Бунт на «Баунти»

– Смотрите! – воскликнул я, увидев вдруг поднявшуюся на берегу суматоху. – Что там такое?
А там появился большой трон, восьмеро огромных мужчин вынесли его на плечах из густых зарослей и аккуратно установили на песке; еще через несколько мгновений на берег вышли другие восьмеро, эти тоже несли что-то, походившее на второй трон, занятый облаченным в мантию мужчиной, лица которого я с такого расстояния различить не смог. Туземцы склонились перед ним до земли, мужчина перебрался из своего трона в первый, и после того, как он надежно уселся, немалая их часть запрыгнула во множество каноэ, вопя и хлеща себя самым огорчительным образом по щекам, и поплыла к капитанскому баркасу, который, как я теперь заметил, качался на воде неподалеку от берега, а подплыв, проводила его до острова.
Те звуки и сейчас отдаются звоном в моих ушах. Возможно, вам доводилось видеть, как на Трафальгарской площади празднуют большую победу в войне или еще что-то. Возможно, вы приходили к Вестминстерскому аббатству посмотреть, как только что коронованный король выступает оттуда, чтобы поприветствовать своих подданных. Но если вы не слышали рева и радостных воплей, которые словно рикошетом отлетали от островитян, пришедших встречать нас, если не слышали ответного крика матросов, вам не понять бредового исступления, которое вдруг овладело нами. Одни моряки прыгали в воду и плыли к нашим новым хозяевам. Другие, перегнувшись через борт, затаскивали туземок на «Баунти» и целовались с ними без «прощения просим». Сам же я и моргнуть не успел, как меня окружили островитянки, повесили мне на шею гирлянду и гладили меня по щекам с таким упоением, точно одной моей светлой кожи было довольно, чтобы их взбудоражить. Одна засунула руку под мою рубашку и гладила меня по животу, посапывая от наслаждения, как будто я был невесть каким красавцем; я стыдился этого, но ни остановить ее, ни удрать не мог.
Каждая девушка, каждая женщина была по пояс голой и обладала такой красотой, какую вы не увидите, даже если дюжину раз обогнете земной шар, не побывав, однако же, на Отэити. И каждый юноша, каждый мужчина мог лишь смотреть на них, и радоваться, и думать о счастливом времени, которое его ожидает, потому как все мы слышали рассказы бывалых морских волков и знали: ожидают нас радости, достойные мужчин, что провели в море год и ни разу за это время не насладились обществом женщины.
Что уж греха таить, распалился я будь здоров.
  
3
 
Разволнованный знаками внимания островитянок, я поспешил спуститься в следующий баркас и оказался на острове перед самым началом первого разговора капитана Блая с островными вождями. Пока мы подходили к берегу, шум там стоял оглушительный, было что послушать. Опередившие нас, да и плывущие вместе со мной англичане орали во все горло, а ответом им служили жуткие, но волнующие вопли отплясывающих на песке туземцев, – впрочем, танец их, к моему удивлению, прервался, едва нога капитана Блая ступила на остров. Как будто большой оркестр перестал играть, увидев, что его дирижер опустил палочку. Я решил, что таков здешний обычай. Меня от завываний туземцев мороз по коже подирал, но капитан, похоже, ожидал и этого гвалта, и его внезапного прекращения, поскольку не повернул назад и не приказал немедленно возвращаться в Англию, пока всех нас до единого не съели заживо. Нет, он уверенно приблизился к трону, остановился и поклонился, коротко, но изящно, – я ни разу еще не видел, чтобы он это делал.
– Ваше величество, – произнес он с подчеркнутой почтительностью джентльмена, который обращается к человеку, принадлежащему к более высокому, нежели его, слою общества. – Могу ли я рассчитывать на то, что удостоился чести запомниться вам во время моего прежнего посещения вашего прекрасного острова? Я Вильям Блай, лейтенант, и состоял тогда, если вы помните, под началом капитана Кука, который командовал кораблем «Решимость».
Последовало долгое молчание, сидящий на троне мужчина прищурился и улыбнулся, затем лицо его вдруг исказилось гневом, но гнев этот сменила новая улыбка. Он провел ладонью по подбородку – там, где могла бы расти борода, впрочем, у него и усов-то не было, король выглядел начисто выбритым, совсем как я.
 
– Блай, – произнес наконец он, выговорив это имя так, точно букв в нем было не четыре, а гораздо больше. – Вильям Блай, – помолчав, повторил он, глядя на подходившие к его берегу баркасы с моряками. Мне пришло в голову, что, возможно, он вовсе не в таком, как его соплеменники, восторге от нашего вторжения. – Да, я воспоминаю вас. Капитан Кук присоединен к вам?
Наш капитан огляделся вокруг и на миг встретился со мной глазами; думаю, по моему лицу он понял, что королевская манера выражаться, да и сам его вопрос поставили меня в тупик. Затем капитан на мгновение потупился, словно убеждая себя, что некое решение, им принятое, правильно, и, подняв взгляд на ожидающего ответа короля, улыбнулся.
– У капитана все прекрасно, – соврал он и даже глазом не моргнул. – Счастлив сообщить вам, что он вкушает в Лондоне заслуженный им покой и посылает вашему величеству самый теплый привет.
Готов признаться, при последних словах капитана у меня отвисла челюсть. За все время нашего знакомства я не слышал от него ни одной лжи – по крайней мере, я так думал; если он хоть раз и соврал, то говоря о чем-то мне совершенно неизвестном, – а между тем слова его были самым наглым враньем, услышанным мной со времени отплытия из Портсмута. Тем не менее никого из стоящих вокруг капитана моряков оно, по всему судя, не удивило. К этому времени с «Баунти» подошли новые баркасы и капитана обступили все офицеры и бо́льшая часть команды.
– Пожалуйста, вернуть мои поклоны вашему храброму капитану, когда вы опять увидеть его, – произнес король острова, и капитан Блай чинно кивнул.
– Непременно, ваше величество, и позвольте добавить к этому обещанию мои поздравления с тем, что со времени моего прошлого визита на остров ваш английский чудодейственно улучшился. Вы говорите на нем как истинный джентльмен, который не показался бы неуместным и при дворе короля Георга.
Король закивал, явно довольный комплиментом капитана.
– Вы благодарственны, – произнес он, кивая.
Недолгое время двое мужчин молча взирали один на другого, а я начал гадать, кто из них первым откроет рот, но тут второй трон поднесли поближе к королю и поставили на песок, и кто же показался после этого из-за деревьев? – какое-то чудище, а не человек, полуголое, со свисающими до пояса волосами, с лицом, при взгляде на которое ты понимал, что чудище только-только проглотило долгоносика и настроение его от этого не улучшилось.
– Капитан Блай, – произнес король, – могу я представлять мою жену Идиа.
Ну, готов признать, если бы кто-то намекнул мне, что существо, на которое я смотрю, – женщина, я бы от удивления на землю повалился, однако пропади я пропадом, но король сказал правду, поскольку, когда оно село и обвело всех нас взглядом, свисающие волосы его слегка разошлись и я увидел пару титек – таких здоровенных, что в них поместился бы запас молока, которого любому младенцу могло на год хватить. Я посмотрел на капитана. Судя по всему, его это зрелище удивило меньше, чем меня, он даже взгляд от такого срама не отвел.
– Очень рад возможности познакомиться с вами, мадам, – сказал капитан и поклонился снова, хоть и не так низко, как кланялся королю. – Его величество король Тинаа был настолько добр, что принял переданные ему мной поклоны капитана Кука и короля Георга; могу ли я, в свой черед, распространить их на вас, присовокупив к ним приязненные поздравления королевы Шарлотты?
В ответ королева Идиа, ибо так звали эту бегемотиху, безрадостно улыбнулась, повернулась к королю и быстро, резко пролаяла что-то на языке, которого я не понимал, однако король отмахнулся от нее, и она умолкла и потупилась. Я не смог не заметить шрамы, которые покрывали кисти его рук, предплечья и даже часть лица, – просто линии, рисунки, глубокие прорези черного, синего и иных цветов, придававшие физиономии короля сходство с картиной. Другие островитяне были изукрашены подобным же образом, хоть, быть может, и не столь богато. Татуировки имелись у многих моряков «Баунти», но маленькие – слова, цветочки, крошечные картинки, которые тянулись от запястья до локтя или оживали, когда напрягался бицепс, однако они не могли тягаться по красочности и искусности с теми, что покрывали тело Тинаа.