Право на жизнь (СИ)

Юнаэтра извратила древние знания, создала чудовищную игрушку — людей, способных черпать могущество из чужих жизней.
Меня поражало, сколько у нее появилось последователей! Что толкало малефиков на этот путь?! Жажда власти и долголетия для избранных? Ощущение превосходства, когда остальные — пыль под ногами, корм? Любопытство исследователей? Отчаяние? У меня не укладывалось в голове, как можно просто так — не в запале гнева, не защищаясь, с холодным рассудком, по расчету — лишить жизни другого человека ради сиюминутных амбиций!
Не укладывалось ли?
«Бедная маленькая охотница. Ты позволила убить ее, чтобы спасти собственную шкуру».
Я спросила у Исхарда, но тот мрачно отмахнулся, посоветовав не пытаться понять фанатиков с промытыми мозгами, готовых на все ради расположения Матери-Спасительницы.
Убить другого человека по разрешению свыше, веря, что эта жертва пойдет на благо? Но солдаты и алые тогда тоже… «фанатики»? Их ведет приказ королей, сеньоров, Альтэсс. Пусть они убивают таких же «воинов»: на поле боя или в миру, когда те угрожают спокойствию существующего строя, нарушая право государство на исключительность владения оружием, а малефики — еще и обычных людей, собирая силу для битвы, но… есть ли разница?
Есть ли вообще достойная причина, чтобы оправдать чужую смерть? Я все больше и больше убеждалась, что война — это безумие.
«Сила драконов лишает рассудка».
Магия крови производила схожий эффект.
На одном из уроков наставница Хардел показывала юным ученицам людей, употребляющих дурман-траву. Безобидные «овощи», погруженные в сладкие грезы, они впадали в помешательство, стоило не получить новую дозу, были готовы на все — ложь, воровство, убийство… как дикие звери. Самое страшное, что спасения почти не было. Избавиться от зависимости удавалось только в начале… после одного-двух приемов.
Я не знаю, теряли ли малефики разум, когда шли на противное природе преступление, либо же соглашались стать магами крови, оттого что изначально перешагнули грань безумия. Но дальше они были вынуждены убивать снова и снова, а оставшись без украденной силы, впадали в буйство почище любителей травки.
Воин и лекарь идут разными путями. Я не понимала сходящее с ума время. И решила, что просто буду врачевать раны, оставленные «мечом» на полотне мира.
Когда мы добрались до этой деревни, маги крови успели найти не только «пищу», но и… учеников. После столкновения с алыми выжили двое. Пришлый парень лет семнадцати, чьего имени никто не ведал, а потому звали Бешеным, и Селия.
Под тюрьму алые приспособили опустевший дом одной из жертв малефиков. Из комнаты вытащили всю мебель, заменив ее грубо сколоченными клетками, что неохотно, бормоча под нос ругательства, сделал местный столяр. За домом попеременно наблюдали двое стражей, удерживая пленников от побега, а выживших селян — от поджога.
Бешеный сидел в углу на соломенном матрасе, обхватив руками колени, и злорадно скалился, радуясь чужим страданиям. Женщина в соседней клетке до белизны сжимала неотесанные прутья, не обращая внимания на занозы, и билась распухшим лбом о дощатый пол, твердя одну и ту же фразу:
— Ребенок! Верните мне моего ребенка! Верните мне ребенка!
Я присела с другой стороны решетки.
— Селия, — потребовалось повторить имя несколько раз, прежде чем вышло привлечь внимание безумной, поймать ее взгляд. — Селия, все хорошо. Твой сын здесь.
У дальней стены захныкал, разметав пеленки и сонно тря глаза, розовощекий полугодовалый бутуз. Женщина вскрикнула и бросилась к младенцу, сжала в объятиях.
Дети Селии были мертвы. Меня выручали… фантомы и Алис. Иллюзии не имели ни веса, ни тепла, ни запаха, но наложенные на спутницу могли обмануть погруженный в сумерки разум.
Бешеный сверлил спину взглядом, но молчал, быстро усвоив, что мне лучше не мешать. Мое терпение и милосердие тоже имели пределы, и если он их нарушит, то останется один на один с собственными демонами.
Селия баюкала кошку. Алис, ненавязчиво мурлыкая, усыпляла женщину, и вскоре та, успокоенная, задремала — сидя, склонив голову на плечо. Дождавшись, пока сон станет крепче, Спутница осторожно выпуталась из объятий и перебралась ко мне на руки.
 
Почесывая ее за ухом, я вышла наружу, отсекая дверью шипение второго заключенного:
«Дура! Вцепилась в свое отродье! Другая-то наоборот откупалась, чтобы я ее не тронул. Только я все равно…»
Маги крови не единственная беда, пришедшая в эту деревню. Незадолго до них явилась убийца детей — корь. В мирное время жители сразу обратились бы к городской целительнице, а та успела бы остановить болезнь, не дав перерасти в эпидемию. Сейчас же отчаявшиеся родители уповали на милость божков-обережников и… малефиков.
Селия, проведшая несколько бессонных ночей у кровати мечущихся в лихорадке трехлетних погодок, а после похоронив их, впала в отчаяние, когда обнаружила признаки болезни и у младшего сына. С решимостью потерявшей все женщины она вцепилась в «подсказанный» малефиком ритуал, убив падчерицу, а заодно и попытавшегося вмешаться мужа.
Чуда, ожидаемо, не произошло. Ребенок погиб. Зато появился очередной маг крови, которого натравили на драконов, обвинив их в неудавшемся ритуале.
Благие намерения иногда ведут в очень неприглядное место.
Алис недовольно фыркнула, прячась от падающего с неба снега, поддела носом воротник, пытаясь забраться под полушубок.
Куда приведет мой выбор меня?
***
Исхард вернулся на заре.
Зимнее утро медленно кралось внутрь комнаты, очерчивая контуры предметов: стол, шкафы, бок остывающей печи. Чудилось, вместе со светом в дом приходит и холод. Непроглядная мгла за окном сменилась зыбкими сиреневыми сумерками, наполненными мельтешением снежных мошек — те радостно ринулись в открывшуюся дверь сеней, чтобы мгновенно растаять.
Спустя минуту уставший дракон бесшумным призраком проскользнул в горницу: видно, не хотел будить. Я встрепенулась, плотнее запахнула шаль и слезла со скамьи у окна, где коротала последние пару часов — то размышляя, то проваливаясь в чуткую дрему. Переложенная с колен Алис недовольно приоткрыла один глаз и свернулась плотнее, зябко пряча лапы.
— Завтракать будешь?
— Солнце? Ты уже поднялась? Или вообще не спала?
Исхард, поняв, что тишину можно не соблюдать, бросил у порога ножны, повесил плащ, изнуренно опустился за стол. Судя по отсутствию крови, сегодня он не сражался.
— Не получилось уснуть.
Не получилось в том числе из-за тревоги за северного эссу, но я не уточняла, а Исхард истолковал по-своему:
— Не понимаю, для чего ты нянчишься с этими тварями? Проще и… милосерднее убить.
Мне сложно было объяснить ему, воину, почему, несмотря на недоверие и скептицизм алых, я искала способ избавить малефиков от «жажды крови», по крайней мере, исцелить тело: с душой и совестью безумцам предстояло разбираться самим. Смерть, пусть даже врагов, оставалась смертью — проклятой Серой Госпожой, с которой мне не хотелось иметь ничего связывающего нас! Но вслух я озвучила другую причину, разумную и рациональную.
— Кланам пригодятся принципы работы с аурой.
— Да, конечно… — протянул Исхард, благодарно кивнул, когда я поставила на стол миску с теплой гречневой кашей. — Мне неприятно видеть, как ты изводишь себя.
— На днях должна прибыть жрица из Храма. Станет легче.
Или нет? Талия тиа Консанс — сложно общаться на равных (а еще хуже, сверху вниз) с одной из бывших наставниц. А главное, не ясно, насколько та в принципе одобряет возню с врагами. Вероятно, подобно большинству, решит, что это пустая трата времени и ресурсов.
 
— Как успехи? — перевела я тему.
— Мы почти закончили зачистку, — эсса повертел в пальцах ложку, досадливо скрипнул зубами. — Осталась последняя деревня. За частоколом помимо пяти или шести наблюдателей Матери-Спасительницы засело порядка тридцати созданных ими чудовищ, и те изрядно насосались чужой силы. Лезть в лоб опасно, придется выждать — вымотать их магическими атаками, пока не истощат резерв — в отличие от драконов пополнить его они могут только одним способом. Двумя, конечно, но адепты работают на износ… как бы сами на «корм» не пошли. Так что ближайшие пару дней мы набираемся терпения и сторожим, не позволяя вырваться кровопийцам из клетки.