Русь. Строительство империи 2 (СИ)

Я применил прием «удар с разворотом», резко развернувшись на 180 градусов и нанеся мощный удар ногой в прыжке, челюсть Громилы соприкоснулась с носком. Он даже не успел вскрикнуть, просто рухнул на землю как подкошенный.
Я опустил топор и обвел взглядом поле боя. Мои люди ликовали, а совинцы стояли в оцепенении. Громила, их самый сильный воин, был повержен. И не просто повержен в честном бою, а буквально разгромлен. Это наверняка произвело на них гораздо большее впечатление, чем просто победа. Это была демонстрация силы, демонстрация превосходства. Они это запомнят.
Но на этом ничего не закончилось. Этот бугай очнулся и попытался встать. Его глаза покраснели. Я был удивлен. Как можно было так быстро очухаться? Я же видел, как его вырубило буквально на ногах.
Я решил закончить этот бой. Сделав обманное движение, я заставил Громилу раскрыться, а затем нанес мощный удар в голову. Громила не успел среагировать. Его топор вылетел из рук, а сам он рухнул на землю. На этот раз он точно был без сознания.
— Все кончено, — сказал я, опуская топор.
Мои люди взревели от восторга. Со стороны частокола послышались разочарованные крики. Прохор стоял, бледный как полотно.
Я подошел к лежащему Громиле.
— Отнесите его в к нам в лагерь, — сказал я, обращаясь к своим людям. — Пусть отлежится.
— А что с Совиным делать будем? — спросил Добрыня.
— Поговорим с Прохором, — ответил я. — Думаю, он теперь более сговорчив будет.
Прохор, действительно, был готов на все, лишь бы избежать войны. Моя демонстрация силы его потрясла. Но он боялся Душана, поэтому буркнув что-то невразумительное, он ушел, сверкая пятками. Даже не возмутился тем, что Громилу, по сути, пленили.
Да уж, плохенький из него администратор. И как только старостой стал?
Сегодня мы решили продолжить обустраиваться в лагере. У меня еще было время. Наим драганских воинов закончится только через четыре дня. Так что, денек ничего не решит.
Вечером, когда Громила пришел в себя, я навестил его. Он сидел на лавке, потирая ушибленную голову. Милава дала ему настойку. Я думаю, что сотрясение головы он заработал. Но вроде не тошнило бугая.
— Ты стал другим, — пробормотал он, глядя на меня с нескрываемым удивлением. — Вчера ты дрался, как мальчишка. А сегодня…
— Второй ранг, — улыбнулся я. — Это тебе не шутки.
— Второй ранг… — повторил Громила, словно пробуя слово на вкус. — Ясно…
Что ему ясно — не понятно. А в детали я не вдавался. Пусть думает что это и как с этим жить.
Мы еще долго разговаривали с ним. Оказалось, что Громила, несмотря на свой грозный вид, был вполне разумным человеком. Он рассказал мне, что Душан запугал все Совиное и люди просто боялись ему перечить. Громила признался, что сам он наемник, поэтому что прикажут, то он и делает.
Мы просидели с Громилой до поздней ночи. Огонь потрескивал в костре. Шумел ветер, словно подпевая нашим разговорам. Лагерь потихоньку засыпал. Ратибор и Добрыня внимательно слушали исповедь Громилы.
— Знаешь, Антон, — начал Громила, прихлебывая пиво, — ты первый, кто не испугался меня.
Я хмыкнул. Ну да, с такой рожей я бы не хотел встретиться в темноте. А ведь мы так и встретились с бугаем. Мой дружиннику чуть со страху не обделались.
— А внешность, похоже, обманчива, — усмехнулся я. — За грозной оболочкой скрывается вполне себе разумный человек.
Громила улыбнулся.
— Разумный, может, и да. Но жизнь меня многому научила. Я наемник, Антон. А доля наемника такова, что как скажет хозяин, так и надо делать. Вот и Душан нанял меня для охраны. И платил хорошо, не скажу ничего плохого.
— А совесть тебя не мучила, когда вы на Березовку шли? — спросил я.
Громила вздохнул.
— Совесть? — он горько усмехнулся. — Совесть сыта не будет. У меня семья, староста Антон. Жена, дети. Их кормить надо. А работа наемника — опасная и грязная, но деньги приносит. Вот и выбираешь меньшее из зол.
— Понимаю, — кивнул я.
— Уговор, — тихо сказал Громила. — Уговор есть уговор. А нарушение его — это смерть. Не только для меня, но и для моей семьи.
  
— А сейчас? — спросил я. — Сейчас ты пленник. Уговор как сейчас действует?
Громила посмотрел на меня долгим, внимательным взглядом.
— А ты прав, — сказал он наконец. — Пленение разрывает уговор. Если, конечно, меня не выкупят.
— Не выкупят, — уверенно сказал я. — У Душана на это денег не хватит. Я заломлю такую цену… скажем, сто гривен. Нравится цифра? Мне вот нравится.
Громила усмехнулся.
— Сто гривен? — он покачал головой. — Да он за меня и полгривны не даст. Он жадный до невозможности.
— Вот и прекрасно, — сказал я. — Значит, ты свободен. От уговора, от Душана… от всего.
Громила молчал некоторое время, разглядывая свои мозолистые руки.
— И что мне теперь делать? — спросил он наконец.
— А что ты умеешь делать лучше всего? — спросил я в ответ.
— Драться, — не задумываясь ответил Громила. — И защищать.
— Тогда защищай Березовку, — предложил я. — Нам нужны хорошие воины. А ты, как я убедился, воин отличный. И я готов тебе платить. Не сто гривен, конечно, но достаточно, чтобы прокормить семью.
Громила снова замолчал, обдумывая мое предложение. Я не торопил его. Я видел, что он колеблется. И понимал почему. Ему было нелегко сменить сторону, предать своего бывшего хозяина, пусть даже такого как Душан.
Хотя по здешним законам, это уже не предательство. Но морально — да, тяжело было, видимо.
— А моя семья? — спросил он наконец. — Они в Совином. Душан может…
— Мы перевезем твою семью в Березовку, — прервал я его. — Я дам вам дом, землю. Они будут в безопасности.
Глаза Громилы блеснули.
— Ты не шутишь, староста?
— Какие еще шутки? Я абсолютно серьзно, — кивнул я.
Громила резко встал и протянул мне руку.
— Договорились, староста Антон. Я с вами.
Я пожал ему руку. В эту ночь родилась не только новая жизнь для Громилы, но и новая сила для Березовки. Мы еще немного посидели, обсуждая детали переезда его семьи и будущие обязанности Громилы в Березовке. Когда он ушел, у костра остались только я, Добрыня и Ратибор.
— Ну, что скажешь? — спросил я, глядя на Добрыню. Тот все это время молчал, наблюдая за нашим разговором с Громилой с каким-то недоверием.
— Добрыня хмыкнул и отпил глоток пива.
— Не знаю, Антон. Как-то все это… слишком быстро. Вчера он на нас с топором кидался, а сегодня уже наш союзник. Не верю я ему.
— А я верю, — неожиданно сказал Ратибор. Он сидел немного в стороне, погруженный в свои мысли.
— Ты-то откуда знаешь? — удивился Добрыня. — Ты ж с ним двух слов не связал.
Ратибор загадочно улыбнулся.
— Голоса мне сказали, — прошептал он.
Добрыня удивленно посмотрел на него. Я же уже привык к странностям Ратибора.
— Голоса? Какие голоса?
— Ну… они… они в моей голове, — пояснил Ратибор. — Они говорят, что Громила — хороший человек. Просто не на той стороне был. А теперь он с нами. И он нам поможет.
— Его голоса еще ни разу не подводили, — улыбаясь заявил я, обращаясь к Добрыне.
Добрыня задумался.
— Но все равно… я буду за ним присматривать. На всякий случай.
— Присматривай, — согласился я. — Перестраховка никогда не помешает. Но я думаю, что Громила будет нам верным союзником. Он опытный воин, знает эти земли. И, судя по всему, он действительно хороший человек.
Мы еще долго обсуждали наши дальнейшие планы, и чем дальше, тем больше я укреплялся во мнении, что принятие Громилы в наши ряды — это правильное решение.
Лагерь засыпал. Дозорные патрулировали периметр. Добрыня улегся спать неподалеку, а Ратибор, бормоча что-то про благосклонность духов, устроился на ночлег у костра.
Небо было усыпано звездами, воздух наполнен ночной прохладой и запахом скошенной травы. Устроившись на свежем сене под навесом, я закрыл глаза, наслаждаясь тишиной и покоем. День был долгим и напряженным, но закончился он хорошо. Мы не приобрели мощного воина в лице Громилы.