Сливово-лиловый (ЛП)

— Робби… — говорит она, бросая извиняющийся взгляд в мою сторону.
— Бери.
Анна вздыхает, бормочет благодарность и забирает деньги.
— Вы купили обувь? — спрашивает она Лотти, полностью сосредоточеную на своем мороженом с фруктами.
— Да. Они розовые. С котиком.
— Очень красиво. Могу я отдать тебе деньги в следующем месяце, Робби?
— Забудь о деньгах. Обувь — подарок.
— Сколько они стоили?
— Нисколько.
Анна смотрит на своего брата, прищурив глаза, но затем решает не настаивать.
— Ты бесценен. Спасибо.
— Я знаю. Не за что.
Роберт усмехается и берет мою руку, переплетая наши пальцы. Я любуюсь его профилем, пока он рассказывает Анне, как и где мы познакомились.
— Наелась, — объявляет Лотти, когда он заканчивает рассказ, и, как само собой разумеющееся, протягивает свое мороженое с фруктами Роберту. Тот, тяжело вздыхая, берет ложку, словно неподъемную тяжесть, и пробует мороженое.
— Хочешь? — спрашивает он меня, но я качаю головой.
— Мороженое — единственное лакомство, которому я спокойно могу сказать «нет», — объясняю я. — Спасибо за предложение, но ешь его сам.
— А ты любишь запеченные бананы? — спрашивает Лотти, и я вижу, как Роберт закатывает глаза.
— Да. Я обожаю запеченные бананы, — говорю я, улыбаясь.
— Мы с Робби всегда обедаем по четвергам. И мы всегда идем к китайцам, — объясняет мне Лотти, и я киваю.
— Да, он уже рассказывал мне об этом. Вы когда-нибудь были у мексиканцев?
Лотти качает головой.
— Ты любишь курицу и кукурузу?
— Да, мне это нравится.
— А тонюсенькие блины?
— Да.
— Тогда пригласи Робби посетить мексиканский ресторан. Там есть все это. Курица и кукуруза, завернутые в тонкие блины. А ты знаешь, что лучше всего у мексиканцев?
Лотти качает головой и с восторгом смотрит на меня.
— Мисочка, в которой подают салат, изготовлена не из фарфора. Она сделана из чипсов. Ее можно съесть. Сначала салат, потом мисочку.
— Круто, — говорит Лотти. — Ее не надо потом мыть… Робби, не хотим ли мы в четверг отправиться к мексиканцам?
— Конечно, нет проблем. Пойдем к мексиканцам.
Он наклоняется ко мне и шепчет мне на ухо:
— Меня зовут Роберт, помнишь? И спасибо, буду тебе должен.
— А у мексиканцев тоже есть печеные бананы? — спрашивает Лотти, глядя на меня.
— Нет. Но есть чуррос. Они вкусные.
— Что такое чуррос?
Анна рассказывает Лотти, что такое чуррос, а Роберт расплачивается. За всех. Думаю, что он очень щедрый человек, который заботится о тех, кого любит. Я смотрю на Лотти и Анну и краем глаза вижу, что он наблюдает за мной. Интересно, что у него в голове. Чувствует ли он себя так же, как я. Влюблен ли он в меня. Или я — всего лишь мимолетный гость в его жизни. Игрушка, которую он выбросит, когда та ему наскучит. Я вспоминаю о туфлях. Если бы он планировал в ближайшее время избавиться от меня, то конечно не покупал бы мне туфли. Роберт не богат. Во мне пробуждается совесть, и я смотрю на Роберта, который ухмыляется мне, такой знающей и эротичной улыбкой.
— Ты отработаешь еще свои долги, — шепчет он мне на ухо и нежно поглаживает большим пальцем по моему запястью.
Глава 13
Позже тем вечером я сижу верхом на Роберте на его диване, и мы целуемся. Он гладит мою спину, задницу, мои бедра. Прильнув к нему, я наслаждаюсь этими страстными объятиями, нежностью, которую он дарит мне.
— Сегодня в кафе… — бормочет он между поцелуями, — там… ох… что это было?
Я крепко прижимаюсь пахом к его эрекции и немного трусь об него.
— Что было в кафе? — шепчу я, не давая ему ответа и не прерывая своих действий. Он не сказал, чтобы я прекратила. И я сильно наслаждаюсь этим, очень-очень сильно, чтобы остановиться.
— Цитирую: «Тогда пригласи Робби посетить мексиканский ресторан». Ты помнишь, что я говорил вчера об уважении, Аллегра?
Его голос звучит строго и твердо, в то же время требовательно, заманчиво и немножко возбужденно. Он все так хорошо держит под контролем, аж завидно.
— Да, я помню, Роберт.
Мой голос, в отличие от его, звучит намного слабее. Хорошо, что я сижу, иначе у меня ослабли бы колени при воспоминании о том, что Роберт делал со мной накануне.
  
— Почему ты не придерживаешься этого?
— Мы были… с Лотти и Анной в кафе-мороженом, и я подумала…
— Ты не должна так много думать, Аллегра. Ты должна подчиняться и следовать правилам.
Тихо, гипнотически. Мне нечего ему возразить, когда он так говорит. Моя воля, вильнув хвостом, отправляется на каникулы, когда он так разговаривает со мной. Cобирает чемоданы, хлопает дверью и улетучивается. На неопределенное время.
— Извини, Роберт. Я… я… прости.
Правильные слова просто не лезут в голову, и я могу объяснить это только своим возбуждением и непоколебимой строгостью, сквозящей в речах Роберта.
— К счастью, воздерживаясь от того, чтобы обращаться ко мне с граничащими с тупостью прозвищами, такими как «Господин», «Сэр» или, того хуже, «Мастер», я считаю, что ты всегда выказываешь мне должное уважение. Ты обращаешься ко мне «Роберт» и называешь меня «Робертом», когда говоришь обо мне. Всегда и без исключения. Мы немного расширим зону. Этого никто не заметит, только мы вдвоем будем знать, что это значит. И мы оба знаем, что будут определенные последствия, если ты не будешь придерживаться этого. Что ты думаешь об этом?
Я перестаю тереться об него и отклоняюсь. Мне нужно подумать. Но Роберт не позволяет этого, снова притягивает меня к себе, прижимаясь ко мне своей эрекцией.
Всегда обращать на это внимание? Это не сложно, совершенно не сложно. Скрытый смысл стимулирует кайф. Это крошечный драйв, который едва ли имеет значение, но меня накажут, если нарушу это банальное простое правило. Быть наказанной Робертом — это… рай. Лучше, чем я могла себе представить, о чем могла бы мечтать.
— Ты хочешь этого, — говорит он. — Ты хочешь наращивать эту передачу власти. Я чувствую это, Аллегра. Ты и на публике немедленно начинаешь вести себя так, как я ожидаю, когда отправлю тебе соответствующий сигнал. Это работает автоматически, без твоего вмешательства. Ты глубоко впитала и усвоила это.
Я медленно киваю. Я знаю это. Мои чувства полностью сфокусированы на нем, я очень восприимчива к любому проявлению доминантности, власти и сексуального желания, исходящих от него. С того момента, когда он заговорил со мной.
— Ты начинаешь глубже дышать, ты успокаиваешься, и в то же время твое возбуждение заметно возрастает. Ты автоматически опускаешь глаза, облизываешь губы. В зависимости от силы сигнала у тебя перехватывает дыхание, и ты краснеешь.
Я снова киваю. Я все это знаю. Мое тело — проклятый предатель в этом отношении, но это относительно хорошо, потому что Роберту не нравится, когда я закрываюсь от него. И подавление моих реакций определенно будет расценено, как закрывание.
— Тебе не нужно стыдиться своей жажды подчинения, Аллегра. Ни перед кем. И тем более передо мной. Мне нравится наблюдать, как ты меняешься, когда тумблер переключается, когда твое сабмиссивное «я» берет управление на себя.
— Я всегда стараюсь запереть сабмиссивную часть. За пределами спальни. На публике.
— Но тебе удается это все хуже и хуже, и это беспокоит тебя.
— Да. Чем старше я становлюсь, тем больше опыта получаю, тем больше хочу этого. Это как наркотик.
Роберт улыбается от подобного сравнения и целует меня в губы.
— Тебе не нужно закрывать эту часть себя. Ты можешь жить этим, Аллегра. Со мной. Всегда. Я знаю, когда щелкает переключатель, я чувствую это и вижу, и я знаю, как ты хочешь, чтобы тогда с тобой обращались.
— Я знаю, Роберт. Но…
Я обдумываю, как выразить свое внутреннее «я», какими словами мне следует воспользоваться, чтобы описать, как меня раздирают между собой две противоборствующие стороны и как сильно мне приходится бороться с этим.
— Ты переживаешь?
— Да.