Другие цвета (сборник)

Конфликт Запада и Востока ощущался и в прежние времена во время семейных праздников — пока все пили ликер и жевали сладости, наша неспешная беседа иногда выливалась в споры о приверженности правым или левым взглядам. Но на оптимистические речи представителей старших поколений невозможно было по-настоящему сердиться, даже если эти добродушные люди и казались наивными и поверхностными, — только оттого, что взоры их были устремлены к Западу. Теперь же на семейных посиделках я каждый раз замечаю, как постепенно это добродушие исчезает. Так давайте же подготовимся выслушать то, что наши сердитые, грустные родственники выскажут по поводу Европы — после пары рюмок ликера.
  
Глава 52
 
ЗЛОСТЬ УНИЖЕННЫХ
 
Я думал, что несчастье сближает людей. После больших пожаров в Стамбуле или после землетрясения 1999 года первым моим порывом было поделиться с кем-нибудь тем, что я пережил. Но на сей раз я сидел перед телевизором в маленьком зале ожидания на пристани — в кафе, где завсегдатаями были извозчики и водители такси, швейцары и медбратья из туберкулезных больниц, — смотрел, как рушатся башни Торгового центра, и чувствовал ужасное одиночество.
Турецкое телевидение начало вести прямую трансляцию сразу после того, как второй самолет врезался во вторую башню. Немногочисленные посетители кафе, застыв от изумления, смотрели на кадры, в реальность которых было трудно поверить, но которые, казалось, не производили на них особого впечатления. В какой-то момент мне захотелось встать и воскликнуть: «Я ведь тоже некогда бывал рядом с этими башнями, я ведь тоже когда-то бродил по этим улицам, без гроша в кармане, я назначал там встречи, я три года своей жизни провел в этом городе!» Но вместо этого я продолжал молчать, как во сне, а перед глазами у меня проносилась вся моя жизнь.
Не имея больше сил выносить то, что было на экране, надеясь с кем-нибудь поговорить, я вышел на улицу. Через некоторое время в толпе, ожидавшей паром, я увидел плакавшую женщину. По ее глазам я тут же понял, что она плакала не потому, что кто-то из ее близких был в Нью-Йорке, а потому, что ей казалось — наступил конец света. В детстве, когда кубинский кризис угрожал обернуться Третьей мировой войной, я часто видел, как женщины растерянно плачут. Помню, как состоятельные стамбульские семьи запасались тогда мешками с чечевицей и макаронами. Вернувшись в кафе, я снова сел и через силу — наверное, как и все люди на земле в тот момент, — стал смотреть по телевизору, как разворачивается трагедия.
Позже, на пути домой, я зашел к одному из соседей.
— Орхан-бей, вы видели, как разбомбили Америку? — сказал он и злобно добавил: — Правильно сделали.
Этот старик вовсе не был исламистом; он работал садовником и выполнял мне мелкий ремонт по дому. По вечерам он коротал время за кружкой пива, споря с женой. Он еще не видел шокирующих кадров по телевизору, а только от кого-то слышал о террористическом акте в Америке. Хотя позже он пожалел о словах, сказанных в сердцах, он был далеко не единственным, от кого я это слышал. И все же за проклятиями в адрес тех, кто погубил столько невинных жизней, следовало «но», а затем начиналась завуалированная либо открытая критика Америки как политического лидера. Вряд ли нравственно обсуждать участие Америки в борьбе с террором после того, как террористы, стремясь посеять надуманные разногласия между христианами и мусульманами, зверски уничтожили столько невинных людей. Однако некоторые в пылу праведного гнева начинают проповедовать национализм, что может привести к еще большим жертвам.
Всем известно, что чем дольше продлится американская военная кампания, чем больше будет убито невинных жителей Афганистана и других горячих точек, тем больше обострится искусственно созданное напряжение между Востоком и Западом, а те, кто хотят покарать террористов, просто окажутся игрушкой в их руках. Конечно, считать этот дикий, варварский терроризм ответом на мировое господство Америки невозможно. Но тем не менее важно понять, почему миллионы людей из бедных, изолированных стран, не имеющих права даже на собственную историю, чувствуют такую злобу к Америке. Стремление понять не означает, что мы должны оправдывать их гнев. Напротив: важно помнить, что во многих странах ислама и в странах Третьего мира антиамериканские настроения маскируют нарушения демократических норм. В то же время мусульманские страны, борющиеся за установление светских законов и демократии, не получают никакой поддержки от Америки, если сотрудничество с фундаменталистскими странами, вроде Саудовской Аравии, где демократия и ислам несовместимы, не входит в сферу интересов ее политики. В Турции имеет место более легкая форма антиамериканизма, а политическая элита, получая деньги от международных фондов, разбазаривает их и пытается отвлечь внимание общества от постоянно увеличивающегося разрыва между богатыми и бедными. В Соединенных Штатах многие безоговорочно поддерживают наступательные операции только потому, что им хочется видеть свое военное превосходство и преподать террористам символический «урок»; другие с интересом обсуждают возможные объекты последующих бомбардировок, словно речь идет о компьютерной игре. Но эти люди должны понимать, что решения, принятые в порыве гнева, могут сильнее озлобить миллионы жителей бедных исламских стран. Не ислам заставляет людей из стран Третьего мира вставать на сторону террористов и не нищета, а крайнее унижение.
 
Никогда еще в истории человечества пропасть между богатыми и бедными не была так глубока. Кто-то может возразить, что развитые страны сами добились преуспевания. Но никогда богатством так не кичились, выставляя его напоказ, как это происходит сегодня благодаря телевидению и голливудским фильмам. Кто-то скажет, что бедняки всегда развлекались сказками о королях и принцессах. Но никогда еще те, кому даны богатство и власть, не отстаивали свое право на роскошь столь рьяно.
Как правило, обычный человек из бедной мусульманской, недемократической страны думает о том, какая часть мирового богатства досталась его стране — например, какой-нибудь инженер, еле сводящий концы с концами в одной из бывших республик Советского Союза. Он понимает, что живет в худших условиях, чем люди его уровня на Западе, и что жизнь его будет короче. Этим, правда, дело может не ограничиться, — в глубине души он, возможно, винит в своей нищете деда и отца. И мне стыдно, что западный мир почти не замечает этого унижения и того, как эти люди пытаются его преодолеть, не утратив разума, не изменив образа жизни, не начав исповедовать ультранационализм или религиозный фундаментализм, не вставая на путь терроризма. Напротив: романы в традициях магического реализма сентиментальничают по поводу глупости бедняков, а писатели, что колесят по миру в поисках экзотики, не замечают проблем в своей стране. Западу не стоит ограничиваться лишь поиском и уничтожением террористов; главной задачей должно стать стремление понять духовный мир бедных, униженных и оскорбленных людей, которых не допустили в западный мир.
Боевой клич, националистические речи и военные кампании, начатые сгоряча, приводят к противоположному результату. Новые визовые ограничения, введенные Европейским союзом, полицейские акции по ограничению числа приезжающих из мусульманских стран, всеобщее подозрение ко всему мусульманскому и ко всему не-западному, обличительные речи, в которых терроризм и фанатизм — синонимы всего исламского, — с каждым днем все это отдаляет нас от здравого смысла, от мира и покоя на земле. Если бедный старик из Стамбула одобряет террористическую атаку в Нью-Йорке, если молодой палестинец, измученный израильской оккупацией, с восхищением смотрит, как талибы льют на лица женщин азотную кислоту, в этот момент ими движет не ислам, не бедность и не бредовая идея, которую называют противостоянием Востока и Запада; ими движет бессилие, порожденное постоянным унижением, невозможность быть понятым и услышанным.
Когда состоятельные чиновники, создавшие Турецкую Республику, столкнулись с сопротивлением народа, они не попытались понять, почему бедняки не поддерживают их; вместо этого они начали проводить в жизнь реформы, угрожая юридическими санкциями, репрессиями и насилием. Это привело к тому, что революционная модернизация была осуществлена лишь наполовину. Сегодня, когда во всем мире раздаются призывы к столкновению с Западом, я опасаюсь, что мы в скором времени станем свидетелями истории Турции, находящейся на грани установления военной диктатуры. Я боюсь, что самодовольный Запад, меняя непреложные истины, приведет мир к судьбе Человека из подполья Достоевского. А ничто так не питает всеобщую симпатию к исламистам, обливающим женщин азотной кислотой, как отказ Запада понять причину гнева униженных и оскорбленных.