Сливово-лиловый (ЛП)
— Я не знаю.
Вяло и тихо. Хочется заплакать. Роберт делает две глубокие затяжки и начинает двигаться. Я следую за ним через несколько секунд, бегу, чтобы догнать, и, когда оказываюсь на одном уровне с ним, осторожно вкладываю свою руку в его. Он переплетает наши пальцы и крепко сжимает. Думаю, что это хороший знак. Он не отталкивает меня. Роберт сворачивает направо в переулок, и я останавливаюсь, наши руки расходятся. Он поворачивается и смотрит на меня.
— Домой же туда… — тихо говорю я, указывая в противоположном направлении.
— Я на машине. Я еще закупался и не хотел опаздывать.
Голос у него напряженный. Я знаю, что ему необходимо переварить позыв во что-нибудь врезать, чтобы избавиться от агрессии, пульсирующей в его венах.
— Хорошо… М-м-м, может мне лучше пройтись?
— Что? Нет, черт возьми! Я хочу, чтобы ты оставалась со мной.
Роберт выдавливает кривую улыбку, хватает меня за руку и продолжает идти. Молчит всю дорогу до машины, затем раздраженно рычит из-за субботнего трафика и ругается, когда не удается преодолеть светофор даже на третьей зеленой волне. Плотность потока зазевавшихся сонь перед нами сегодня чрезвычайно высока. Когда по перпендикулярной улице начинают проноситься машины, он хлопает рукой по рулю. Я вздрагиваю, как будто тот ударил меня.
— Прости, — тихо говорю я, краем глаза замечая, как он поворачивается ко мне.
— За что ты извиняешься?
— За все. Это моя вина.
— Ты сошла с ума, Аллегра? — спрашивает он, глядя на меня так, словно я действительно не в себе.
— Нет. Я… я, наверное, действительно могла послать ему неправильные сигналы и поощрить его и…
— Стоп!
Роберт кладет ладонь мне на бедро и слегка сжимает.
— Но…
— Ты шутишь, да?
— Нет.
— Ты только что закончила смену в этом женском заведении, верно? Там к тебе прикасался чувак, хотя до этого ты несколько раз четко заявила, что он тебе неинтересен. Распустил руки он, а винишь себя ты? Это неправильно, Аллегра, и я не хочу больше об этом слышать. Это не твоя вина. Его.
— Я не помню, что я ему на дне рождения Сары…
— Ты его не поощряла. Совсем наоборот. На кинофестивале ты тоже дала ему понять, что несвободна, да?
— Да.
— Итак, ты говорила ему при каждой встрече, что не заинтересована в отношениях. Он игнорирует эту четко очерченную границу и лапает тебя — и ты должна быть в этом виновата? Аллегра, иногда немного больше феминизма пошло бы тебе на пользу. И я не могу поверить, что говорю это…
— Возможно, я недостаточно ясно выразилась и…
Роберт снова прерывает меня.
— «Нет» есть «нет». Я придерживаюсь твоего «нет» всегда и без исключения. Я. Как мужчина, которому позволено прикасаться к тебе и спать с тобой. Но этот случайно мимо пробегавший чувак, разве он не должен придерживаться этого, или как?
Роберт вздыхает с облегчением, когда сворачивает на кольцевую дорогу, и светофоры наконец-то остаются позади. Еще три светофора, и мы дома.
— Ты знаешь меня, и иногда «нет» также означает «да, я хочу, но, пожалуйста, заставь меня». Может быть, он…
— Я осознаю эту тонкую разницу, верно. Я. Но, по всей видимости, не он. Потому что для этого необходимо быть близкими друг другу — как ты сама только что сказала. Чужой определенно берет на себя слишком много, если думает, что может это чувствовать. Ты хоть приблизительно помнишь, сколько времени мне понадобилось, чтобы начать игнорировать твое «нет» и двигаться дальше?
— М-м-м, не совсем. Но прошло много времени, прежде чем мы впервые так… играли.
— Вот именно. Вначале «нет» всегда остается «нет». И чтобы не было никаких недоразумений, чтобы я действительно не мог ничего неправильно истолковать, у нас есть стоп-слова, верно?
— Да, верно. Но это не его мир. Он не Дом. Значит, ничего не знает ни о стоп-словах, ни…
— Дело совсем не в этом, Аллегра. Ты сказала «нет», он прикоснулся к тебе. Ни больше, ни меньше. Это не твоя вина.
— Так ты на меня не сердишься?
— Я чертовски зол, но не на тебя. Ты не сделала ничего неправильного. Кроме того факта, что должна была сильно врезать ему по яйцам. Куда подевалось твое воспитание, Аллегра? Твоя мать перережет себе вены, если узнает.
— Она смирилась с тобой и с тем, что ты делаешь со мной, что я делаю для тебя. Она переживет и это, если когда-нибудь узнает.
— Почему ты не осадила его словесно, как это сделала бы твоя мать? Или Барбара — бесспорный мастер унижения мужчин?
— Я не знаю. Может быть, потому что моя покорная сторона раскрывается все больше и больше. Потому что я слаба и избегаю конфликтов. По крайней мере, в частном порядке. Я могу на работе это лучше.
Роберт раздумывает о моих словах и сворачивает с кольцевой дороги.
— Ты не слаба, просто не склонна к конфликтам. Что ты почувствовала, когда поняла, что я здесь?
— Я была счастлива и расслабилась. Мне хотелось бы вползти в тебя, даже не смотря на то, что ты был так зол.
Он улыбается, а затем спрашивает:
— Что ты чувствовала, когда он прикасался к тебе?
— Это было неправильно, это было ни приятно, ни возбуждающе. Я знаю, что принадлежу тебе, и что ты не выносишь, когда кто-то прикасается ко мне. Теперь это глубоко укоренилось. Я не забыла урок.
— Хорошая девочка, — хвалит он, потом вздыхает, — придется подать петицию в городской совет. Мне срочно нужна башня, чтобы запереть мою собственность.
— Архитектурный советник Дрекслер, безусловно, будет в восторге от этой идеи.
— Ох, нет, так нет. Я просто женюсь на тебе и перееду с тобой в гребаный канадский лес. Или в австралийскую глухомань. Далеко-далеко от других людей. Только мы вдвоем.
— В австралийской глубинке потребность в градостроителях не будет особенно высокой.
— Снова правда. Тем не менее, я думаю, что идея продлить наши безмятежные выходные до 365 дней в году абсолютно заманчива.
— М-м-м, но, к сожалению, я умру от голода до конца первых 365 дней, если мне придется сидеть на том вибраторе, чтобы поесть.
— Ты действительно необыкновенная женщина… — говорит Роберт, въезжает на задний двор, паркует машину и глушит двигатель.
— Почему?
— Любая другая зацепилась бы за «выйти замуж». Ты зацикливаешься на важных вещах. Еда и работа.
— Мне необязательно замуж…
— Я знаю это. Феминистка в тебе всегда проявляется не в том месте, да?
Роберт улыбается и наклоняется, чтобы меня поцеловать.
— Похоже на то. Я принадлежу тебе, Роберт. Даже без свидетельства о браке. Ты знаешь это.
Я выхожу и наблюдаю поверх крыши машины за ним, подошедшего к багажнику и достающего продукты. Он захлопывает багажник и запирает машину, смотрит на меня и говорит:
— Ты возьмешь мою фамилию. В этих вещах я старомоден и абсолютно антифеминистичен.
Я смеюсь и качаю головой.
— Нет.
Классическое «Да, я хочу. Пожалуйста, заставь меня» нет.
Роберт усмехается. Он понял.
Глава 54
Два дня спустя во время обеденного перерыва моя мама приходит и приносит мне переданные от Мони схемы вязания крючком — копии из книг и журналов. «Спасибо небесам за шредер», — думаю я.
— Мони была в восторге от тебя. Ты очень помогла ей.
— Я ничего не делала, мама.
— Кто был тот парень, который приходил?
Ну, ясное дело, что Мони по горячим следам все рассказала моей матери — и что мама, не теряя времени, желает уточнить последние сплетни у первоисточника.
— Его зовут Дэвид, и он коллега моей подруги.
— Мони говорит, что вы выглядели довольно близкими? Настолько близкими, что сначала она подумала, что это и есть Роберт. Что случилось, дорогая?
— Нет. Мони ошибается. Ей следует сосредоточиться на своих шапках и перестать совать свой нос в то, что ее не касается. Хочешь кофе?
Мама кивает, и я веду ее на кухню, которая, к счастью, оказывается пуста. Мы наливаем себе и садимся.
— Аллегра, ты не могла бы подменить меня еще раз через шесть недель? — спрашивает мама, и я пожимаю плечами.