Весь мир театр (СИ)
– Спокойной ночи, госпожа, – наконец попрощались с ней камеристки и ушли, оставив на столе подсвечник с одинокой горящей свечой.
Арабелла забралась на кровать и накинула на себя одеяло. Она, видимо, действительно довольно устала, так как Генри вскоре услышал мерное посапывание.
Он тихонько выбрался из-под кровати, захватив свой камзол, и отступил в тень. Арабелла лежала на спине, голова ее покоилась на подушке, а волосы струились словно два ручья. Генри нерешительно замялся. Вот – цель его авантюры, сама убийца пред ним, и осталось только заставить ее сознаться. Генри с ужасом понял, что в его плане был огромный изъян – одно дело сказать: «Я припру ее к стенке, и она мне выложит все», другое дело – оказаться в этой ситуации. Что ни говори, а дочери дворян имели достаточно строгий и сильный характер, сама жизнь и воспитание делали их стоиками, уж Арабелла не производила впечатление особы, которую можно было бы взять на простой испуг. Тем более что Генри не собирался заходить далеко. Ему представилось, как Арабелла смеется своему допросчику в лицо, и Генри позорно бежит.
Но тут его осенила блестящая идея. Если Арабелла может выдержать угрозы и допрос живого человека, то вряд ли даже она решится противостоять мертвому духу, явившемуся из самой Преисподней с требованием справедливости.
Генри снял парик и чепец, поскреб в камине, набирая сажи, и растер ее в ладони вместе со слюной. Подойдя к большому, полированного серебра, зеркалу Арабеллы он, в тусклом свете оставленной гореть свечи скорее угадывая, чем видя, что делает, нанес жуткий макияж, зачернив губы и вокруг глаз.
Из баночки, выуженной из «груди», Генри набрал тягучий как мед клейстер, что служил для нанесения на кожу разнообразных язв, шрамов и подобного грима. Днем грубая работа была бы заметна сразу, но в сумеречном, неверном свете свечи, да с элементом неожиданности, получившиеся «струпья» и «куски гниющей плоти» выглядели вполне убедительно.
Генри надел прямо поверх платья камзол. Почти черная ткань юбки сейчас была весьма в помощь. Генри пододвинул к кровати стул с высокой прямой спинкой, водрузил на него зеркало Арабеллы с таким расчетом, чтобы в нем отражалось его лицо, когда он займет позицию за балдахином. Затем он взял в руку свечу и поднес ее к лицу так, чтобы она освещала его снизу. В зеркале на Арабеллу глянула страшная рожа мертвого, начавшего разлагаться Саттона.
– Арабелла… Арабелла… – раздался в комнате замогильный голос. Генри сразу попал в нужную тональность, чревовещание его было великолепным настолько, что даже у него на затылке пробежали мурашки.
– Арабелла… – пророкотало, как в горне. Та не просыпалась. Тогда Генри, не откидывая полог, как следует ткнул ее рукой в бок.
– Арабелла! Проснись, несчастная!
Она открыла глаза, потерла их рукой, соображая, что ее могло разбудить, как взор ее наткнулся на зеркало, в темной бездне которого отражалось кошмарное лицо Саттона.
Это был без сомнения, он. Его черты, его нагловатая ухмылка, нос с широкими крыльями, его дурацкий, попугайский камзол… Вот только это было страшное до сипения в горле, ужасное лицо призрака. Арабелле показалось, что в комнате даже разносится запах тлена.
То, что все это – лишь отражение в зеркале, она не заметила, как не заметила и самого зеркала, поэтому неестественность положения висящей в воздухе головы призрака навела на нее такую жуть, что не только кричать, а и дышать она почти не могла.
– Зачем ты убила меня, Арабелла? – вопросил между тем призрак. – За что?
– Я… Я… – просипела она и, с трудом справившись с комком в горле, продолжила едва слышно: – Я не убивала тебя, Джозеф!
– Ты… – слегка растерялся призрак. – Ты лжешь, нагло лжешь! Огонь уже горит под котлом, приготовленный для твоей души! – голос призрака завывал, как зимний ветер в каминной трубе. Но Арабелла вдруг почувствовала поднимающуюся злость.
– Я была рада узнать о твоей смерти… Но я тебя не убивала! Если ты действительно вернулся из Ада, куда без сомнения должен попасть за свои пороки, ты должен знать это!
– Убийца! Убийца! – взвыл призрак. – Яд разъедает мне внутренности! Адское пламя!
На самом деле Генри просто растерялся. Он был так уверен, что Арабелла виновна в отравлении Саттона, что уже и не ждал иного. Арабелла находилась на грани истерики или обморока, в таком состоянии люди не лгут. Она была невиновна, это несомненно.
– Нет! Сгинь! Сгинь! Я не убийца!!! – Арабелла, наконец, совладала со своим телом, она завизжала так, что у Генри заложило уши. Откинув в сторону одеяло, она будто пантера прыгнула с кровати прямо к выходу, мгновение – и она, распахнув дверь, уже неслась по коридору, истошно вопя.
* * *«Какой же я дурак! Как я не предусмотрел того, что она закричит…» – билось в голове Генри, когда он наблюдал скрывающуюся за дверью Арабеллу.
Он рванулся было за ней, но кто может угнаться за пантерой?
Портьеры балдахина, которыми он так удачно задрапировался, на мгновение сковали его подвижность.
Чувствуя, что упускает время, он выбежал в маленькую гостиную и услышал за дверью в коридор возбужденные женские голоса и отвечающую им Арабеллу. Генри разобрал рыдающий, задушенный голос: «Там в спальне! Он в спальне!».
«Через несколько мгновений здесь будут горничные, и чуть позже, наверно, и охрана подоспеет!» – Генри схватил зеркало и заметался как лис в клетке. Водрузив зеркало на его старое место, он бросился к гардинам, обрамляющим вход в гостиную, и затаился за ними, плюнув на рукав и оттирая от сажи лицо, одновременно пытаясь надеть парик и чепец на голову.
Свой девичий облик Генри восстановил очень своевременно. Через несколько мгновений в гостиную ворвалась группа весьма решительно настроенных барышень, вооруженных чем придется – канделябром, каминными щипцами и даже ночной вазой. Арабеллы среди них не было.
Они все, миновав гостиную, вошли в спальню. Генри с колотившимся сердцем будто бы вытек из-за портьеры и тоже присоединился к воинству, чтобы принять участие в поисках призрака.
Рискованный маневр удался. Барышни не обратили на присоединившуюся к ним служанку-замарашку особого внимания, тем более, что вскоре в спальню набилось еще несколько камеристок и пара раздраженных стражников.
Совместными усилиями вся комната и гостиная были обысканы сверху до низу. Арабелла наблюдала происходящее уже сидя в кресле, икала, пригубляла из бокала явно не воду, рядом непрерывно, как с младенцем, ворковала пожилая горничная.
Когда энтузиазм стал стихать и барышни одна за другой стали высказывать предположения произошедшему, выдвигая самые фантастические версии, но стараясь не сильно пугать хозяйку, Генри решился на еще один рискованный шаг – задержаться в спальне Арабеллы подольше, а потом незаметно улизнуть. Улучив момент, он опять спрятался за портьерой и затаился. Вскоре Арабелла, окончательно придя в себя и сделав какие-то свои выводы, попросила всех замолчать и проводить ее в трапезную.
– Мелисса, останься здесь, – приказала она одной из девушек. И, глядя на ее округлившиеся в страхе глаза, добавила: – Да не в комнате, а снаружи. Проследи, чтобы никто отсюда не выходил и никто не входил. Я пришлю тебе солдата, чтобы ты не боялась…
Генри закусил губу. Мышеловка захлопнулась.
Спальные покои опустели, к вящей радости Генри, который стоял уже ни жив, ни мертв.
Какое-то время слышались голоса из малой гостиной, но замолчали и они. Потянулось время. За портьерой было душно и пыльно. С улицы донесся звон часов, отбивавших полночь. Прошло уже больше часа.
Генри уже начал сомневаться, что Арабелла вернется. Возможно, она сочла безопаснее заночевать где-нибудь в другом месте. Но делать было нечего, за дверью гостиной слышались приглушенные голоса его сторожей.
Вскоре голоса раздались и в самой гостиной. Женский, принадлежащий Арабелле, расспросив, не произошло ли чего в ее отсутствие, разрешил Мелиссе и ее охраннику покинуть пост. Затем Арабелла попросила кого-то проверить её спальню и мужской голос ответил согласием.