Ревизор: возвращение в СССР 30 (СИ)
— Вот чудеса! — всплеснула руками Анна Аркадьевна. — А она ещё сомневалась, ехать или не ехать…
— А она сомневалась? — заинтересовался я.
— Конечно! Дети же маленькие. Мы её с твоей мамой ещё и уговаривали. Пусть едет, пока отпускают. А то потом неизвестно ещё, как жизнь повернётся. Я со своими одна была, так никуда и шагу ступить без них не могла. Знаешь, каково это?..
— Ну, ладно, пойду остальным скажу, — улыбнулся я.
Забежал к Данченко, но их дома не было. Пришлось ещё раз к ним подняться, записку оставить. Зашёл к художникам и к Гончаровым. Позвонил Эль Хажжам, просил Марату сообщить, если он появится. Отцу позвонил, Сатчанам, Маше Шадриной, просил Вите Макарову передать.
Сидел, вспоминал, не забыл ли я ещё кого…
Брагины! Оделся и отправился к ним. Костян с Женькой были дома, занимались учёбой. Настроение у обоих было так себе, даже сбавил обороты, когда делился с ними своими позитивными новостями.
— Ну, к тебе придём смотреть, — без особого энтузиазма сказал он. — Телевизора-то у нас нет.
— Приходите, конечно, — кивнул я. — А у вас как дела?
— Да-аа, — с досадой махнул Костян рукой. — С утра отец приезжал, Женьку до слёз довёл…
— Здрасте, приехали, — удивился я. — А как так вышло?
— Да из-за усыновления всё, — объяснил он. — Ни в какую не согласны, ни её родители, ни мой отец. Я уже думаю, зря мы с ними, вообще, советоваться начали… Надо было перед фактом всех поставить и всё.
Само собой, — подумал я. — Мне бы и в голову не пришло, с кем-то, в ком я не уверен, что немедленно поддержит, о таком советоваться. Ещё не хватало, чтоб кто-то решал, как мне жить и что мне делать…
Женька всхлипнула.
— Единственные люди, с которыми вы должны советоваться — это вы сами, — ответил я. — Больше ни с кем. С остальными — просто информировать. Ставить перед фактом. Ну, если не совсем какую-нибудь дичь собрались творить. А усыновление ребенка — это очень благородный поступок. Не скажу, что легкий и каждому по плечу, но общество с уважением относится к такому шагу. И ваши настоящие друзья, даже не сомневайтесь, вас во всем поддержат, и будут только больше уважать. Потому как у большинства кишка тонка так поступить.
— Спасибо! И мы всё равно её удочерим, — сквозь слёзы заявила Женя. — Она там одна, такая маленькая!
— Да не одна она там, не рви себе душу, — строго сказал Костя. — С ней воспитатели, другие дети…
— Всё равно-оо! — начала реветь в голос Женька, и я решил больше их не будоражить.
— Ну, что ты будешь делать? — с досадой шлёпнул Костян себя по бёдрам и пошёл меня провожать.
— Собирай документы, дружище, — шепнул я ему. — Тут без вариантов.
Шел к себе и думал. Пожалуй, если в Косте я еще сомневаюсь, что ему такое по плечу, то Женька точно этого ребенка, если получится его взять, не бросит. Ее фанатизм, конечно, может приобретать невероятные формы, что есть, то есть, но мамочка из нее получится первостатейная. Ребенок будет за ней, как за каменной стеной. Что свой, что приемный. Тяжело с ней, конечно, но одно верно — такие люди не предают своих… Вот в этом Костяну повезло с ней. Сам если не будет глупостей делать, не будет у него ни измены со стороны жены, ни требований развода, если карьера вдруг не заладится. Она будет с ним до самой смерти жить и во дворце, и в хижине, если придется. Сошлют в Сибирь, поедет и туда за ним. За одно это многие мужики готовы своим женам простить что угодно.
В понедельник с самого утра поехал на Лубянку. Румянцев встретил меня с благостной улыбкой, и, проводив к себе в кабинет, сел за стол, сложив руки перед собой, как школьник.
— Ну, нормально всё с твоим менестрелем, — доверительно сообщил он. — Готовы его отпустить, но с условием.
— Каким? — напрягся я.
— Чтобы он больше в наше поле зрения никогда не попадал.
— Сделаю всё, что смогу, — искренне приложил я руку к груди. — Но будем честны — не верю я, что вы за ним следить совсем перестанете. Раз уж к вам на карандаш один раз попал… Так что, если начнет вдруг чудить, — просьба меня предупредить, чтобы я мог вовремя вмешаться.
Румянцев усмехнулся. Развел руками, словно не желает спорить, и сказал:
— Значит, так. Нужно ходатайство с работы с хорошей характеристикой. А ещё лучше, если его там на поруки возьмут.
— Да он грузчиком в магазине работает, два через два. Они не захотят, наверное…
— Не важно. Надави на них, мол, чем занимался ваш профком? Куда смотрел ваш партком? И не торопись…
— В смысле?
— Не надо его слишком быстро забирать. Пусть посидит, подумает, хоть дней пять… Сговорчивее будет. Тебе же легче его будет убедить потом завязать со своими саркастическими куплетами.
— И то верно, — кивнул я. — А можно его в одиночке держать? Чтоб он лишнего у вас тут не набрался, идей каких-нибудь дурацких от другого такого же арестанта… В стрессовой ситуации критичность мышления снижается. Наслушается новых аксиом в духе «Радио Америки», а мне потом выбивай их из его воспаленного мозга…
— «Голоса Америки» — поправил меня майор.
— Слушал бы, знал бы точное название, — с сарказмом посмотрел я на него.
Намек он понял, и мы оба рассмеялись…
— Одиночка, говоришь? Да что ты думаешь, тут полные подвалы таких рифмоплетов сидят? — усмехнулся майор. — Он и так один в камере.
— Спасибо, Олег Петрович, — от всей души поблагодарил я.
* * *Пусть думает, что я тут целую операцию по освобождению этого менестреля провел, — думал майор, провожая Ивлева на выход. — И совсем ему необязательно знать, что его и так отпустили бы со дня на день. При одном маленьком условии — если бы сексотом стал. А он стал бы, никуда бы не делся. Потому и сунули сразу в камеру, чтоб он на всё согласный был. А нафига нам еще один сексот, у нас их и так миллионы? Кропал бы потом свои унылые записки, что они на кухне под водку обсуждали, и что тот или иной его друг неправильные анекдоты на работе рассказывал… Столько всякой ерунды, что от настоящей работы отвлекает.
Но теперь его сексотом делать нельзя. Пашка ему сумеет под шкуру влезть, и точно расколет. Хорошо у него с психологией, с ним прямо хочется тайнами делиться. Ивлев, узнав, точно обидится на КГБ… Что это тогда за услуга, если ему своего же выдали? Нет, выгоднее его как взяли, таким и вернуть. Пусть сам с ним возиться.
* * *Святославль.
— Но почему, Всеволод Сергеевич? — расстроенно спросил Иван Николаев начальника городской милиции Рыкова.
— Это серьёзное обвинение и не какого-нибудь постового! И с чем я должен его выдвигать? Николаев! Ну, разве показания бывшего зэка против руководства колонии заслуживают доверия? Тем более, ты сам говоришь, что Ширшиков не скажет ничего под протокол. Да даже если и скажет! Как ты себе это представляешь? Приеду я в область и скажу — вы знаете, похоже у нас руководство шестой колонии организовало эти кражи. А у меня спросят, а какие у вас есть основания обвинять в таком уважаемых людей? А у меня и оснований-то никаких нет!
— Так и не надо, Всеволод Сергеевич! — убеждал начальника Иван. — Мы сами проверим и, если найдём нычку Водолаза с похищенным на этих кражах, то нам никаких оснований больше и не надо будет.
— Николаев. Во-первых, как ты собираешься искать? И во-вторых, где? Может, тебе на весь город постановление на обыск выписать?
— Это другой вопрос, тут надо подумать… У себя дома он, конечно, не станет прятать награбленное, — сразу задумался Иван.
— Николаев, не дури мне голову. Перетрясти полгорода, потому что какому-то зэку показалось, что он сидельца видел? Тебе заняться больше нечем? Иди работай.
* * *Москва.
Мещеряков заранее подготовил уютный промозглый подвал, в котором можно будет переговорить с мастером поддельных золотых монет, когда ему его доставят, без лишних ушей. Заканчивались вторые сутки, которые он дал антикварам на его поиски, а от них ни слуху, ни духу.