются слезы. Макс. Он пришел.
  
15
 
Кир неспеша поворачивает голову. Слежу за каждым медленным движением, стерегу каждый шорох. Он руками опирается около головы моей Ники. При первых звуках голоса заостряется скулами и еле заметно дергает кожей.
Знаю. Знаю…
— Ну здравствуй… Гюрза, — как в замедленной съемке поворачивается и сверкает желчью. — Давно не виделись.
Сука. Еще бы век не соскучился.
— Здорово, — лениво цежу. Еле заметно выдыхаю, после того как вижу, что он перестал давить на Нику. Кир отходит и садится в кресло. Ника не двигается, смотрит прямо перед собой. Блестящие дорожки слез прочерчивают бледную кожу. Тупым зазубренным лезвием рвет сердечную мышцу, но залить себя слабостью жалости не позволяю. Перевожу взгляд на Кира. — Все закончилось?
— А ты думал я там век буду? — ядовито усмехается. — Все… Я свободен. Ника, — зовет ее.
Меня передергивает. Кир никогда не называл ее так. Все время звучало только Вероника. Приваливаюсь к стене и стягиваю капюшон. Вслед за этим срываю бейсболку, швыряю на стол. Ника реагирует на шум и приподнимается. Впиваюсь в нее взглядом. Наплевать бы на все. Подойти бы и обнять. Прижать к своему сердцу.
Как только собираюсь сделать безумный рывок, она останавливает взглядом. В грудь кол с размаха всаживается. Насквозь! Пригвождает в стене, выбивая ошметки кровавой кожи. Не могу ее подставить. Просто не могу. Всегда всем нужно ублюдское душераздирающее время, чтобы не спешить и разобраться. Могу Нике дать только минуты или часы. На большее не способен.
— Что? — ее голос на свой не похож.
— Может чай сделаешь? — говорит так, будто не было этих семи лет. — Есть у тебя чай? Или кофе?
Она так беспомощно смотрит, что решаю вмешаться. Гандон, блядь. Даже бровью не дернул, когда нелепую просьбу задвигал. Будто вчера из квартиры вышел мусор выбросить.
— Не до чая. Или может сам сделаешь, если так хочется? — нагло напираю. — Оставь Нику в покое.
— М-м-м. А что так переживаешь?
Криво тяну усмешку. Ответить? Очень хочу, конечно, но не буду этого делать из-за почти прозрачной малышки. Ника волнуется. Это же видно. Не отвечаю на вопрос, впрямую на Нику пялюсь. Все пытаюсь рассмотреть что-то для себя. Уловить малейшее колебание в свою сторону.
В глотке колотит, будто кросс маханул за рекордно короткое время. В висках так сильно отстукивает, что удары молотом в мозг отдают. Не отрекайся от меня! Смотри на меня! Будь со мной!
 
Я лучше него. Лучше.
Все посылаю ей во взгляде, только бы приняла. Наплевать, что Кир уже точно определяет мое состояние. Насрать вообще. Его время ушло. Он не захотел менять обстоятельства. Поэтому без вариантов. Ника моя.
— Особо не переживаю, — киваю ему на дверь. — Выйдем?
— О как! — тянет угол рта в ухмылке. — Да без проблем, — встает и направляется к Нике. Наклоняется. Когда Кир низко склоняется к ней, то готов за шкирку оттащить. В который раз окорачиваю себя и торможу с пылью. Нельзя сейчас. — Мы скоро. Будь хорошей девочкой, хорошо? Я только провожу Тайпанова и вернусь.
Сжимаю зубы до противного хруста. Готов в труху перемолоть не только эмаль. Пристально взглянув на безучастно сидящую Нику, тщетно пытаюсь поймать ее взгляд. Неужели этот гандонище не видит, что ей плохо. С трудом оторвавшись от пола, размашисто шагаю на улицу. Позади меня глухо бухает ботинками Кир.
Толкнув с силой подъездную дверь, вдыхаю подмороженный воздух полной грудью. Жадно захватываю, надышаться не успеваю. Кислород в теле исчезает сразу же. Приходится накачивать организм заново. От сигарет уже блевать тянет, но упрямо сую в рот новую и подкуриваю. Затягиваюсь жадно, несколько раз подряд сипло тяну табак.
Мне легче сейчас, когда Нику не вижу. Легче.
— Зачем ты пришел к нам домой?
Трескающийся голос Кира разбивается осколками неприкрытой злости. Эти несколько слов поднимают над землей и с жесткой, бушующей яростью хлопают с размаха на землю. К нам? К Нам?!
— Какой на хуй «к нам»? — сплевываю клейкую слюну. — Это ее квартира. Никаких «мы» в твоем случае не существует.
Кир перемахивает через гнутую трубу и летит прямо на меня. Жду. Я готов. Отщелкиваю сигарету и принимаю бросок. Даю ему припереть себя к стене. Сверху якобы спокойно рассматриваю, но внутри… Хочу убить.
— Макс, сваливай по-хорошему, — рычит, брызгая слюной. — Отъебись от нее. У нас все теперь с ней хорошо будет. Нормальная семья. Я уволился из конторы.
— Руки убери, — дергаю его за грудки. — Сломаю.
По лицу Кирилла идет судорога. Он с трудом отрывается от меня и отходит в сторону. Сверкает глазами и скрипит зубами. Я же блокирую всю агрессию и очень стараюсь остаться в белом. Не в этом бы случае нужно так поступать, но не могу бесноваться под окнами любимой женщины. Хоть когда-то я должен поступить правильно.
Сую кулаки в карманы и напарываюсь на нож. Чтобы как-то уменьшить едва контролируемый тряс, жму пальцами на лезвие, пока кровь не проливается. Но боль не срабатывает. Мне блядь больно не физически, у меня душа в клочья летит. Если она выберет его… Если…
— И что теперь? — слова, как удары плетью воздух рассекают. Кир бычиться, раздувает ноздри, но блядь… Похуй просто. — Я смотрю ты время даром не терял.
— Она должна была тебя ждать? — сплевываю в его сторону желчью. — Семь лет? Или как? Послушай, — ссекаюсь с ним взглядом. — Давай ты съебешься туда, где был. Оставь ее мне. М? Ну же, Кир, — подъебываю, переходя все рамки. — Сколько ты хочешь? Миллион? Три? Семь? Любишь монеты? Знаю, рожу не вороти, — голос садится от злобы. — Любишь, сука.
— Пошел ты, Тайпанов, — отворачивается в сторону. — Вероника вернется ко мне. Ты не при делах.
— Ёбу дал? Она к тебе не вернется, — в душе гарь, но утверждаю неопровержимо.
Уличный фонарь гаснет и в эту же секунду Кир бросается ко мне. Он всегда был справа, но с особым чутьем уклоняюсь и максимально закрываюсь с противоположной стороны. Так и есть. Изменил привычку. Реакции не подводят, подсечкой сваливаю на стылую землю.
Кир бьется самоуверенно. Выскальзывает и прет снова. Так всегда было. На тренировках оставались из команды самыми стойкими, а там до победного. Удар слева, но не удается смести с ног. Перекрываю кисть и закручиваю на болевой. Запрыгнув, сваливаю и блокирую. Он злиться и дергается, несмотря на то что в любой момент вырву сустав.