Нам с тобой нельзя (СИ)

Периодически сквозь шквал больных мыслей, прорезается нечто на подобие «с ее стороны это может быть детская влюбленность», и да, я допускаю мысль, что чувства пройдут, стухнут, что она перестанет так относиться ко мне. Станет старше, посмотрит на мир широко распахнутыми глазами, а я буду рядом, столько, сколько смогу, сколько мне уготовано судьбой. Если Рашидов меня не пристрелит раньше, а на это он, видит Бог, имеет полное право. Или я, в конечном итоге, все-такие не оставлю ей выбора.
Вот только сейчас нужно обеспечить ей безопасность, это основополагающая функция. И на данном этапе я ума не приложу, как сделать так, чтобы никто ничего не понял раньше времени, ровно до момента, пока старые косяки не решены, пока есть еще те, кто упорно точит на меня зуб.
Да и с Рашидовым надо поговорить, пусть для симметрии моей и без того исполосованной рожи вмажет мне разочек, уж тут я точно заслужил.
В какой момент все пошло не по плану? В тот момент, когда узнал, что она ходит на блядские танцы стриптизерш? Скорее нет, тогда я просто злился, еще не до конца понимая, как сильно встрял. Осознал окончательно, пожалуй, тогда, когда на вечере по случаю дня Рождения увидел ее в том серебряном платье. Мы на тот период виделись урывками, общались практически по телефону.
Стоило увидеть, так и прозрел, замирая в шоке посреди банкетного зала: сочная фигура, блестящий, горящий взгляд, пронизывающий тебя насквозь, обезоруживающий. Я приехал на праздник, заебанный и уставший, но стоило увидеть ее, так всю усталость смело рукой, на смену негативным эмоциям пришли малознакомые и чуждые, неправильные, напугавшие меня тогда до чертиков. Буквально приходилось бить себя по рукам в надежде, что больная фантазия прекратит подкидывать картинки, от которых дух перехватывает, и при этом возникает четкое ощущение, что ты гребанный извращенец.
—Никита, — принцесса заметила меня почти сразу и сорвалась навстречу, бросаясь на шею, начала радостно сжимать в объятиях, пока я ошалело медленно осознавал ситуацию. Руки сами собой опустились на неприкрытую платьем талию, это здорово тогда отрезвляло. Каждое касание как погружение в ледяную воду. Это моя Света, я ее растил с трех лет, да я купал ее и покупал ей куклы! Я ходил разбираться с обидчиками, пока Арслан был в отъезде, а Надя упорно заявляла, что нужно найти общий язык со всеми, все учила быть всепрощающей и всё понимающей.
Херь собачья, нужно сразу показывать что можно, а что нельзя в отношении других и себя самого.
Так вот я держал в руках свою Свету…ту, которая когда-то вся в зеленую крапину плакала у меня на руках из-за того, что ранки жгут, и что она некрасивая, и охеревал от происходящего пиздеца в своей башке, прокручивающий меня в мясорубке жизни.
—С Днем Рождения, семицветик, — прошептал в распущенные завитые волосы, пахнущие как сам мед. Я еще проморгался пару раз, чтобы отогнать наваждение. Ничерта. Взгляд уплывал вслед за Светой, плавно двигающейся в такт музыке, играющей в новомодном ресторане. Моя девочка весь вечер отжигала, попеременно танцевала с каждым из гостей, пока я накидывался пойлом, как придурок, под недоуменные взгляды Нади и Арслана.
—Чет ты совсем зеленый, Макар, — засмеялся и похлопал по спине друг. Уже друг. Я нервно ухмыльнулся, вливая в себя остатки пойла, когда к нам побежала Света, румяная и такая…моя.
—Никит, пойдем танцевать… — ладошки мягко обвили мою лапень, и я как загипнотизированный поплелся вслед. Баран на привязи. И танцевал, даже ни разу не отдавил ноги своему семицветику. Только сжимал все сильнее и сильнее, нарочно опуская голову ниже, чтобы как можно больше впитать в себя ее аромат. Долбанный придурок.
Помню, как после праздника пошел в клуб, где смачно так догнался, снял себе девицу, уверенный в том, что вся проблема именно в недостатке женского внимания. Но тогда мне это не помогло хоть и выбор был более, чем велик. Вернулся домой под утро, ненавидя и себя, и ту бабу, которая упорно пыталась заставить меня кончить, но даже в этом провалилась.
 
Я остался у Рашидовых на пару недель, пытаясь общаться со Светой как раньше, не вглядываться в долбанные короткие пижамы, от которых член стоял колом, стараясь удержать себя, пока по утрам Света, в большинстве случаев без лифчика, целовала меня в щеку, плотно прижимаясь всем телом. Невинно. Сто раз она меня так целовала, вот только раньше мне не хотелось повернуть голову и перехватить ее в губы в жадном поцелуе.
А тогда я просто кипел от острого желания попробовать нежную розовую плоть на вкус, обхватить пальцами выпирающие холмики, ощутить острые пики сосков немаленькой груди. Желание отзывалось покалыванием во всем теле. Я ненавидел себя за эти мысли, искал выход эмоциям, пока все не поменялось. Сразу после того, как попал в аварию…когда она призналась мне, что любит не как дядю. Сложно описать свои эмоции в тот момент, я был пьян, даже слишком, но все это слышал так отчетливо, как будто в рот ни капли не брал.
Возможно, я тогда протрезвел окончательно, грудину сдавило и пульс шандарахал где-то в глотке. Смотрел в ее глаза, наполненные волнением, нежностью и чем-то еще смутно отблескивающим на дне голубых глаз, а на руке в это время адски жгла красная нить, она словно связала нас тогда. Смотрел и подыхал. Упрямо заявляя себе «НЕТ», это «НЕТ» болью отзывалось во всем теле, ломило, словно мне кости раздавливают под прессом.
Нахмуренный взволнованный взгляд обволакивал своей нежностью. Мне хотелось, чтобы она так смотрела только на меня, мне хотелось впитать до последней капли каждую эмоцию, до конца. А потом я рвано вдохнул, отшатнулся и сделал то единственно верное, что мог. Отгородился.
—Светик, ну что за глупости, малыш? Я старый и хладный, во какой!
Постарался, конечно, перевести в шутку, но это была бы не Света, если бы она тогда на мои скомканные попытки пошутитить не посмотрела на меня воинственно, не поднялась на носочки и не коснулась моих губ своими, выбивая одним касанием воздух из легких.
 Меня разорвало на части, не помня себя от желания, я сорвался, впиваясь в нежную кожу и перекидывая ее на себя. Вся боль ушла на второй план, остались голые ощущения острого желания продолжать. Я так не целовал, пожалуй, никого в своей жизни. Закинул накаченные ножки к себе на талию и прижал ее всем телом, пятерней обхватывая едва прикрытые тонкой тканью ягодицы. Соприкосновение с бархатной кожей становилось причиной взрыва, шарахало так, что мама не горюй.
Не помню, как я тогда оторвался от нее, но такого обоюдного шока мы явно давно не испытывали. Раскрасневшиеся припухшие губы преследовали меня впоследствии в самых адских кошмарах.  Больше они не были живыми, исключительно синими. И это все было местью тех, кто точил на меня нехилый такой зуб и все искал слабые точки. А найдя таковую, покусились на жизнь.
Затем пришла информация, до мандража неприятная, что меня заказали. Заказали самым известным способом из всех. Мелкая шестерка участвовала в деле, но отработала, безусловно, слаженно, четко, почти без сучка и задоринки, что даже я изначально подумал о совпадении.
 Как только подробности вскрылись, мне пришлось моментально смыться, чтобы не подвергать опасности…ее. Мысли метались из крайности в крайность, но одно я знал наверняка, за Свету я могу убить любого. И в процессе подохнуть самому.
Вынырнув из воспоминаний, паркуюсь у офиса Рашидова. Только и успеваю, что выйти из машины, как навстречу мне несется та, которую я игнорирую уже пару тройку дней. Идея спускать пар с Наташей теперь не кажется мне хорошей, потому что отвязаться от нее не так уж и просто. Никогда не думал, что женщина может настолько сильно заебать, что возникает желание ее придушить. Думал, по молодости я был особо чувствителен, но ничерта подобного. Большую часть времени у нас с ней даже потрахаться не получалось, потому что она надкусывала мне мозг изощренными способами, выводя из себя максимально сильно.
А после очередной попытки завести разговор о том, чтобы съехаться, да и после новостей о Свете и новом идеальном хахале, я взорвался, выставив настойчивую муху за дверь. Крику было прилично, как и соплей.