Когда родилась Луна (ЛП)

― О, ― бормочу я, с быстротой молнии пряча эту болезненную информацию в свое ледяное озеро. ― Так ты знал меня… раньше? ― Немного. Это было чертовски давно…
― Ты мало что помнишь?
― Совсем наоборот, ― возражает он, подмигивая мне. ― Моя память ― самое острое оружие в моем скудном арсенале.
Точно.
― Рада за тебя.
Моя, как выяснилось, совсем дерьмовая. Не то чтобы я жаловалась.
  
Он подбрасывает в воздух маленькую красную штучку и ловит ее ртом, с хрустом разгрызая.
― Хочешь что-нибудь узнать? ― спрашивает он с такой надеждой в голосе, что я зажмуриваюсь, прежде чем она успевает забраться вверх по моей ноге и ущипнуть меня.
― Творцы, нет. Мне просто любопытно. ― Знание ― сила и все такое. Когда я сотру Каана из своей памяти, мне нужно будет оборвать все связи с прошлым.
С Эллюин.
Теперь это касается и Пирока. Наверное, это хорошо, потому что он начинает мне нравиться.
Он прочищает горло, затягивает шнурок на мешочке с угощением, словно у него внезапно пропал аппетит.
― Что ж, ― говорит он, покручивая пальцем, и в его тоне появляется тяжесть, которой раньше не было, ― давай посмотрим на тебя.
Я поворачиваюсь, мои волосы заплетены в косу, которая начинается на макушке и касается голой кожи на пояснице, закрепленную одной из брошек, которую я сняла с платья. Одна полоска задрапированной ткани прикрывает мою грудь, другая туго обтягивает бедра, прежде чем рассыпаться серебристыми нитями.
Никогда еще я не надевала ничего столь роскошного.
Подчеркивающего мои формы.
Сексуального.
Больше всего мне нравятся два треугольника из блестящего прозрачного материала, закрепленные на моих плечах, которые развеваются при каждом движении. Как крылья. Хотя мальмер Каана я оставила в жилище.
Там мне показалось безопаснее.
― Было трудно закрепить заднюю часть, но вроде получилось, ― бормочу я, оглядываясь через плечо.
― Выглядит как надо. ― Он убирает мешочек в карман, снова пробегая взглядом по моему платью. ― Хотя, похоже, от платья осталась половина…
― Да, ― говорю я, подхватывая туфли, прежде чем перекинуть ногу через стену. Жарко, а я уже привыкла ходить здесь голой ― хотя и не говорю ему об этом.
Вся эта ткань показалась мне ненужной, поэтому я убрала несколько лоскутков тут и там. Скрестила несколько. Кое-где завязала узлы.
Выпустила на волю свою внутреннюю хитрую сучку и позволила ей сиять.
Пирок усмехается, качая головой.
― Пойдем, ― говорит он, направляясь в сторону города. ― Мы пропустим все самое интересное.
***
Эспланада ― это буйство красок и веселья.
Мы пробираемся через толпу нарядно одетых фейри, вокруг снуют дети в масках, сжимая в руках палки, к концам которых прикреплены длинные серебряные ленты, которые крутятся и мелькают в воздухе. Они ревут, как драконы, гоняются друг за другом. Ловят друг друга.
Падают, смеясь кучами из лент, перьев и самодельных крыльев.
Все в масках, из самых разных материалов сделаны настоящие шедевры. Перья молтенмау и чешуя саберсайтов. Некоторые сделаны из листов меди с вмятинами от инструментов, которыми им придавали форму, другие ― из перламутра, который обрамляют их щеки, словно элегантные мунплюмы.
Мы подходим к тележке, которая, похоже, предлагает бесплатную медовуху, и Пирок сворачивает к ней, чтобы взять кружку.
― Хочешь?
Я поднимаю бровь.
― Рановато, не находишь?
Он смотрит на меня с искренним недоумением, прежде чем осушить всю кружку тремя большими глотками.
― Чтобы освежиться? ― спрашивает он, вытирая рот тыльной стороной ладони, ставит пустую кружку на тот же поднос и берет другую. ― Не думаю. Солнце сегодня палит вовсю. И даже если бы это было не так, что может быть лучше, чем нарушить мой пост?
Я качаю головой, надеясь, что он знает кого-нибудь достаточно сильного, чтобы потом соскрести его с мостовой, и с ужасом понимаю, как трудно сдвинуть с места тело такого размера.
Разве что по частям.
Мы подходим к тропинке, которая уводит от берега и устремляется к трем возвышающимся платформам, каждая из которых накрыта куполом мерцающего воздуха. Словно мыльные пузыри, достаточно большие, чтобы вместить небольшую деревню, поднялись из плещущихся волн, замерли на полпути, а затем затвердели.
Купола кажутся пустыми, мой взгляд проникает сквозь то, что кажется простыми выпуклостями искаженного воздуха. Шум говорит об обратном, пространство вокруг меня наполняется глубоким боем барабанов и гулом струнных инструментов, доносящимся откуда-то спереди. Как будто смычками водят по моим ребрам, создавая музыку в груди и заставляя кровь петь.
Другие фейри идут перед нами по дорожке, выложенной камнями и плоскими раковинами. Она почти вровень с гладью Лоффа, и кажется, что фейри, двигающиеся по ней, скользят по воде, направляясь к куполам, а у некоторых за спиной развеваются искусно сделанные крылья.
Пирок протягивает мне руку, я кладу ладонь на ее сгиб, мое сердце глухо и неукротимо колотится о ребра. Мы подходим к перекрестку, где тропа расходится в разные стороны, и солнце бьет мне в лицо, когда мы останавливаемся.
― В каждом из трех куполов находятся искусственные изображения мест гнездования, ― говорит Пирок, показывая слева направо. ― Незерин, Боггит и Гондраг.
У каждой дорожки есть арка ― та, что слева, украшена переплетением серебряных лоз и белых, покрытых инеем цветов, из остроконечных лепестков которых, несмотря на жару, просачиваются струйки тумана.
Незерин.
Средняя украшена множеством цветом с лепестками, похожими на перья, которые напоминают яркие оттенки оперения молтенмау.
Боггит.
Я перевожу взгляд на ту, что справа, и вижу, что она увита колючими лианами, округлые черные цветки опалены на кончиках и пахнут обгоревшим деревом.
Гондраг.
― Где король? ― спрашиваю я, и Пирок жестом показывает направо, глядя на меня с выражением, которое я принимаю за поднятую бровь. Трудно чтото разглядеть сквозь его маску.
― Это сужает выбор, ― говорю я, прежде чем потянуть его влево и шагнуть под струи тумана, пахнущего свежестью и прохладой.
Если Каан хочет потанцевать, он может повеселиться, разыскивая меня.
― Интересный подход, ― размышляет Пирок, пока мы идем по тропинке, держась позади неспешно прогуливающейся пары, одетой в наряды из искусственного оперения.
― Я никогда не была на юге дальше, чем граница между Сумраком и Тенью. ― Я пожимаю плечами. ― Мне любопытно.
Он прочищает горло, и фейри перед нами натягивают колышущийся воздух, раздвигая его, как занавес, прежде чем исчезнуть в куполе вместе с клубами тумана. Наши шаги замедляются, и Пирок берется за невидимый барьер, словно за полог палатки, оттягивая его. Еще один клуб тумана просачивается наружу и путается у нас под ногами, барабанная дробь бьет в грудь в ритме с колотящимся сердцем.
В моем животе взлетает стая… чего-то. Чего-то, не имеющего смысла.
Каана здесь нет. Он в другом месте.
Почему мои ноги не двигаются вперед?
― Ты в порядке? Я не думал, что ты из тех, кто колеблется.
Я ищу внутри себя заостренный край, чтобы бросить что-нибудь язвительное в ответ, но нахожу только гладкие и округлые.
Мягкие и пушистые.
Я сглатываю, все еще глядя на треугольный проем, ведущий к вихрю сумеречного движения за ним.
Нет, я не думаю, что со мной все в порядке.
― Я в порядке, ― лгу я, затем выпрямляю спину, заставляю свои ноги шагнуть вперед и проскальзываю внутрь, поглощенная темнотой.
ГЛАВА 72
Каждый шаг вперед ― это еще один скрип моих туфель по слою пушистого снега. Еще одно кружение тумана, клубящегося вокруг моих ног.
Я попала в другой мир: небо ― это черный бархат с жемчужными лунами, испещренными лентами авроры, которые заливают мрачное пространство серебристым светом. Скопления шестиугольных ледяных столбов тянутся к лунам, каждый из которых достаточно велик, чтобы поддерживать гнездо мунплюма.