Сливово-лиловый (ЛП)

— Да, — отвечает она, — это просто кайфённо.
— Просто что? — спрашивает Роберт, поднимая брови.
— Кайфённо. Это то, что Нино всегда говорит в детском саду, когда думает, что что-то действительно хорошо, Робби.
— Ага. Как насчет экскурсии?
— Как насчет сладкой ваты и поездки на карусели? — спрашивает Лотта и улыбается ему.
— Тоже хорошо.
Через десять минут Лотта едет на карусели, Роберт прислоняется к ограде и наблюдает за ней. Я покупаю сладкую вату и становлюсь рядом. Попробовав сладость, качаю головой.
— Невкусно? — спрашивает он, оторвав от палочки небольшой кусочек липкой массы.
— Вкусно, но этого хватит на год.
Роберт целует меня, берет мою руку и подносит к губам. Смотрит прямо в глаза и, разведя указательный и средний пальцы в стороны, порхает между ними кончиком языка. О Боже! Этот взгляд и ощущение его языка, который символически вылизывает меня, вызывают у меня сильное покалывание и нервозность.
— Роберт… — шепчу я и закрываю глаза, пытаясь другой рукой ухватиться за барьер и удержать сахарную вату.
— Открой глаза, — тихо говорит он, и я подчиняюсь.
Потому что всегда автоматически подчиняюсь. Его взгляд очаровывает меня — это приглашение, обещание, словно указатель в сторону Зоны. Но мы сейчас в публичном месте, с нами Лотта. Я качаю головой.
— Сегодня вечером, да?
— Завтра после обеда. Сегодня максимум очень тихий и очень нежный ванильный секс, под одеялом, в кромешной тьме. Никаких игр, когда Лотти ночует у нас.
— Ты… меня…?
Роберт задумчиво качает головой, отпускает мою руку и вместо этого обнимает меня, притягивая ближе, и я прислоняюсь головой к его груди.
Думаю, он прав, я помню, как застала маму и Питера. И это было достаточно травматично для неокрепшей психики. Невозможно представить, что Лотта увидела бы, чем мы занимаемся — это действительно абсолютно не для детских глаз.
— Если ты, что бы ни случилось сегодня, будешь знать свое место, если будешь очень послушной, тогда да, — шепчет он мне на ухо, — если ты заслужила награду, я всегда буду рад ее вручить тебе.
Меня внезапно бросает в жар. Обожаю, когда он награждает меня, особенно когда поощрением является оральный секс, который предназначен только для меня. Получать куннилингус от Роберта потрясающе.
Сейчас я вижу по нему, что он определенно находится в режиме Дома, в Зоне, и удивляюсь, почему на публике, а особенно в присутствии Лотты мы совершенно нормальная, равноправная пара.
Я перевожу взгляд с него на Лотту, все еще катающуюся на единороге, и смотрю на толпу людей, наблюдающих за своими детьми на карусели. И когда вдруг обнаруживаю Марека со спутницей, резко втягиваю воздух и вцепляюсь Роберту в плечо.
— Ты его увидела, — говорит Роберт, не сводя глаз с Лотты.
— Да.
Теперь мне становится совершенно понятно, почему Роберт находится в режиме Дома, почему он открыл мне дверь в Зону. И что имелось в виду под «что бы ни случилось сегодня». Прямо вижу, как шансы на ожидаемую мной награду уменьшаются. Ну да, слишком хорошо, чтобы сбылось. Но я еще ничего не напортачила.
— Он стоит там уже какое-то время и пялится на тебя.
— Что он здесь делает, черт возьми?
— Террор, что еще? В газете много писали о том, что здесь будет проходить праздник по поводу сдачи проекта. Он, должно быть, догадался, что мы придем сюда. И, быть может, наслаждается последними неделями свободы.
Роберт улыбается мне и целует. Демонстративно и очень нежно.
Новая подруга Марека, наряженная в такой же ошейник, как Сара прошлым летом, явно не вписывается в его привычную схему добычи. На самом деле она похожа на дружелюбную загородную домохозяйку лет сорока, которая ходит по средам на женскую гимнастику, а по четвергам исполняет партию альта на репетиции церковного хора. Или что-то типа того. В ней нет ничего, что указывало бы на то, что она заядлая мазохистка, та, кто все равно испытает оргазм, даже если уже истекает кровью. Марек смотрит на меня тем самым жестким, безжалостным взглядом, даже не отрываясь, когда его подруга что-то говорит ему и указывает в сторону стойки с напитками. Она уходит, а Марек все еще стоит, словно статуя на том же месте.
  
«Он ненавидит меня», — думаю я и спрашиваю себя: «Любил ли он меня когда-нибудь? Любила ли я его когда-нибудь?»
Его взгляд блуждает по Роберту, который как раз вручает Лотте очередную пятиевровую банкноту, и мне кажется, что ненависть в его глазах даже усиливается. Я чувствую, как Лотта отщипывает от сладкой ваты, а затем берет деньги и направляется к карусельной кассе. На этот раз Лотта выбирает карету и с энтузиазмом машет рукой, проезжая мимо нас. Подруга Марека возвращается, и, наконец, он смотрит на нее. Взглядом, полным ненависти, отвращения и неприязни. Любовь — это концепция, которую Марек давным-давно рационализировал. Роберт никогда не смотрел на меня так, даже когда мы были глубоко в процессе сессии, когда играл с моим страхом, даже тогда он не смотрел на меня так. Его взгляд бывал холоден и пренебрежителен, но никогда не был так полон отвращения и ненависти.
— О чем ты думаешь? — тихо спрашивает Роберт, снова привлекая мое внимание к себе.
— Марек ее не любит.
— Нет. Он любит только три вещи: деньги, власть и тебя.
— Марек не любит меня, Роберт. Он меня ненавидит.
— Да сейчас. Потому что ты любишь меня, а не его.
Роберт снова целует меня и улыбается, затем поворачивается к Лотте, которая бежит к нам.
— Что думаешь об экскурсии? Позже ты сможешь снова покататься на карусели. Мы еще не видели детскую площадку, а она моя гордость и радость…
Роберт призывно протягивает руку Лотте, она тут же хватается своей ручкой, другой берет у меня сладкую вату и тащит за собой Роберта. Детская площадка все же очень заманчива. Особенно, если можно похвастаться, что ее придумал ваш собственный дядя. Я же беру Роберта за другую руку и смотрю через плечо, прежде чем мы сворачиваем за угол. Марек за нами не идет. Слава богу!
Глава 52
В пятницу после праздника по поводу открытия старых бараков мы навещаем мою мать, собравшую тонну ревеня в саду моих бабушки и дедушки и полную решимости поделиться им со мной. Прослушав ее сообщение на автоответчике, Роберт состроил щенячьи глазки, вымаливая приготовить ему пирог. Я покорно вздыхаю, перезваниваю маме и объявляю, что мы скоро приедем. Роберт хочет ревень. Он его получит.
— Подождешь в машине? — спрашиваю я, стоя перед входной дверью и ища нужный ключ.
— С чего бы? Я что, собака?
— Судя по тому, как ты смотрел на меня ранее, я бы предположила, что ты раненый щенок бигля… — ухмыляюсь я, указывая на «Volvo 460» 1995 года выпуска. — Это машина Барбары. Твой заклятый враг в гостях.
— С ней я справлюсь, не волнуйся. Она что, серьезно покрасила свою машину в сливово-лиловый цвет или у меня галлюцинации? — спрашивает Роберт, прищурившись.
— У тебя нет галлюцинаций.
Отпираю входную дверь и захожу в коридор. Дверь захлопывается за нами, и я поднимаюсь по лестнице на второй этаж. Роберт удерживает меня на лестничном пролете, хватая за руку и прижимая к стене.
— Вернемся к твоему сравнению, детка. Я выглядел как кто? Как раненый щенок бигля? Это относится к прозвищам или просто к общему неуважению, Аллегра?
Я сглатываю и прикусываю губу. Затем ухмыляюсь и встаю на цыпочки, чтобы поцеловать его. Мы теряемся в нашем поцелуе, который, начавшись нежно, становится все более и более страстным. Лучи вечернего солнца, падающие через окно на лестничную площадку, заливают лицо Роберта золотым светом, когда тот, отстранившись от меня, несколько секунд молча смотрит на меня.
— Ну и? — тихо спрашивает он, слегка наклонив голову.
— Это можно отнести к категории неуважения, — отвечаю я, поднимая руку прежде, чем он успевает что-то сказать, — но…
— Есть «но»? Это что-то совершенно новенькое…
Роберт скрещивает руки на груди и выжидающе смотрит на меня. Явно в предвкушении от того, что же будет дальше.