Полуночные поцелуи (ЛП)

Я поворачиваюсь, чтобы бросить на него многозначительный взгляд, и усмехаюсь.
— Что ты хотел, чтобы я сделала? Бросилась на тебя? Оседлала тебя прямо здесь и сейчас? Я уверена, что мой папа был бы рад увидеть, как я станцую с тобой приватный танец.
Его брови сводятся вместе, и он поджимает губы. Я могла бы поклясться, что почти вижу румянец на его щеках. Мне это почудилось? Потому что я чертовски в этом уверена.
— У длинноногой брюнетки есть чувство юмора. Харди-хар-хар, — он отбрасывает волосы с лица и бесцельно жестикулирует в воздухе, его глаза сурово сверкают. — На самом деле, небольшое предупреждение было бы неплохо.
Я роюсь в своей косметичке и быстро и аккуратно наношу средства.
— Предупреждение?
— Да, что ты была дочерью тренера, знаешь ли, — он запинается на слове дочь.
— И ты должен был сказать мне, что ты квотербек, — я такая же насмешливая, если не больше.
— Обычно я не обязан, — перевод: люди узнают его, потому что он знаменит. Я бы сочла его самоуверенным, если бы у этого утверждения не было оснований.
— Кроме того, чтобы это изменило? Ты бы позволила мне остаться на ночь? Или я бы, по крайней мере, получил прощальный поцелуй у двери?
— Пожалуйста, я бы вышвырнула тебя быстрее, — я украдкой бросаю взгляд, чтобы увидеть, как он хмурится, и не могу удержаться от хихиканья.
— Извини меня, но любому должно быть так повезло находиться в моем присутствии. Я имею в виду, что люди любят меня. Я выиграл единственного Хейсмана, который когда-либо был у этой школы.
— Боже, боже, боже, у кого-то определенно большая голова.
— Ты прекрасно знаешь, какая у меня большая голова, — напевает он.
Я делаю паузу в своей задаче, чтобы бесстрастно взглянуть на него. Единственная трещина в моем фасаде — это то, как я облизываю губы, мой рот вспоминает, как он так хорошо вписался в него.
Он явно не смотрит на меня, уставившись на Рэйвен, когда говорит громче, более четко.
— Кроме того, что такого плохого в том, чтобы быть квотербеком?
— Я могла бы спросить тебя о том же самом. Что такого плохого в том, чтобы быть дочерью тренера?
Он брызжет слюной и вскидывает руки вверх.
— Кроме того факта, что я собираюсь остаться на скамейке запасных до конца своей карьеры в колледже?
— Это если мой отец узнает. Чего он не сделает, потому что зачем ему это? — я не упоминаю, что моему отцу тоже, вероятно, было бы все равно. Сначала он мог разозлиться, но потом справлялся с этим и прятал пачку презервативов в моем комоде, опасаясь еще одного испуга от беременности.
— Но это то, зачем мы здесь, чтобы поговорить. Если мы продолжим видеться друг с другом…
Пронзительный звонок прерывает объяснение Отиса. Рэйвен подпрыгивает от неожиданности и спрыгивает с его колен, устав от чрезмерного шума. Отис наклоняет голову в знак извинения, отвечая на звонок.
Я все еще сбита с толку, мой рот широко открыт в шоке от его незаконченного предложения. Хорошо, что я не подвожу глаза, когда он говорит это дерьмо, иначе я бы определенно облажалась.
— Моника? Ч-что случилось? Почему ты плачешь? Я не могу понять тебя, когда ты поешь йодль. Не могла бы ты сделать глубокий вдох и успокоиться, пожалуйста? — он делает паузу. — Ладно, ты должна взять себя в руки. Мама не ведет себя как стерва и, если я еще когда-нибудь услышу, как ты ее так называешь, я собираюсь…
Еще одна пауза, и он раздраженно дергает себя за волосы. Я бы поспорила на кучу денег, что Моника — его младшая сестра.
— Моника, если… Моника, я клянусь… Заткнись и послушай меня. Зачем ты звонишь мне, а потом не слушаешь? Если мама говорит, что ты не можешь выходить, значит, ты не можешь выходить. Точка. Что ты хочешь, чтобы я сделал?
После двухсекундной задержки он разражается лающим смехом.
— Ты не в своем уме, если думаешь, что я собираюсь это сделать, — осознав, насколько представительным он выглядит перед аудиторией, Отис смотрит на меня и вздыхает. — Слушай, Ика, мне нужно идти. Я занят. Но просто успокойся. Когда я приеду домой на Рождество, я, ты и Катя пойдем куда-нибудь и будем веселиться до двух часов ночи, если это то, что сделает тебя счастливой. Просто сиди пока смирно и перестань так усложнять жизнь мне и Кэтти. И ради всего святого, будь повежливее с мамой, черт возьми, — никакого обмена нежностями, когда он заканчивает разговор, наконец-то предоставляя мне возможность взорваться, как бы это ни было запоздало.
 
— Продолжаем видеться друг с другом? — я усмехаюсь. — У тебя проблемы с памятью? Ты склонен что-то забывать?
— Я мог бы спросить тебя о том же самом. Я знаю, ты хорошо провела время в прошлую субботу. Ты сама мне это сказала и, если ты попытаешься это отрицать, я буду ходить от двери к двери и спрашивать отзывы у твоих соседей.
— Не будь несносным, — я крепче сжимаю свою косметичку. — Ты знаешь, что это не то, о чем я говорю.
Отис появляется в дверях ванной и прислоняется к косяку. Меня отталкивает то, что он сказал, но больше всего я в ярости от того, насколько гиперактивной он меня делает. Когда я поворачиваюсь лицом к зеркалу, чтобы избежать встречи с ним, мои любопытные глаза выдают меня, устремляясь к его отражению, каждый раз замечая что-то новое в его телосложении.
— На самом деле, я не знаю, — растягивает он, невозмутимо, приближая к размышлениям.
Я не могу оставаться на месте. Не могу больше пялиться на него. Я заставляю себя чем-то заняться, залезть в свой шкаф и выбирать наряд.
— Какую часть того, что я вышвырнула тебя из своей квартиры, ты не понял?
— Итак, ты признаешь это. Ты солгала. К тебе не приходили друзья? — он звучит властно, защищаясь.
— И? — я хмыкаю, смущенная своей непреднамеренной оплошностью. Наконец я останавливаюсь на самом потасканном топе, который у меня есть, сочетая его с обтягивающей короткой юбкой, в которой моя задница выглядит совершенно сногсшибательно.
— Я хотела, чтобы ты убрался из моего дома. Что означает…
Он не заполняет пробелы, а говорит в замешательстве.
— Что это значит?
Я застегиваю юбку, затем выхожу из шкафа и сердито смотрю на него. Я знаю, что футболисты и спортсмены в целом не являются сливками академической среды, но я также знаю, что они не большие болваны, учитывая, насколько стратегичен спорт. В их сотрясенных мозгах должна быть хоть капля ума.
Меня раздражает, что он прикидывается дурачком. Поэтому, когда я отвечаю, я веду себя некрасиво. Ни в малейшей степени.
— Что означает, что я хочу, чтобы, между нами, больше ничего не происходило. Я не хочу играть в дом. Я не хочу, чтобы за мной ухаживали с завтраком по утрам. Я не хочу, чтобы между нами существовали какие-либо обязательства или регулярная привязанность. Мы трахались как незнакомцы и расстаемся как незнакомцы.
Он не слышит меня, уставившись на меня так, словно хочет проглотить целиком. Его глаза широко раскрыты, рот приоткрыт, дыхание учащенное. Он обводит мое тело взглядом, задерживаясь на выпуклостях моих грудей, обнаженной коже живота и мощном изгибе бедер.
От всего сердца я хотела бы сказать, что на меня это не повлияло и что голод, омрачающий его черты, вовсе не взаимный. Хотела бы я испытывать отвращение к тому, как он обнажает меня своим взглядом.
Однако я не могу этого сказать, потому что, когда он облизывает губы и, наконец, встречается со мной взглядом, меня охватывает желание, которое распространяется от макушки до бедер. Я уже чувствую, как меня колотит от острого желания, моменты из нашей совместной ночи театрально вспыхивают в моем сознании.
Это действительно был хороший трах. Даже великолепный.
— Ты хорошо выглядишь, — бормочет Отис, восхищение сквозит в каждом слоге.
Незнакомое чувство застенчивости пробегает у меня по коже. Я переигрываю, чтобы скрыть это.
— Я знаю.
Он прикусывает нижнюю губу и наклоняет голову, как будто пытается получше меня рассмотреть.
— Я имею в виду, типа, действительно хорошо.