Когда родилась Луна (ЛП)

― Ну, видишь ли… ― Ты уже поднималась?
К такому вопросу я точно не была готова. Начинаю думать, что, возможно, я уколола не ту горничную… ― Нет?
Ее глаза чуть не вылезают из орбит.
― Тебя ждут в покоях короля прямо сейчас.
Мое сердце замирает.
На самом деле, именно туда мне и нужно.
― Я заплутала, ― говорю я, неловко улыбаясь. ― Я плохо спала. И вообще, ― я потираю висок, ― я вдруг запуталась в уровнях. Кажется, я сбилась с пути где-то внизу…
  
Она берет меня за руку и тащит дальше по лестнице, мимо двух Торнов, двигающихся нам навстречу, прежде чем она наклоняется ко мне и говорит тихим тоном.
― Мы на одиннадцатом. Тебе нужно подняться еще на двадцать три.
― Конечно. Я издаю тихий смешок, похожий на тот, который слышала от настоящей Айды, когда я следила за ней в недрах дворца, прямо перед тем, как вырубила ее.
― Какая я глупая.
Женщина достает из кармана своего фартука шелковистую метелку для вытирания пыли и сжимает мою руку вокруг холодной рукоятки.
― Тебе нужно хотя бы выглядеть полезной, пока ты идешь туда, иначе другие женщины во дворце начнут болтать, а это ему очень не понравится. Ты же знаешь, какой он.
Да. Я знаю, какой он.
Гребаный.
Садистский.
Ублюдок.
Я снова улыбаюсь ей.
― Спасибо. Я оставила свою… где-то.
Бормоча что-то себе под нос, она отходит, а затем поворачивается и начинает спускаться дальше вниз по лестнице, исчезая из виду.
Я продолжаю подниматься по извилистой лестнице, которая, кажется, тянется все выше и выше, изо всех сил стараясь считать уровни. Легче сказать, чем сделать, поскольку пролеты все разные. На некоторых лестница петляет в воздухе просторных атриумов, словно черная загогулина, ― атмосфера пропитана сладким, пьянящим запахом распустившихся цветов, склонивших свои светящиеся головки к окнам.
Я выхожу на уровень с высоким потолком, испещренным серебряными нитями, и величественной двустворчатой дверью прямо передо мной, которую охраняют два отряда Торнов, их наплечники вздымаются заостренными пиками. Серебряные шлемы закрывают большую часть их лиц, а крылья, расходящиеся по бокам, подчеркивают заостренные кончики ушей.
Каждый из них держит длинный железный меч острием вниз, обе руки обхватывают рукоять. Мечи чуть ли не длиннее меня.
При виде двери у меня перехватывает дыхание, что-то внутри моего мозга шевелится, как червяк, которого я никак не могу ухватить и рассмотреть.
Даже если бы не такое количество охраны, я почему-то уверена, что это то самое место.
Именно в этой спальне умерла Эллюин.
Мой взгляд мечется от охранника к охраннику.
― Мне нужно… протереть пыль, ― говорю я, взмахивая метелкой.
Никто из них даже не смотрит в мою сторону, хотя один поднимает бровь. Верно.
Разрешение идти.
Прочистив горло, я делаю шаг вперед, когда дверь распахивается, выпуская знакомый пепельный запах.
Сердце подпрыгивает к горлу.
Я делаю шаг, опуская голову.
Замираю.
Парализованная.
В поле моего зрения попадает серебряный ботинок с шипами, и я оказываюсь в раскаленной атмосфере Тирота Вейгора. Сердце колотится.
Мысли путаются.
Уверена, что он смотрит на меня с едва скрываемой яростью в глазах, словно я жук, которого он хочет сжечь. Уверена, что сейчас он оформит свои калечащие мысли в слова, которые своими чудовищными кулаками сдавят мне горло. Я буду чувствовать себя маленькой, слабой и такой чертовски молчаливой ― мой язык станет слишком неповоротливым, чтобы говорить.
Наступает долгое молчание, и я замечаю, что одна моя дрожащая рука сжимает метелку, а другая тянется к кинжалу, который я засунула в глубокий карман своей юбки.
― Ты опоздала, Айда.
Чужое имя режет слух. Напоминает, что я не сестра Тирота ― по крайней мере, в данный момент. Я не та, кто отнял у него мать. Которую он ненавидит еще с тех пор, когда я была слишком мала, чтобы ненавидеть его в ответ.
Или даже понять.
Я заставляю свои пальцы ослабить хватку на оружии, которое обещала не использовать, вытаскиваю руку из кармана и сжимаю в кулак ткань юбки.
― Прошу прощения, сир. ― Я опускаюсь ниже, желая, чтобы мое сердце перестало колотиться так сильно. ― Я проспала. Больше такого не повторится.
У меня перехватывает дыхание, когда его пальцы сжимают мой подбородок, заставляя меня посмотреть в его жестокие, беспощадные глаза.
Один зеленый, как у Махи. Второй ― абсолютно черный, прямо как бездна его гниющей души.
Его черные волосы наполовину собраны сзади, а остальные свободно свисают вокруг плеч, доходя до локтей. Его борода, как всегда, украшена тройкой бусин.
Прозрачная. Коричневая.
Красная.
Он крупнее, чем я помню, ― на две головы выше меня и почти такой же широкий в плечах, как Каан, ― в его облике чувствуется едва скрываемый хаос, контрастирующий с его безупречным серебристым одеянием.
― Что ж. Приятно, что ты наконец появилась, ― говорит он с тем пронзительным спокойствием, которое всегда заставляло меня представить себя истекающей кровью от ножевой раны, о которой я и не подозревала. ― Скажи мне, Айда. Ты думаешь, что вынашивание моего бастарда дает тебе определенные… привилегии?
Мой разум пустеет так быстро, что, кажется, земля уходит из-под ног. Как будто весь дворец только что оторвался от зубчатого горного ландшафта и теперь раскачивается из стороны в сторону, пытаясь решить, в каком направлении ему падать.
И что мне на это ответить?
― У меня есть ребенок. Наследница, какой бы неуправляемой она ни была, ― выдавливает он из себя, как будто у него на языке вертится огненный шар разочарования. ― Мне не нужен еще один, и моя терпимость к твоему состоянию исчезнет, как только ты перестанешь быть полезной.
Мои внутренности завязываются в узел, слова застревают в распухшем горле.
― Я… Конечно, сир. Прошу прощения. И благодарю вас.
― За что?
― За вашу терпимость.
Определенно, я выбрала не ту служанку.
Между его бровей пролегает морщина, но она разглаживается, когда пергаментный жаворонок порхает рядом, и быстро возвращается, когда эта чертова штуковина опускается между нами и прижимается к моей груди.
Мое сердце падает так быстро, что чуть не вываливается из задницы.
― Это необычно, ― говорит он в своей леденящей душу манере, хватая жаворонка и не сводя с меня глаз, пока разворачивает его, а мой пульс бьется в одном ритме с моими стремительными мыслями.
Блядь.
Блядь. Блядь.
― Я…
Он размахивает им, брови взлетают к линии роста волос. ― Тут ничего нет. Внутренне я улыбаюсь. Потому что это не так.
Совсем нет.
Всякий раз, когда кто-то из нас оказывается за пределами безопасного Домма, мы с Кааном пишем свои послания невидимыми чернилами, проявляющимися только в свете драконьего пламени, которое мы оба носим с собой.
Меры предосторожности. До сих пор ни разу не пригодились.
― Возможно, розыгрыш. ― Он быстро рвет его и бросает уже не трепыхающиеся части на пол ― наглядное напоминание о жестокости моего брата, в котором я не нуждаюсь.
― У меня есть дела, но я вернусь через пару часов. Иди внутрь, встань на колени с тряпкой для полировки и займись чем-то полезным, пока я не вернусь. ― Он поворачивается и идет к лестнице. ― Еще раз заставишь меня ждать, и останешься без головы.
Кончики моих пальцев покалывает от внезапного, неистового желания забрызгать его кровью идеально отполированный пол, верхняя губа дергается, обнажая клыки.
Моя нога делает шаг вперед, рука лезет в карман, как будто хочет выхватить клинок, чтобы я могла броситься и нанести удар… Нет.
Я вытягиваю руку и сжимаю ее в кулак, пытаясь унять покалывание.
Во-первых, я обещала, что не стану убивать его и развязывать войну, к которой Каан еще не готов.
Во-вторых, не так. Не нападая со спины, притворившись кем-то другим. Я хочу смотреть ему в глаза. Заставить его истекать кровью, как истекала кровью я. Сделать больно, как было больно мне. Я хочу выплюнуть ему в лицо слова, которые уже слишком долго гноятся у меня во рту, оставляя раны на деснах каждый раз, когда я стою парализованная в его присутствии.