Прирожденный грешник (ЛП)

Глава одиннадцатая
Сэм
Я не могу оторвать глаз от ее платья. Это чертовски гипнотизирует. То, как серебристый материал облегает ее грудь и бедра, делает его для меня даже более ценным, чем золото.
  
Это сопровождается предупреждением — предвестником насилия.
Пока что в этом клубе есть две жертвы, которые не прочитали мелкий шрифт… Мужчина, который ущипнул ее за задницу, когда она стояла у бара? Он на пути в отделение неотложной помощи с двумя сломанными запястьями. Мужчина, который только что осмелился танцевать с ней? Скоро он будет лежать без сознания в кабинке туалета.
Без колебаний.
Никаких сожалений.
После того, как Сантьяго попросил меня держаться поближе к Лоле, мы стали ходить все меньшими кругами вокруг друг друга.
Никогда не говорю.
Всегда наблюдаю.
Меняю место проведения с кампуса колледжа на этот клуб с моей мексиканской dulzura, сияющей ярче солнца, поскольку я держусь в тени.
Сегодня вечером именно она набирает обороты. Она встречается со мной взглядом, отвечает на мой голод, намеренно флиртует с другими мужчинами, чтобы привлечь мое внимание…
Все, что мы здесь делаем, — это создаем предвкушение финальной сцены.
Наш крах неизбежен.
— Хочешь еще выпить, приятель?
— Бурбон, — говорю я бармену, бросая двадцатку на стойку. В эти дни я в союзе с дьяволом. С таким же успехом я могу начать пить, как он.
Сделав глоток, я смотрю, как Лола покидает танцпол, ее серебряное платье мелькает на дискотеках клуба — отражение того греха, в котором я хочу утонуть.
Она направляется к кабинкам туалета, бросая своих друзей-идиотов на танцполе и бормоча "останься, парень" своему незаметному телохранителю.
Допивая свой напиток, я следую в десяти шагах позади, улыбаясь про себя, когда она выскальзывает из очереди у женского туалета и направляется к пожарному выходу в конце коридора.
Она исчезает в ночи.
Я иду следом, когда начинает звонить мой телефон. Вытаскивая устройство из заднего кармана, я проверяю идентификатор и немедленно принимаю вызов.
— Опять устраиваешь скандалы, Сандерс? — раздается знакомый отрывистый голос, растягивающий слова.
У меня вырывается грубый смешок. Есть немного людей, от которых я бы подчинялся приказам, не говоря уже о насмешках, но я чертовски уважаю Эдьерра Грейсона. Я бы даже зашел так далеко, что назвал бы его другом.
Он на пять лет старше меня, но он не из тех мужчин, которые оценивают возраст по умению стрелять из пистолета.
Его отец — второй сын Данте Сантьяго. Таким образом, мы выросли вместе. Вместе угоняли машины и курили травку. Осмелились поделиться нашими мечтами о другой совместной жизни.
Я перестал убегать от судьбы задолго до того, как это сделал он.
В восемнадцать лет он был настроен изучать изобразительное искусство в лондонской ювелирной школе. Затем за одну ночь он превратился из подростка в убийцу. Обменивая карандаши на пули, он провел последние пару лет в Южной Америке, убивая последних врагов Сантьяго и укрепляя каналы распространения из Картахены, пока недавний переезд на Восточное побережье не привел его таланты в США.
Он чертовски крут…
С жалом, как у скорпиона.
И если судить по тону его голоса? Он чертовски зол.
— Где ты? — спросил я.
— Нью-Брансуик.
Он выдыхает. — Я хочу, чтобы ты вернулся в Нью-Йорк в течение часа. Мне нужно закончить, а затем привести себя в порядок. Ты справишься с этим?
Это еще один тест. Тот, который требует пистолета, двух кулаков и отсутствия морали.
Проверять, проверять и перепроверять. Чем больше я интегрируюсь в организацию, тем больше буду влиять на судьбу Лолы Карреры.
— Я буду там через пятьдесят минут, — говорю я ему, когда серебро сменяется багровым. — Сообщи мне адрес.
Вешая трубку, я выхожу в переулок. Она стоит в паре футов от меня в лунном свете, повернувшись спиной. Приготовившись. Идеальный силуэт, который я могу себе позволить.
Пока я смотрю, она запрокидывает голову и выдыхает, ее длинные темные волосы ниспадают до талии, а струйки дыма обвиваются вокруг нее грязным ореолом. Она курит, чтобы оправдать то, почему она здесь, но время притворства прошло.
Мы оба знаем, чего она ждет.
Меня.
Это.
Когда она слышит тихий щелчок закрывающейся за мной двери, ее плечи напрягаются. Зажженная сигарета выпадает из ее пальцев, вспыхивая оранжевым, когда падает на асфальт рядом с ее каблуками.
Я двигаюсь быстро. Прежде чем она успевает что-либо сказать, моя рука зажимает ей рот, и я разворачиваю ее лицом к стене.
— Ты пришла сюда поиграть, мышка? — бормочу я, когда сладкий аромат из ее квартиры усиливается в тысячу раз.
Это повсюду вокруг меня.
Поглощает меня.
Вызывающий самые грязные мысли.
Я думаю о том, как моя сперма размазалась по ее зеркалу и раковине.
Я думаю о своей сперме, стекающей с ее губ.
Она стонет в ответ в мою руку. Она пытается отбиться от меня, покачивая бедрами и извиваясь. Не то чтобы я ожидал чего-то меньшего…
Я еще сильнее прижимаю ее тело к стене, раздробив при этом костяшки пальцев и пустив кровь. Ее прерывистое дыхание — музыка для моих ушей. Мне нужно вернуться в Нью-Йорк, но сначала я оставлю свою мексиканскую dulzura с грязным рассказом, который можно будет воспроизвести в мое отсутствие.
Прижимая одну руку к ее рту, я провожу пальцами вверх по влажной горячей внутренней поверхности ее бедер. Она вздрагивает и перестает сопротивляться в ту минуту, когда я добираюсь до ее трусиков.
Мокрые.
Промокшие.
Я не смог бы держаться от нее подальше, даже если бы попытался.
— Это для меня, Лола? — Спрашиваю я хрипло, сопротивляясь желанию сдвинуть ее трусики в сторону и погрузить в нее свой средний палец. — Такой подарок от моего ангела в черном, с серебром. Потому что это то, кто ты есть… Моя гребаная смерть.
Она снова стонет, беспомощно извиваясь от моих прикосновений.
— Я тоже тебя ненавижу, — говорю я с тихим смешком. — Знаешь, я бы трахнул тебя прямо здесь, в этом переулке, если бы думал, что это ослабит эти оковы между нами. Я наклоняюсь ближе. Цитрус… Мой рай и мой ад. — Оказывается, они нерушимы, но я думаю, ты это уже знаешь.
Взглянув вниз, я сдерживаю стон, когда вижу, как безупречно мы подходим друг другу.
Ее задница.
Мой член.
Ее киска.
Мои пальцы.
Я не буду удовлетворен, пока каждая частичка ее тела не подчинится мне. Требуя меня.
Может быть, пришло время оставить на ее теле память иного рода — напоминание о том, насколько жестока и прекрасна наша связь.
Убирая руку с ее киски, я тянусь к пистолету, заткнутому сзади за пояс моих джинсов Levis, и начинаю новый путь вверх по внутренней стороне ее бедер, меняя теплую кожу на холодную сталь.
Стоны переходят в приглушенные крики.
— Ты держишь меня в тюремной камере ради себя, Лола, — обвиняю я, раздвигая ее ноги. — С ржавыми решетками на окнах и сломанным замком. В наказание я собираюсь стереть границы между страхом и похотью. Первый раз, когда ты кончишь для меня, будет от сладчайшего акта насилия.
Приглушенные крики переходят во всхлипы, когда я провожу дулом по ее клитору.
Я делаю это снова и снова, отбивая ритм, от которого она хнычет, а я пульсирую под молнией своих джинсов, истекая предварительной спермой.
Мои губы кривятся, когда она ударяет ладонями по стене и еще больше раздвигает ноги для меня. Это полномасштабная улыбка, когда она начинает водить вверх-вниз по стволу моего пистолета, ища облегчения от чего-то такого же грязного, как и я.
Я нажимаю сильнее.
Я тру быстрее.
Мои мысли ненадолго возвращаются на несколько часов назад в ее ванную, когда я был так же неумолим к самому себе.