Когда родилась Луна (ЛП)

― Это мальмер Махи, ― говорю я, покачивая им перед собой. ― Подаренный моим Пахом, покойным королем Остерном Вейгором.
― И как ты… получила его? Неужели моя крошка украла его? ― Она втягивает воздух. ― Пахнет краденым…
― Так и есть. Я украла его из спальни Паха, когда мне было семнадцать.
Подумала, что если он заметит, то его ненависть ко мне будет хоть немного оправдана.
  
Но он не заметил.
Голова трогга поворачивается в другую сторону, и это движение выглядит настолько неестественно, что я в равной степени испытываю как отвращение, так и беспокойство за ее безопасность. Она снова долго и разборчиво нюхает, и я решаю, что ее легкие должны быть больше, чем можно предположить по ее миниатюрному телу.
― Это вкуснее, крошка. ― Она размахивает браслетом, и ее лицо расплывается в самой ужасающей улыбке, которую я когда-либо видела. ― Прости.
Я стискиваю зубы, удивляясь, что они не крошатся.
― Можешь оставить себе цепочку от браслета. Мне она не нужна.
Надеюсь.
Ее грудь сотрясается от пронзительного крика, который медленно стихает, прежде чем она окидывает меня ликующим взглядом.
― Договорились.
Меня охватывает теплая, острая волна облегчения.
Она снимает цепочку и бросает мне браслет. Я ловлю его, и мой трехногий стул падает на пол, больше не удерживаемый в вертикальном положении моим весом.
Я бросаю ей мальмер, и она ловит его за шнурок, подвешивает к запястью, а затем отправляет крошечную цепочку в рот, как песчинку. Раздается громкий хруст, и я представляю, как трещат зубы. Ее глаза так широко распахиваются, что, кажется, могут выскочить из орбит и исторгнуть целую кучу дерьмовых воспоминаний возле ее гнезда.
Она замолкает на полуслове, издавая еще один пронзительный смешок.
― О… да ты маленькая шалунья, не так ли?
По моим венам пробегает холодок.
Я надеваю браслет на запястье.
― Не помню, чтобы я его использовала. Просто помню, для чего он предназначен.
― Интересно, ― бормочет она, а затем еще раз встряхивает головой, продолжая жевать.
Хрум.
Хрум.
Хрум.
― Хочет ли моя малышка узнать его секреты?
― Пас, ― говорю я, наблюдая, как она вытягивает нить из своей правой ладони ― намного ярче, чем любая другая, протянутая через потолок пещеры. ― Определенно пас.
― Такие милые, прелестные секреты, ― мурлычет она, и ее слова действуют мне на нервы.
Думаю, мне пора убираться отсюда.
Стряхнув напряжение, сковывающее спину, я возвращаю стул обратно и с сомнением смотрю на нее.
― Ты же не собираешься съесть меня, когда я буду уходить?
Трудно сказать с уверенностью, но, по-моему, она хмурится.
― Конечно, нет, маленькая крошка. Я не ем тех, с кем заключаю сделки.
Только тех, с кем не договариваюсь.
― И со сколькими же ты заключила сделки?
Все еще вытягивая яркую нить из ладони, она потирает подбородок свободной рукой, похоже, надолго задумавшись.
― С шестью, ― объявляет она, подносит к носу мальмер Паха и делает еще один глубокий вдох. ― Включая тебя.
― Точно. ― Я бросаю взгляд на неуклонно растущую кучу нитей, светящихся ярче, чем яйцо мунплюма. ― Повезло мне.
Я машу ей рукой, но она, похоже, не замечает этого, слишком поглощенная своим занятием. А может, замечает и ей просто все равно?
Скорее всего, последнее.
Я обхожу кучи мусора, на руке тяжелый браслет, который я когда-то выиграла у одной немного сумасшедшей чтицы разума, утверждавшей, что она умеет говорить на языке Эфира.
Что она досконально изучила Книгу Войда и знает секрет нашего ничтожного существования.
Она сказала, что браслет послужит мне двумя способами. Оба будут болезненными, но необходимыми.
Первого я не помню, поэтому не могу судить об этом.
Наверное, не захочу вспоминать и второй.
ГЛАВА 65
Он вернулся.
Он не объяснил, почему ушел, а я не спросила и не призналась, как сильно я по нему скучала.
Слишком сильно.
Как будто у меня сломалось одно из ребер, оставив боль прямо над сердцем.
У него был свежий шрам на руке ― той самой, которую он использовал для игры на струнах. А еще на нем было ожерелье. Длинный плетеный шнур из кожи, на котором висел круглый кулон. Серебристый мунплюм и красновато-черный саберсайт, сплетенные вместе, их неровные и стремительные части плотно прилегали друг к другу.
Насколько я знаю, только у одного саберсайта серебристая чешуя, и живет она в Гондраге. Никому не удавалось подобраться к ней настолько близко, чтобы забраться на спину и попытаться приручить ее, и, честно говоря, я надеюсь, что им это никогда не удастся.
Я ела в тишине, наблюдая за тем, как Каан играет на своем инструменте, а на его груди гордо висел кулон… Вызывая мое любопытство.
Мне хотелось прикоснуться к нему. Взвесить его на ладони. Спросить, откуда он взялся. Все то, что меня совершенно не касалось.
Если он и заметил, что я смотрю на него, то не подал виду и даже не оторвал взгляда от своих струн — впрочем, он никогда этого не делал.
Обычно.
Когда он стал наигрывать «Песню тихого солнца», я закрыла глаза и запела, растворяясь в мелодии и его уверенном, успокаивающем присутствии. Поэтому, когда песня закончилась и я открыла глаза, я совершенно не ожидала увидеть, что он смотрит на меня.
Долгое мгновение мы сидели, глядя друг на друга, и невысказанные истины проносились между нами, более ощутимые, чем звуки его аккордов.
Что-то, чего я никогда раньше не чувствовала, трепетало у меня в животе и поднималось к груди. Как будто у меня под ребрами в клетке порхала огнёвка, осыпала меня своей пыльцой и освещала изнутри.
Меня потянуло к нему, словно я попала в течение, бороться с которым не было никакого желания, и я встала.
Подошла ближе.
Он застыл как вкопанный, когда я сняла вуаль и подошла ближе, так отчаянно желая узнать, каковы на ощупь его губы. Были ли они мягкими и теплыми, как я их себе представляла.
Я прикоснулась к нему — легко, как перышко.
Это было едва заметное касание, но оно пробило брешь в моем восприятии мира и обнажило суть совершенно новой версии существования… Более яркой.
Более счастливой.
Мне хотелось остаться здесь навсегда, застыть в этой тихой и в то же время громкой прелюдии, сердце колотилось так сильно и быстро, что, казалось, моя грудная клетка вот-вот лопнет.
Я знала, что это неправильно. Что я нарушаю тысячу правил. Но как что-то настолько неправильное может казаться таким чертовски правильным?
Он обнял мое лицо с такой нежностью, словно держал в руках драконье яйцо, и я прижалась к его ладони. В этом было столько утешения, что мне захотелось остаться там.
Навсегда.
Потом он спросил, чего я хочу, и я сказала ему свою правду. Одно слово из четырех букв, которое весило слишком много и уже было обещано его брату. Тебя.
Я отстранилась, сжимая в руке ключ и открывая дверь, когда он обхватил меня сзади, развернул к себе, сорвал вуаль и поцеловал с такой жадностью, что я потеряла себя.
Обрела себя.
Это был поцелуй мужчины, который хотел отдать мне все. И не взять ничего взамен. Но я все равно подарила ему все свое сердце. Поняла, что оно принадлежит ему по праву.
И так было уже некоторое время.
Я уже собиралась оттащить его в дальний угол, где лежала куча сена, к которой Слатра не проявляла никакого интереса, но тут кто-то прибежал по коридору, прося его помощи в срочном деле.
Они чуть не застали нас целующимися. На самом деле, они покраснели, увидев, что я без вуали, и, несомненно, заметили клочок ткани, зажатый в кулаке Каана, прежде чем отвернуться и извиниться за вторжение.