Что, если? (СИ)

Вечер проходит достаточно плодотворно. Как он и просчитывал. Глухов в принципе все просчитывает. Так привык. Все у него по полочкам.
Герман верит в судьбу. Но он так же верит и в то, что люди способны ее корректировать своими действиями, мыслями и образом жизни. Он старается жить достойно. По совести.
Наконец, последние гости уходят.
Елена падает на диван. Закидывает ноги на банкетку, чтобы не мешать домработнице устранять последствия вечеринки. В холле шуршит охрана. У них пересменка. Интересно, нарыли ли что-нибудь на Иману? Глухов опускается в кресло и прикрывает глаза.
– О чем думаешь?
– О том, что надо себя чаще гонять. Кажется, я теряю форму.
Махач с Белоснежкой и впрямь не прошел даром. Он потянул руку. Так глупо. И надо бы перевязать. Но почему-то стыдно, что кто-то увидит.
– Правда? Дай-ка посмотрю… – прямо при домработнице Елена тянется к пуговичкам на рубашке Германова. Она немного пьяна. Глухову это не нравится.
– Перестань. Мы не одни.
– Ну, так пойдем, уединимся. Я соскучилась, родной.
Елена подмигивает и провокационно облизывает пухлые губы. Герман не железный. Он откликается. В паху тяжелеет, становится очень тесно – брючина давит.
Глухов встает. Сжимает ладонь невесты и ведет ее за собой. Но стоит выйти в коридор, им преграждает путь Михалыч с Иманой, шагающей у него за спиной.
– Герман Анастасыч, на два слова…
Глухов стреляет глазами в сторону лестницы, задавая невесте вектор. А когда та с проказливой улыбкой скрывается, нетерпеливо цокает:
– Ну что еще?
– Что-что, – бурчит Михалыч, – куда я ее поселю? К мужикам? Они ж… – рукой досадливо машет. Глухов переводит взгляд на девчонку. Далась ему эта головная боль! Выпихнуть бы с волчьим билетом за такие фокусы, чтобы ни в одном приличном охранном агентстве для нее не нашлось работы. Но ведь тогда это будет выглядеть как месть. Мелочная, гадкая месть проебавшегося человека.
– Ты сама-то что думаешь?
– Ничего. Я работать пришла, а не… – пожимает плечами. – Если ваши бойцы – профессионалы, с их стороны тоже проблем не будет.
Ох, какая, да… Это ж надо так вывернуть. То есть, если вдруг что – это он вокруг себя собрал всякий сброд? Интересно.
– Гер… – багровеет Михалыч.
– Испытательный срок три месяца, а если только кто-то попытается развести здесь… кхм… неуставные отношения, ты знаешь, что делать.
Глухов говорит со своим начбезом. Девчонка – слишком мелкая сошка, он и так уделил ее вопросу необоснованно много времени. И это тоже, кстати, проверка. Хороший охранник молчит, пока к нему не обращаются. Следуя этому негласному правилу, Имана помалкивает – стоит, глядя прямо перед собой, будто ее их разговор не касается. Покер-фейс – на зависть.
Напоследок Герман чуть ведет бровью. В воздухе повисает неозвученный им вопрос: что проверка? Михалыч едва заметно ведет головой. Значит, все чисто. Пока… Впрочем, это не означает, что они не будут копать дальше. Просто если у девчонки какие-то свои цели, лучше чтоб она была на виду. Как говорится, держи друзей близко, а врагов еще ближе. Ощущение возможной опасности неожиданно будоражит. А он-то всерьез верил, что слез с адреналиновой иглы. Ага, как же.
Глубоко вдохнув, Герман толкает дверь в спальню. Елена дожидается его в шикарной ванне, установленной тут же у панорамного окна. Ее смуглая кожа поблескивает золотом в мягком свете. Почувствовав его взгляд, женщина вскидывается. С неприкрытой жадностью смотрит, как Глухов разоблачается. А после вольготно закидывает ногу на бортик и, абсолютно бесстыже глядя ему в глаза, начинает лениво поглаживать себя пальцами между ног. Герман замирает, в очередной раз пораженный ее раскованностью. Хотя Глухов сам далеко не ханжа, в поведении невесты ему иногда чудится какая-то отталкивающая разнузданность. И он сам себе не может объяснить, что же его настораживает. Чувствуется в ней некая червоточина, странный надрыв. Но он никак не успевает углубиться в это мимолетное ощущение. Не успевает его проанализировать. Потому что оно улетучивается так же внезапно, как и появляется. Чертовщина какая-то.
 
– Ну чего стоишь? Разве ты не соскучился?
Глухов дергает краешком губ в усмешке. Забирается в ванну к невесте. Вода, качнувшись, льется на пол. Елена хихикает. И вот опять становится непонятно, что же его насторожило.
– Соскучишься тут, Лен. Голова кругом.
– А я скучала.
Она приподнимается, меняя положение. Укладывается Герману на грудь, придавливая бедром стремительно наливающуюся плоть. Над шапкой пены показываются два маленьких почти черных соска. Змеи мокрых волос струятся по груди, аж до самой задницы. По которой Глухов с удовольствием распластывает ладонь. Позволив себе, ведь можно представить, что последних двадцати трех лет не было. И не было предательства той единственной, кого он любил… Что она жива. И в его руках. Теперь, когда его чувства находятся в контролируемой коме, даже и не верится, что когда-то было иначе.
– Гер, ну что ты молчишь? Я тебя сейчас ревновать начну!
– К кому? К шаману? Или главе департамента природоохранных ресурсов? – лениво тянет Глухов. Женщина в его руках прыскает. Легонько бьет кулачком в живот. А у него пресс сокращается как по команде, пружинит. И отдает ощутимой болью там, где он пропустил сильный удар ногой.
– Да что – не к кому? Вон хоть бы к той белобрысой, что с Михалычем расхаживала. Что это за мадам, кстати?
– Боец. Думаю ее в твою охрану поставить.
– Вот эту? Шутишь? Нет уж. Давай все оставим как есть. Парни на фотографиях с красных дорожек эффектнее смотрятся. А эта моль, Гер, как-то несолидно выглядит. Ее же соплёй убьешь.
Глухов вздыхает. Да, многие звезды нанимают охрану для большего пафоса. Но в его случае наличие охраны – насущная необходимость. Хреново, что Елена не понимает, что хорошим специалистом телохранителя делает не шкафоподобный размер, а аналитический ум.
– Кстати, спасибо, что приехала. Это было важно.
– Я же обещала.
Елена игриво прикусывает Герману ухо и, оседлав его, по воде скользит вверх-вниз, вверх-вниз. Он позволяет. Касается темных сосков пальцами. Щиплет. Ей нравится грубость. Раскосые глаза заволакивает туман, пухлые губы приоткрываются, демонстрируя маленькие белые зубки. Те хищно блестят в лимонном свете, льющемся из окна. Бушующая весь день метель постепенно стихает. С улицы доносится смех кого-то из его пацанов. И неожиданно громкий вой…
Елена вздрагивает. Резко отшатывается.
– Испугалась?
– Ненавижу этих тварей. Всю жизнь меня ими пугали.
– Тебе ли не знать, что волки предпочитают держаться в стороне от людей.
– Не тогда, когда ты посреди оленьего стада.
Момент упущен. Елена выбирается из воды, кутаясь в огромное белоснежное полотенце. Глухов следует за ней. Проходит к зеркалу, у которого она останавливается, чтобы нанести сразу несколько средств из огромной косметички, без которой, кажется, не выходит из дома. Вглядывается в отражение, представляя, как они вместе состарятся... Но тут в приоткрытую форточку снова проникают посторонние голоса. Герман хмурится. Обычно во время обхода ребята помалкивают. Глухов подходит к окну. На противоположной стороне, откуда можно разглядеть двор, тонкая фигура в шапочке мелькает и скрывается за воротами.
– Уволь ее.
– Кого?
– Девчонку.
– С какого это перепуга?
– Она мне не нравится.
– Нет.
– Нет?!
– Нет. Я не собираюсь никого увольнять из блажи. Мне в твоем окружении тоже много кто не нравится, Елена. Я же как-то с этим живу.
– Но…
– Ни слова больше, я дьявольски устал. Иди сюда… – Глухов отходит к кровати и легонько постукивает рукой по матрасу. – Ты уже допила свои таблетки?
Секундная заминка, но он ее замечает.
– Угу.
– И? Что говорят врачи?
– Врачи дают нам зеленый свет. – Елена улыбается, устраиваясь на Гере верхом. – Только лучше все равно не спешить. Подождать, когда гормональный фон нормализуется. Это раз. И второе…