Учитель. Назад в СССР (СИ)

— Не дай бог, — пробормотал я. — В смысле, ни к чему мне такое счастье. Невеста, она ведь что?
— Кто, — поправила девчушка.
— Кто — это когда человек, — ухмыльнулся я. — Моя человеком не была. Так… серединка на половинку. Невеста должна во всём поддерживать своего жениха. Впрочем, как и жених. А жена и вовсе следовать за мужем, как ниточка за иголочкой. А тут что? — я фыркнул, скомкал второе письмо и сунул в карман, чтобы при случае спустить в унитаз.
— Что? — полюбопытствовала синеглазка.
— А тут налицо двойные стандарты, — пожал я плечами.
— Двойные? Это как?
— Двойные, красавица, это когда на людях одно говоришь, а в письмах и на домашних кухнях совершенно другое, — уточнил я. — Вот как невеста моя бывшая. От таких, как она, стоит подальше держаться, чтобы не запачкаться. А уж постель с такими женщинами делить и вовсе последнее дело. Прирежут при случае с милой улыбкой — это в лучшем случае.
— А в худшем? — спросила покрасневшая как маков цвет синеглазка.
«Странно, чего это она?» — удивился я и тут же отругал себя за длинный язык: время другое, про постельные утехи вслух не говорили. Да и вообще, секса в Советском Союзе не было, по заверениям западных журналистов. Саныч, следить надо за языком, а то так недолго и угодить в места, не столь отдалённые за крамольные речи. Или в психушку.
— В худшем… Кстати, меня А. э-э-э… Егор зовут, а вас как? — я чуть не добавил «милое дитя», но вовремя прикусил язык. Телу моему годков двадцать четыре, двадцать пять от роду, какое уж тут дитя. Девчонка младше меня года на два-три, не больше. Ну не объяснять же ей, что в голове этого спортсмена, комсомольца и просто симпатичного советского парнишки теперь обитает старый дед, прекрасно знающий будущее.
— Меня Люба Светлова зовут. Очень приятно, — синеглазка протянула изящную ладошку.
Я сначала не понял зачем. Потом до меня дошло, и я со всей осторожностью пожал женские пальчики.
— Почему вы расстались? — Любочка явно намеревалась развести меня на разговор то ли из женского любопытства, то ли чтобы помочь симпатичному парню справиться с душевной драмой.
Ни драмы, ни трагедии я, понятное дело, не испытывал. Но разочаровывать женщину — последнее дело, поэтому я позволил себе ответить, додумывая на ходу детали.
— Не понравилось бывшей невесте моё решение. Я, видите ли, институт закончил. Вот, по распределению лечу к месту работы.
— Невесту в другое место направили? — догадалась Люба.
— Невеста дома осталась. И я должен был в столице нашей Родины трудиться, пользу приносить.
— И что же случилось? — тонкие брови синеглазки сошлись на переносице, девушка явно пыталась понять, что же произошло.
Я пожал плечами: а чёрт его знает, что там у них произошло. Одно понятно: Егорка мой из достаточно благополучной семейки, как и бывшая девушка Елизавета. И оба семейства желали парню только добра. Но, похоже, совершенно забыли поинтересоваться у сына и жениха, чего он сам от жизни хочет.
— Случилось, Любочка, то, что отказался я от сытой столичной жизни и престижного места в элитной школе, — смущённо улыбаясь, поведал я любопытной соседке. — И выбрал вместо этого деревенскую школу. Вот поэтому невеста меня и бросила. Не захотела стать… — я напряг память, вспоминая строки из письма неизвестной Лизы Бариновой. — Точнее, не захотела «влачить жалкое существование в роли супруги деревенского учителя». Во как, — хохотнул я.
— Не переживайте, — со всей серьёзностью, глядя на меня сочувственным взглядом, выдохнула синеглазка. — Может, она ещё одумается. Да и не на Крайний же Север вы летите. В Новосибирск. И вообще, пять лет назад нам звание присвоили, — похвасталась девчонка.
— Какое? — напрягая память, уточнил я.
— Мы теперь город-миллионник. У нас красиво, вам понравится. В том году построили библиотеку Академии наук…
— Это хорошо, Любочка. Только сомневаюсь я, что бывшую мою невесту устроит что-то кроме столицы. Да и не в сам Новосибирск я лечу, — остановил я синеглазку, которая явно намеревалась перечислить мне все достопримечательности Новосибирска.
  
— А куда? — длинные ресницы изумлённо захлопали, подчёркивая любопытство своей хозяйки.
— Лечу я в… э-э-э… — я нахмурился, пытаясь вспомнить название деревушки, в которую по распределению отправился Егор. — Слушай, ну вот не помню я название, хоть убей.
— Не переживайте так, — Любочка положила свои пальчики на мою ладонь, легонько сжала и тут же смущённо отдёрнула свою руку. — Ой, извините. Вы не переживайте так, — повторила синеглазка. — У нас и села хорошие, и города. И примут вас там хорошо. Люди у нас хорошие, добрые. Поддержат, помогут.
Девушка что-то негромко тараторила, рассказывала про людей, про Новосибирск, про достижения народного хозяйства, про то, что теперь она работает преподавателем в новом здании Доме детского творчества. Оказывается мы с ней коллеги.
И что колхозы в Новосибирской области на загляденье. Вот недавно очередной совхоз за успехи в развитии сельскохозяйственного производства Президиум Верховного Совета Советского Союза наградил орденом Ленина, а другой колхоз получил орден Трудового Красного Знамени.
— Откуда ты всё знаешь? — удивился я, не заметив, как перешёл на «ты». Впрочем, Любочка в пылу азарта тоже не заметила, или не придала значения.
— Газеты читаю, — пожала плечами. — И вообще, у нас столько замечательного! А летом…
«Комсорг, что ли? Политинформацию ведёт, не иначе», — покосился я на раскрасневшуюся девчонку, которая вываливала на меня тонны информации. Видно было, синеглазая Любочка гордится своей малой Родиной, болеет за успехи, переживает и искренне радуется малейшим достижениям.
— А я вот в Москву летала, за книгами. Теперь вот буду своих сорванцов новому учить. А ещё…
Рассказывая, девушка не переставала меня утешать. Уверяла, что невеста одумается, и как только я устроюсь и напишу письмо домой, в котором красочно распишу, как радушно встретили меня в селе, так сразу же и примчится. Ещё и прощения просить будет, что не поверила в меня и в мои мечты.
О чём мечтал Егор, отказываясь от выгодного распределения, я не знал. Но в текущей ситуации радовался, что пацан оказался таким идейным. Во всяком случае, мне в ближайшее время точно не грозит неожиданный приезд невесты или его родителей. Если незнакомых людей в незнакомой местности я ещё хоть как-то смогу обмануть, и Зверев хоть и покажется немного странным, но всё-таки сойдёт за простого советского молодого учителя. То близкие Егора мои случайные оговорки, манеру поведения воспримут с подозрением.
Я слушал приятное тарахтение Любочкиного голоса и постепенно проникался советским духом. Точнее, возвращался в то самое, давным-давно позабытое состояние юности, молодости. Когда хотелось не просто жить, а совершать подвиги во имя Родины, крушить её врагов, приносить пользу.
Перед глазами всплыли строчки из письма родителей Егора: «…мы вырастили такого идейного комсомольца… вместо настоящей жизни партийные лозунги… времена героических подвигов и поступков прошли… каждый сам за себя… ты думаешь, что сможешь изменить мир…»
Хм… а может судьба и правда дала мне шанс, чтобы я сумел изменить хоть что-то в этом мире? Чтобы вот такие Зверевы и похожие на них, сбежав за границу в девяностых, не поливали помоями великую страну. Как тот же Окуджава, который сам себя называл «красным фашистом», сидел в Прибалтике, ожидая новостей о распаде Советского Союза, требовал расстрелять Белый дом.
Отчего-то именно предательство Окуджавы задевало меня всегда сильнее всего.
Я скрипнул зубами. До сих пор болело. Такие, как Александр Еремеевич и Лиза Баринова хуже врагов. Враг он, что — он идёт напролом, иногда хитростью берёт, стратегией. А эти… Этих кроме как подлецами, по-другому не назовёшь. Такие мерзавцы в глаза улыбаются, за глаза гадости поют. Да и спиной к ним нельзя поворачиваться, тут же столкнут в пропасть.
Чтобы… Стоп, Саныч, что-то тебя не в ту степь несёт.