Бунт на «Баунти»
– Сэр, вы не спрашивали меня о…
– Не перебивайте меня, когда я говорю, сэр! Не перебивайте! – Капитан подступил к мистеру Фрейеру почти вплотную, до того близко, что мог бы при желании поцеловать штурмана, но тон мистера Блая так походил на визг, как ничто когда-либо доносившееся из его каюты. – Прах вас возьми, сэр, вам надлежит помалкивать, когда к вам обращается старший офицер! Вы меня слышите, сэр? Слышите?
– Да, капитан, – тихо ответил мистер Фрейер.
– У вас было два полных дня, мистер Фрейер. Два полных дня, чтобы рассказать о нанесенном мне оскорблении, и где же я впервые услышал о нем? На палубе. Перед наказанием. В присутствии офицеров и всех матросов. Вам не кажется, что вы могли бы упомянуть о нем несколько раньше?
Мистер Фрейер поколебался, несомненно из желания сначала удостовериться, что капитан закончил свою тираду, а уж потом дать ответ или объяснение.
– Я пытался рассказать вам вчера, сэр, – медленно и осторожно произнес мистер Фрейер. – Я сказал, что он позволил себе непристойное замечание, которое не стоит повторять при матросах, а вы…
– Вы ничего подобного не говорили, сэр! – грянул капитан и начал метаться по каюте, разбрасывая туда-сюда лежавшие на столе бумаги, – а я потом подбирай. – Ничего!
– Говорил, капитан, – твердо ответил мистер Фрейер. – Я стоял там, где стою сейчас, и…
– А, так теперь вы называете меня лжецом, мистер Фрейер, не так ли? – снова подскочив к нему, осведомился капитан. – Говорите прямо! Вы называете меня лжецом? Мистер Кристиан, вы будете свидетелем.
Наступило долгое молчание. Больше всего мне хотелось сунуть голову в дверь и взглянуть на лицо мистера Фрейера, да и на лица остальных офицеров – за все месяцы, проведенные ими в море, они при таком разговоре еще не присутствовали, – однако я не решился проделать это, полагая, что капитан в своем гневе вполне мог эту самую голову снести.
– По-видимому, я ошибся, сэр, – в конце концов сказал мистер Фрейер.
– Вот как! Ошибся! – проорал утвердившийся в своей правоте капитан. – Вы слышите, джентльмены, он ошибся. Не понимаю, что мешает мне выпороть заодно и вас.
– Сэр, – неразумно вмешался в разговор мистер Эльфинстоун, – мистер Фрейер – мичман. Его пороть нельзя.
– Молчите, мистер Эльфинстоун, – тут же сказал мистер Кристиан, которому хватило ума понять, что капитан произнес эффектную фразу, но отнюдь не угрозу.
Вмешательство этих двоих застало, надо полагать, капитана врасплох, потому что он огляделся в поисках новой причины для гнева, а затем посмотрел на дверь и увидел меня, не успевшего выпрыгнуть из поля его зрения.
– Тернстайл! – рявкнул он, и сердце мое перевернулось, ибо капитан находился в том состоянии, когда урезонить человека невозможно, и если ему и впрямь хотелось кого-нибудь выпороть, что же, я был единственным из присутствующих, ничем от порки не защищенным. – Тащи сюда свою клятую костлявую задницу, мигом!
Я опасливо вступил в каюту, постаравшись ни к кому близко не подойти, и обвел всех взглядом. Мистер Фрейер был бледен. Мистер Кристиан и мистер Эльфинстоун казались встревоженными, а мистер Хейвуд, паскудник, выглядел так, точно он от всей души наслаждался представлением, которое разыгрывалось на его глазах, а уж подобного удовольствия не получал с тех пор, как в последний раз выдавил на своей физиономии прыщ.
– Капитан? – сказал я, готовый попросить прощения за все, безотносительно того, повинен я в чем-либо или нет.
– Напиши от моего имени уведомление, Тернстайл, – сказал капитан. – Дата сегодняшняя. Флетчер Кристиан производится в лейтенанты и занимает должность корабельного штурмана. Джон Фрейер сохраняет свое положение и помогает, буде то потребуется, мистеру Кристиану в выполнении его обязанностей.
– Сэр, я вынужден протестовать… – начал мистер Фрейер, но багровый от гнева капитан резко повернулся к нему.
– Протестовать, вы? – завопил он. – Протестовать против моих решений? Прах вас возьми, вы были пойманы на… Прах вас возьми! Вы оскорбили на палубе корабля меня и мою семью и думаете, что я стерплю ваше предательство, так? В училище, где всем заправляют подобные вам, сэр, может быть, и стерпел бы. Таков был бы мой долг, да, долг моряка. Но не здесь, сэр! Не на борту «Баунти»! Я капитан, каким бы мое происхождение ни было, а вы мой подчиненный, каким бы ни был титул вашего отца. И вы будете выполнять мои приказы, сэр! Не так ли, сэр? Вы будете делать то, что я прикажу, сэр, вам понятно?
Мистер Фрейер, чьи ноздри, клянусь, раздувались, как у разгоряченного коня, гневно смотрел на капитана.
– Вам понятно, сэр?! – снова взревел капитан, и мистер Фрейер наконец медленно кивнул.
– Вы, как вы сами сказали, капитан, – произнес он.
– Да, именно так, – подтвердил мистер Блай, одергивая китель и стараясь успокоиться. – Капитан для всех, от офицеров до мичманов и юнг, и пусть никто не забывает об этом. Вы довольны повышением, мистер Кристиан?
– Так точно, сэр, – ответил наш новый штурман; я видел, что он старается не улыбаться и не выпячивать грудь более, чем следовало. Что до его закадычного угреватого дружка, тот готов был лопнуть от радости.
– Хорошо, в таком случае все свободны, – сказал капитан. – Убирайтесь отсюда, всей вашей клятой компанией.
Офицеры один за другим покинули каюту, я же замешкался и остался наедине с капитаном, севшим в не видное из коридора кресло, сжавшим на миг ладонями голову, а затем поднявшим взгляд на меня.
– Ты тоже можешь идти, Тернстайл, – негромко сказал он, и я прочитал в его лице такую печаль и опустошенность, что у меня просто сердце чуть не разорвалось от сострадания, несмотря на всю гневливость мистера Блая.
– Вы не хотите чаю, сэр? – спросил я. – Или чего покрепче? Стаканчик бренди, быть может?
– Можешь идти, – тихо повторил он, и я, помявшись еще мгновение, кивнул ему и покинул каюту.
Одно последнее наблюдение. Когда я вышел в коридор, там стоял триумвират – мистер Кристиан, мистер Хейвуд и мистер Фрейер. Первые двое смотрели в лицо последнему; мистер Кристиан взял мистера Фрейера за руку.
– Не надо, Флетчер, – резко произнес тот. – Вы получили, что хотели.
– Джон… – начал мистер Кристиан, и штурман усмехнулся.
– О, я уже «Джон», вот оно как? – спросил он. – Час назад я был «сэром».
Они постояли, глядя друг на друга, потом мистер Кристиан пожал плечами и пошел по коридору, а паскудник, который не заслуживает, чтобы его упоминали по имени, разумеется, засеменил за ним.
Мистер Фрейер оглянулся, встретился со мной взглядом. Недолгое время он смотрел на меня, а после вошел в свою крошечную каюту и тихо закрыл за собой дверь.
14
Оглядываясь назад, я понимаю, какие трудные времена переживали мы во время плавания на «Баунти». Мы голодали, выбивались из сил, водный простор ослеплял нас или наполовину сводил с ума, насылая галлюцинации, – однако ужаснее двадцати пяти дней, потраченных нами на попытки обогнуть мыс Горн, не было ничего; почти месяц мы провели, сражаясь, глупые создания, с природой и продвигаясь при каждой попытке не более чем на несколько бессмысленных лиг.
После двойной драмы – порки Мэттью Квинталя и возвышения мистера Кристиана – обстановка на судне немного изменилась. Матросы трудились усерднее и при этом вели себя тише, и я поверил: возможно, новый лейтенант был прав, говоря, что им полезно время от времени присутствовать при небольшой экзекуции, она, мол, заставляет их пошевеливаться. Офицеры, насколько я мог судить, разделились на два лагеря, один составили капитан, мистер Кристиан и прыщавый пенис мистер Хейвуд, другой – мистер Фрейер и прочие, а мистер Эльфинстоун болтался между ними, пытаясь всех примирить. Я, по самой природе моего положения, проводил с офицерами больше времени, чем с кем-либо еще на борту, но держался, по моему обыкновению, тихо, стараясь хорошо выполнять мою работу.
После того как мы пересекли 50-ю параллель, море стало меняться внезапно и резко, как будто оно не одну неделю с подозрением присматривалось к нашему утлому судну и теперь решило: поиграли – и хватит, ребята вы бравые, но пора уже отправить вас туда, откуда вы явились. И потому задули ветра, да такие, что я, поднимаясь на палубу, и глаза-то открывал с трудом, столь сильные порывы пытались свалить меня с ног. Да и дождь лил и лил, пока не обратился в мокрый снег с градом, который рушился нам на головы, точно камни, швыряемые с небес, донимая нас, как чума египтян. Волны выросли настолько, что бешено ревели и уходили далеко вниз, прежде чем восстать перед нами, заливая нос корабля, рыча, как разгневанный лев, чья свирепая пасть готова поглотить каждого, кто оступится хотя бы на миг; впрочем, к удивлению моему, пока все обходилось без жертв. Для личных драм или перепалок времени ни у кого на борту не осталось, каждый делал все, что мог, стараясь удержать корабль на плаву, а команду его – на этом свете. Танцы пришлось на время отменить, даже мысли о том, что мы станем отплясывать джигу или хорнпайп, когда вокруг ярятся ураганы, достаточно было, чтобы все мы немедля посходили с ума. Временами нам начинало казаться, что буря не закончится никогда, а между тем у меня появилась еще одна обязанность: избавлять трюм – начиная с большого помещения, где хранились горшки, и кончая койкой и дверьми, что вели в каюты капитана, мистера Фрейера и других офицеров, – от воды. И будь я проклят, если задача эта не была гораздо сложнее, чем казалась, потому что каждый офицер, спустившись с палубы, первым делом отряхивал свой плащ, снова заливая пол трюма водой, да в таких количествах, будто на себе половину океана притащил. Снова и снова я взбегал по трапу, чтобы понадежнее задраить люк, а едва спустившись, обнаруживал, что тот снова открылся. Ветер не переставая выл и свистел в ушах, насылая на меня тошнотворную головную боль, и наконец, по прошествии многих дней, впервые прозвучали слова – а произнес их все тот же невезучий бедолага мистер Фрейер – о том, что мыс Горн непроходим.