Когда родилась Луна (ЛП)

― Не лги мне, Лунный свет. Лги всему миру, но, пожалуйста, не лги мне.
― Перестань говорить со мной так, будто ты меня знаешь. Ты не знаешь. Даже если я и упала с твоей драгоценной луной, я ничего тебе не должна.
Эллюин мертва.
― Остановись.
Его слова приказывают. Его глаза умоляют.
Все это отскакивает от моей брони, как стрелы, которые я ловлю и вонзаю ему между ребер.
  
― Спасая мою жизнь, утаскивая меня в свое большое, прекрасное королевство, где все тебя чертовски любят, ты не сможешь воскресить ее. Я не твоя и никогда не буду.
Он отступает назад, оставляя меня распростертой на застывшем крыле Слатры. Позволяя мне впервые вздохнуть полной грудью с тех пор, как мы столкнулись.
Не обращая внимания на неприкрытую боль в его глазах, я устремляюсь к лестнице, ни разу не оглянувшись через плечо, каждый шаг наверх уводит меня все дальше от уютного гнездышка прохлады.
Я игнорирую тоскливое чувство, которое пытается заставить меня обернуться. Перелезть через сложенное крыло, свернуться в углублении и заснуть в каменных объятиях дракона.
Больше всего я игнорирую ощущение, что каждый шаг наверх ― это еще один шаг, отдаляющий меня от истины.
Вместо этого я избавляюсь от мимолетных проявлений привязанности и любопытства, сворачиваю их в сверток, затем привязываю к камню и обнаруживаю, что мое внутреннее озеро уже растаяло у берега. Во льду образовалась удобная прорубь, и мне легко выбросить очередное воспоминание.
Я мало во что верю, но знаю, что с неизвестным нужно обращаться осторожно ― как с драконом. Не приближайся к ним, и они не нападут. Вы можете существовать в гармонии целую вечность, если никто не будет делать резких движений.
Попытаетесь забраться им на спину или украсть яйца? Что ж.
Скорее всего, вы умрете.
Так уж случилось, что мне нравится жить в полном забвении. Это одиноко, но одиноким нечего терять.
Меня это вполне устраивает.
ГЛАВА 56
Я вырываюсь из тоннеля навстречу яростному ветру. Проскочив мимо низкого свода из больших круглых листьев, я устремляюсь к двери в покои Каана.
― Я знала, что не должна была идти за ним, ― бормочу я себе под нос. Когда это было хорошей идеей идти за кем-то в темный тоннель со словами «это здесь, внизу»?
― Идиотка, ― выкрикиваю я, вбивая это слово в мозг, как гвоздь, который, очевидно, расшатался и привел меня в пещеру с покойным мунплюмом, который, по его мнению, был моим. Тот самый мунплюм, который изображен на его спине, ― осознание этого грозит пронзить мое сердце насквозь, оставляя меня с еще одним свертком, который мне придется выбросить в ледяную пустоту.
Зарычав, я бью себя по лицу. Сильно.
Идиотка, идиотка, идиотка.
Я проношусь через гостиную, хватаю свою сумку, и, откинув клапан, направляюсь к книжной полке, чтобы стащить несколько лезвий из драконьей чешуи и парочку железных, потому что, несмотря на проблемы с мозговой деятельностью, я невероятно сообразительна.
Я уже почти у двери, когда Каан преграждает мне путь. Как будто сам Райган только что перекрыл мне выход с нутром, полным пламени, и огнем в глазах.
― Уйди с дороги, ― рычу я, окидывая взглядом его по-звериному красивые черты, застывшие в каменной хмурости.
Он хватает меня за руку и вкладывает в ладонь небольшую кожаную сумку, в которой, как я подозреваю, находится значительное количество золота.
― Кровавый камень, ― говорит он. ― Он понадобится тебе, когда ты пересечешь границу.
― О…
Предусмотрительно.
Он обнимает мое лицо ладонями, заставляя меня замереть. Притягивает меня так близко, что наши носы соприкасаются, а его прерывистый вздох ― слишком желанное тепло на моей коже.
― Гонись за смертью, Эллюин Рейв.
Судорожный стон пронзает мое горло, словно лезвие, ― острые края проникают глубоко.
Эллюин Рейв…
― Проведи свою жизнь в одиночестве, вечно задаваясь вопросом, почему ты кричишь во сне. Призывая того самого мунплюма, которого я последние двадцать три фазы собирал по кусочкам, надеясь, что это принесет твоему духу покой. И все потому, что ты так чертовски любила этого зверя, ― произносит он, качая головой, ― я знал, что тебе будет больно, когда ты узнаешь, что она разбросана по всему миру после того, как падальщики разорили зону ее падения.
― Я…
Мои слова замирают на кончике языка, когда он берет мою руку и подносит ее к своему сердцу, проводя подушечкой большого пальца взадвперед по расцарапанной коже сбоку от моего ногтя.
Его взгляд умоляет, а голос наполнен невыносимой печалью, слишком тяжелой, чтобы ее вынести:
― Гонись за смертью, Лунный свет. И я молюсь, чтобы твоя жажда крови принесла тебе то же чувство покоя, которое я испытываю, просто зная, что ты существуешь.
Он целует меня в висок, так быстро и легко, что я едва замечаю это, и уходит. Пока он не исчезает в тени соседней комнаты, ― призрак его поцелуя все еще остается на моей покрытой мурашками коже.
На мгновение я задумываюсь о том, чтобы броситься за ним. Спросить, была ли у Эллюин фамилия Рейв, если вдруг когда-нибудь мне захочется откинуть завесу со своего прошлого, которое, несомненно, сгорит, как и все остальное.
Я поднимаю руку. Дотрагиваюсь до виска.
Отдергиваю руку.
Нет.
Зарычав, я сжимаю в руке сумку с кровавым камнем и выбегаю в открытую дверь, надеясь, что вольер еще не закрылся на время сна. Что молтенмау уже оседлан и ждет меня, готовый к быстрому бегству из этого прекрасного, завораживающего места, где слишком много черных дыр, чтобы их вынести.
И только когда я иду по скалистому берегу Лоффа к западной оконечности бухты, куда меня тянуло с самого приезда ― городской вольер остается у меня за спиной, ― я понимаю, что пока не собираюсь уезжать…
Еще одно чужеродное побуждение, которое, без сомнения, укусит меня за задницу.
ГЛАВА 57
Прошло некоторое время с момента моей последней записи. Мое внимание занято… кое-чем другим. Я запуталась в паутине замешательства. Только так я могу описать чувство в своей груди.
После первого урока боя с Вейей под суровыми лучами Домма ― что, кстати, оказалось далеко не так просто, как я думала ― я шла по залам Имперской Цитадели ― тело болело, пахло припарками от солнца, которые она всегда наносила на меня прежде, чем я выходила на улицу. Я подошла к решетчатой двери, ведущей в вольер Слатры. Только она была закрыта.
Заперта.
Возле двери сидел мужчина, которого, как я теперь знаю, зовут Каан Вейгор ― старший сын короля, совсем недавно вернувшийся с Болтанских равнин, чтобы присматривать за Доммом, пока его Пах помогает Тироту закрепиться в Аритии.
Я увидела его впервые с тех пор, как он бросил меня в ванну, а потом удрал, предоставив Вейе сомнительное удовольствие отмыть меня.
Он сидел на земле, а на коленях у него лежал красивый струнный инструмент, вырезанный, судя по всему, из янтарного дерева. Такой глубокий, красноватый оттенок, словно застарелая кровь. Он извлекал простую мелодию из трех толстых струн, его пальцы двигались так изящно, что мне казалось, будто они перебирают струны моего разбитого сердца.
Он не смотрел на меня, но инструкции были понятны по ключу рядом с ним. А также по огромной миске с красным рагу и куску хлеба, лежащему на подносе на полу в другом конце зала.
Я бросилась к ключу, но он схватил меня за руку, причем хватка его была такой сильной, что я сразу поняла, как легко он может переломать мне кости.
Он велел мне сначала поесть.
Во-первых ― кто так делает?
Во-вторых, ― я ем по настроению, как и Маха. От этой штуки на голове меня тошнит девяносто процентов времени. Это не способствует аппетиту.