Моя фамилия Павлов
Сталин стоял у окна и смотрел на небо, в руке была погасшая трубка. Сейчас он вдруг вспомнил слова генерала Павлова, которые тот произнес примерно полгода тому назад в этом самом кабинете, куда его вызвали после награждения. Генерал еще тогда предостерег от любых попыток наступления, сказав, что мы пока не готовы наступать. Сталин тогда очень долго думал над этими словами, но желание поскорее вышвырнуть захватчиков со своей земли и советы его окружения все же подвигли его на эту операцию. И вот теперь приходится расхлебывать последствия этого решения, а кроме того, как только что стало известно, командовавший ударной армией генерал Власов, попавший в немецкий плен, пошел на сотрудничество с противником. Как так, кому верить? Почему одни стреляются, чтобы не попасть в плен, а другие мало того что сдаются, так еще и идут на сотрудничество с врагом?
Большая часть собранных за зиму резервов погибла, теперь уже точно ни о каких наступлениях где-либо не может быть и речи, тут бы нынешние позиции удержать. Хорошо еще, что Крым удалось отстоять, и опять в немалой степени благодаря Павлову, который своевременно поднял вопрос о его правильной обороне. Перебросить на Харьковское направление Павлова? А как тогда его участок фронта, там ведь тоже ответственный участок? Павлов сдерживает немцев, готовых ударить на Смоленск, с последующим разделением на Москву и Ленинград. Нет, трогать Павлова нельзя, а ведь есть Жуков, он тоже очень хорошо зарекомендовал себя.
Решено, он отправит на оборону Харькова Жукова, правда нужно отправить туда и войска, а вот с этим проблема. Снимать все с Дальнего Востока и Сибири нельзя, пока еще Япония опасается нападать на нас после Хасана и Халхин-Гола, но если снять оттуда слишком много войск, то может не выдержать и решится снова попытаться захватить наши земли. Нет, больше нескольких дивизий снимать нельзя, надо срочно формировать новые и вооружать их.
* * *Настроение было премерзким. Мало того, что у меня забрали все резервы, но также вместе с ними и два мехкорпуса из трех, шестой Псковский и первый Витебский. Пятый Лужский мехкорпус так и оставался под Ленинградом, на Карельском перешейке, где сдерживал финнов и немцев. От линии обороны до города было примерно 60 километров, вроде совсем близко, однако с учетом того, что немцев сдерживали под Нарвой и Псковом, по крайней мере в Ленинграде так и не появились таблички с надписью «Граждане, при артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна». Конечно, от авианалетов это не защищало город, но довольно сильная ПВО фронта и достаточное количество истребителей сводило авианалеты к минимуму. В основном немцы бомбили город ночью, так как темнота мешала и зенитчикам, и летчикам, но все равно защитники города достаточно эффективно отбивали вражеские налеты.
Скрыть переброску значительных сил на Украину под Харьков нам не удалось. Успокоившийся было противник снова стал пытаться прорвать нашу оборону в разных местах, и тут нам очень помогли реактивные установки залпового огня. Их выпуск продолжался, более того, его наращивали, да и сами ракеты к ним тоже улучшили. На старой ракете был слишком маленький взрывной заряд, меньше килограмма, да что там, меньше полкилограмма, всего каких-то 360 граммов. Новый реактивный снаряд значительно потяжелел, правда, удалось оставить его дальность в 6 километров, но теперь он имел рубашку из чугунной трубы с насечками, чтобы при подрыве давать много осколков, и полтора килограмма взрывчатки.
Новые ракеты имели большую поражающую и разрушающую силу, и дивизионы «Смерчей» достаточно легко срывали все попытки противника прорвать нашу оборону. Вдоль всей линии нашей обороны были проложены три нитки полевых дорог, расположенных в километре – двух друг от друга, и это позволяло очень быстро перебрасывать резервы – в данном случае дивизионы «Смерчей» – к опасным местам.
Каждый такой дивизион сопровождала рота мотострелков на бронетранспортерах и зенитный дивизион, так как немцы, осознав их эффективность и опасность, устроили на них настоящую охоту, и как мы ни старались их обезопасить, «Смерчи» несли потери. В основном от авиации, но бывало, что немецкие авиаразведчики наводили на них артиллерию, и тогда случались потери от артиллерийской стрельбы. Обычно при немецком наступлении хватало одного полного залпа дивизиона «Смерчей», чтобы сорвать его, ибо когда поле, по которому идет наступление, в течение минуты полностью покрывается разрывами от достаточно мощных ракет, сопоставимых с трехдюймовыми снарядами, то от пехоты мало что остается, так как накрытие получается почти одновременным, и ракеты падают достаточно близко друг от друга.
Все попытки немцев прорвать нашу оборону окончились ничем, и не только благодаря помощи «Смерчей», – в этот раз мы почти не понесли потерь в тяжелой артиллерии, так как заранее оттянули ее от границы, и теперь она уверенно громила противника. Снарядов тоже хватало, конечно, уже не сколько хочешь, но и не по снаряду в день. Также оставался мой второй Могилевский мехкорпус, мой единственный резерв, правда, если так пойдет дальше, то скоро большинство техники встанет на прикол. Мотаться ребятам приходится много, а техника пока не очень надежна и моторесурс достаточно ограничен.
Вот так и приходилось выкручиваться, благо, что за это время мы успели достаточно хорошо зарыться в землю и, по возможности, укрепить свои позиции. Самое простое – это ночью, как только стемнеет, залить бронекапонир цементом и сразу его замаскировать, таким образом все капониры успели обзавестись метровым слоем цемента, который значительно их усилил. Все это и позволило мне, даже лишившись резервов, достаточно успешно отражать попытки немцев прорвать мою оборону.
Под Харьковом Жуков, получив войска, смог остановить немцев, тут немалую роль сыграли мои два мехкорпуса. Хотя в своё время я слышал, что Жукова называли Мясником, что он не жалел свои войска и не пытался снизить потери, но поскольку я не терял связи со своими мехкорпусами, то знал, что Жуков использовал их с умом и не посылал на самоубийственные задания.
К этому времени сам Харьков превратился в груду развалин, но немцы с каким-то маниакальным упорством продолжали его штурмовать. На остальных участках фронта тоже установилось шаткое равновесие, хорошо хоть, что основная масса наших заводов продолжала работать, насыщая армию новой техникой. Много поступало противотанковых самоходок СУ-85, которые просто отлично проявили себя в борьбе с немецкими танками. Кошкин сдержал свое слово, и когда у нас появилась 85-миллиметровая зенитка, он переделал Т-34 и СУ-76 под новое танковое орудие на основе этой зенитки, и все ранее выпущенные машины постепенно стали перевооружать на новое орудие, оставив лишь небольшую часть в учебных частях, так как для обучения курсантов они годились лучше. Не было проблем с 76-миллиметровыми снарядами, так что снятые с ранних машин орудия шли на склад и время от времени ставились вместо расстрелянных вдрызг на учебные машины.
Кстати, танкисты сразу оценили мощь новых орудий, они позволяли с более дальних дистанций подбивать немецкие четверки, которые к этому времени обзавелись 80-миллиметровой лобовой броней. Хотя немецкие танки существенно модернизировали, но наклонная 75-миллиметровая броня Т-34 и новая 85-миллиметровая пушка давали ему преимущество перед немецким Т-4. Но, несмотря на это, модернизированные немецкие танки оставались грозным противником. Даже учитывая то, что наша нынешняя Т-34 хоть и не добирала до Т-44, но явно превосходила Т-43, новые немецкие орудия представляли для них большую угрозу [55].
Хотя по-прежнему наши Т-34 превосходили немецкие Т-4, но появление нового длинноствольного орудия сделало немецкие танки очень опасным противником. Если в прямом бою на дальней дистанции наши танки все еще имели преимущество перед противником, то вот уже на средних расстояниях это преимущество сводилось к нулю, особенно если немцы били с короткого расстояния из засады или просто подпускали Т-34 поближе и затем открывали огонь с замаскированных позиций.