Когда родилась Луна (ЛП)

Я приседаю и провожу пальцами по прозрачной ткани, похожей на ту, которой Каан велел мне закрыть лицо, пока я летела на спине Райгана.
Дрожь пробегает по моей спине, что-то внутри меня сжимается.
Привлекает внимание.
Я замираю.
Поворачиваюсь.
У меня кровь стынет при виде свернувшегося мунплюма, дрожащего в тени на другой стороне посадочной площадки и излучающего тусклый свет.
  
Леденящий душу скорбный вопль угрожает вырваться откуда-то из-под ребер, пока я осматриваю покрытую рубцами шкуру дракона, клочья обгоревшей плоти свисают с загривка. Огромные дыры прожгли изящный размах его переливающихся крыльев.
Сквозь одну из этих рваных ран на меня смотрит блестящий шар, от которого у меня перехватывает дыхание и трепещут истертые сердечные струны.
Трещина в груди расширяется, в горле набухает ком, который трудно проглотить, пока я изучаю раненое существо ― размером с четверть луны Слатры. Я разглядываю шрамы под стременами. Следы крови, вытекающие из глубоких, открытых ран.
Мои колени слабеют, моя кипящая, брызжущая слюной ярость уступает место лентам ледяной печали, которые обвиваются вокруг моих хрупких ребер и пробирают меня до глубины души.
Кто-то подкатил к дракону тележку с кусками мяса, но, похоже, она не тронута. То же самое можно сказать и о медном корыте с водой, которое до сих пор наполнено до краев, а его поверхность покрывается рябью от каждого гулкого вздоха существа.
В небе раздается грохот, и я вдыхаю сладкий аромат приближающегося дождя, одинокая капля проносится мимо моего уха. Разбивается о землю.
Небо плачет по тебе…
― У меня они тоже есть, ― шепчу я, и мунплюм моргает.
Я сглатываю набухающий комок в горле и изучаю ее рубцы, продвигаясь на шаг вперед.
Еще один.
― Ты не видишь моих, ― говорю я, переступая через паутину тонких трещин в земле. ― Больше нет.
Я обнажаю свою правду, как обугленный скелет, который вытащила на берег своего ледяного озера, и бросила на камень рядом с этим прекрасным, сломанным существом.
Я делаю еще один шаг к дрожащему зверю.
Еще один.
― Боль… она никогда не проходит. Неважно, как хорошо ты притворяешься.
Мой голос срывается на последнем слове, от воспоминаний о собственной горящей плоти перехватывает дыхание, словно легкие наполнились сажей.
Внутри все сжимается, мышцы под языком покалывает от прилива тошноты. ― Раньше я верила, что Творцы за что-то наказывают меня.
Я придвигаюсь ближе, капли дождя падают на мои плечи и стекают по коже, напоминая о вспышке прошлого, которое настигло меня на скале и едва не привело к смерти. Зазубренное лезвие вонзается мне в грудь, когда я погружаюсь внутрь себя, поднимаю воспоминание с обсидианового берега и помещаю его туда, где оно должно быть.
В моей груди, где я смогу чувствовать его всегда.
Вечность.
― Думаю, это может быть правдой, ― всхлипываю я, чувствуя, что комок в горле становится все больше с каждым неуверенным шагом к зверю, который все еще смотрит на меня. Она словно изучает меня, взвешивает мои слова, мои действия. Она нюхает воздух, возможно, втягивая в свои легкие мой запах.
― Кажется, я подвела своего мунплюма, Слатру, много фаз назад, ― признаю я с пронзительной уверенностью, словно наконец-то вскрыла занозу в руке, которая глубоко засела, а плоть вокруг нее распухла.
Загноилась.
Признание… оно кажется правильным.
Таким душераздирающе правильным.
Еще одна слеза скатывается по моей щеке, а небо продолжает плакать. Когда я подхожу к дрожащему зверю достаточно близко, чтобы положить руку на нетронутый участок холодной кожи…
Глухой удар отдается в моем позвоночнике, словно кто-то вырвал костяной остов из моего тела, ударил его о камень, а затем вернул обратно.
Этот резкий, пронизывающий до костей холод… Он как дом.
Существо моргает, и в моем мозгу поселяется истина, глубокая и жаждущая.
Уязвимая.
Правда, пугающая и внезапная одновременно.
― Мне кажется, мы с тобой должны были найти друг друга, ― шепчу я, вглядываясь в мерцающие сферы мунплюма, и еще одна слеза скатывается по моей щеке. Обещание вонзается между загрубевшими шрамами моего сердца, словно шип, выпрямляя мой позвоночник. Укрепляя мои кости.
Мою решимость.
Словно ледяное солнце только что поднялось над горизонтом в моей груди и наполнило легкие первым полным вдохом, который я сделала с тех пор, как очнулась в этой странной, чуждой реальности боли.
― Никто и никогда больше не причинит тебе вреда.
ГЛАВА 85
Сквозь вход в пещеру едва пробивается свет, а снаружи грохочет буря.
Тяжелые тучи закрыли солнце на достаточное время, чтобы три смотрителя помогли мне затащить мунплюма в темную нору.
Они сказали мне, что ее зовут Лири. Судя по длине усиков, свисающих с ее подбородка, она еще не достигла подросткового возраста, но даже для него она слишком маленькая. Она и выглядит соответствующе, свернувшись калачиком посреди высокой пещеры. Тонкая петля из переплетающихся рун окружает нас, создавая прохладную атмосферу, от которой каждое мое тихое слово вылетает с белым облачком воздуха.
Я провожу рукой по широкому изгибу носа Лири, ее кожа ощущается как ледяное прикосновение к моей ладони, и это успокаивает что-то внутри меня.
Она обдает мою ногу холодным, рокочущим дыханием, веки грозят сомкнуться над ее печальными глазами, а мой взгляд мечется между ней и целительницей плоти Имперской Цитадели.
― Этот будет больно, ― говорит Агни, и ее слова звучат приглушенно из-за плотной ткани, обвязанный вокруг ее головы, чтобы сохранить тепло.
Она сидит рядом с одним из полураскрытых крыльев Лири, рисуя предварительный контур рун вокруг зияющей дыры в самой большой части мембраны, залитой сиянием, исходящим от шкуры Лири.
Она бросает на меня сомневающийся взгляд. ― Это чувствительное место, и разрыв… ― Большой.
Она кивает.
― Одним наложением рун можно исцелить много плоти, но я не хотела бы повторять процесс более одного раза в этом месте. Так что… мы попробуем.
Я достаю из-за спины жесткий пучок травы горси, отламываю несколько стеблей, чтобы выпустить успокаивающий запах, и прижимаю его к бедру ― прямо перед левой ноздрей Лири. Проведя рукой между ее глаз, я киваю Агни. Она опускает острый кончик своей палочки в банку, бросает взгляд на Лири, затем склоняет голову и начинает выводить руны.
Веки Лири приоткрываются, верхняя губа оскаливается над клыками, а глаза прищуриваются на Агни. Длинные мускулы на ее длинной шее вздуваются, сухожилия напрягаются, словно она решает, стоит ли ей повернуть голову и огрызнуться.
Агни замирает, не сводя взгляда с рычащего зверя.
― Hais te na veil de nel, Líri. ― Я разламываю еще несколько веточек травы горси, смачиваю ладони в молочном соке и растираю по ее морде. ― Hais te na veil… catkin de nei.
Мышцы Лири расслабляются, верхняя губа перестает подрагивать, ноздри опадают. Она обдувает меня холодным дыханием, и я даю сигнал продолжать.
― Ты говоришь на южном языке? ― спрашивает Агни, возвращаясь к своему кропотливому занятию.
Все еще поглаживая морду Лири, я поднимаю глаза.
― Нет, насколько я знаю.
Она смотрит на меня.
― Ты сейчас на нем говорила. Моя мама была эмиссаром. Она должна была знать этот язык, потому что некоторые фейри к югу от стены предпочитают говорить только на нем. Особенно в некоторых общинах к югу от Аритии.
Хм.
Я не задумывалась над словами, которые вылетали из моего рта ― просто произносила их.
― Я говорила на нем свободно?
Агни кивает, снова обмакивает палочку в настойку и мягко улыбается мне.
― Как будто ты уже давно на нем говоришь. Ты много времени провела в Тени? Что ты можешь вспомнить? Что ты можешь вспомнить.